Я спас СССР. Том II - Алексей Викторович Вязовский

Алексей Вязовский

Я спас СССР. Том II

© Вязовский А., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Глава 1

 Ну же! И раз, и два!

Я давлю на грудь Аджубея, тело мужчины трясется, глаза невидяще смотрят вверх.

«Живи! Не сдавайся!  Продолжаю делать массаж сердца.  И раз, и два»

Вокруг с ошалевшими лицами бегают сотрудники «Известий», кричат, суетятся Седов крутит диск телефона, пытаясь дозвониться до «Скорой», кто-то дергает фрамугу окна, чтобы пустить больше воздуха в кабинет главного редактора газеты. Этот самый редактор сейчас умирает у меня на руках.

А началось все так.

Рано утром 17 июля, прихватив диктофон с пленкой, я помчался в «Известия». На пленке Брежнев, Семичастный и Шелепин обсуждали убийство Хрущева. Компромат убойный, в буквальном смысле. На дворе середина лета 1964 года  а уже в октябре должны снять Никиту Сергеевича и заменить его «дорогим» Леонидом Ильичом. Мирно и без крови. Должны были если бы не один «корректор реальности»  молодой человек по имени Алексей Русин. Студент журфака МГУ и стажер газеты. А заодно пожилой школьный учитель из будущего.

«Корректор реальности» вообразил себя богом и начал двигать историю по другому пути. Тайно слил английской журналистке выдуманный компромат на председателя КГБ, добился его отстранения от должности. И вот все покатилось к чертям. Заговорщики испугались и пошли по более жесткому пути  решились на убийство главы государства.

Я об этом узнал совершенно случайно. 16 июля приехал записывать мемуары Брежнева  и оставил включенный диктофон, когда к Леониду Ильичу явились друзья-заговорщики. Вуаля, у меня на руках оказалась бомба замедленного действия. Которая, не дожидаясь, рванула в кабинете главного редактора «Известий».

Так что утром 17 июля я уже сидел в приемной зятя Хрущева. Аджубей оказался ранней пташкой  пришел задолго до секретарши. Удивленно посмотрел на меня. Я глубоко вздохнул, решаясь.

 Ко мне?

 Да, Алексей Иванович.  Я сделал шаг вперед, в кабинет. Все, дорога назад отрезана.

Редактор мне сразу показался нездоровым. Одышливый, покрасневший. Явно высокое давление на фоне избыточного веса. К тому же от мужчины ощутимо попахивало перегаром  похоже, вчера много пил.

 Ну, заходи, тезка

Мы вошли в кабинет, Аджубей грузно опустился в кресло за рабочим столом. Я примостился рядом на стуле, поставил на столешницу диктофон «Филипс».

 Прочитал твое интервью Седову.  Редактор закурил, пустил струю дыма в сторону окна.  Надо связаться с Михалковым и попросить его о комментарии. Дадим врезкой к интервью.

 Комментарий про что?

 Как про что? Ты же его слова в гимне СССР поправил? Авторское право у нас еще никто не отменял.

 Допустим, он против.  Я, разозлившись, поднял глаза к потолку. Не о том говорим. Какая ерунда  будут у гимна страны новые слова или нет. Самой страны через двадцать семь лет не станет. А теперь, может, даже раньше. Я потрогал рукой клавиши «Филипса». Пальцы чуть подрагивали.

 Тогда я не знаю, что делать.  Аджубей глубоко затянулся сигаретой.  Без одобрения Михалкова скандал случится.

 Никита Сергеевич уже велел записать новые слова хору Александрова.  Я пожал плечами.  Михалков что, с ним теперь спорить будет?

 Я знаю.  Редактор раздраженно вдавил сигарету в пепельницу.  Брежневу вечно больше всех надо, везде лезет, во все свой нос сует. С гимном надо было сначала ко мне прийти!

Кем себя Аджубей воображает?! Вообще-то Брежнев сейчас  второй человек в государстве А совсем скоро может и первым стать. Я еще раз тоскливо посмотрел на диктофон.

 Это случайно получилось на приеме у Фурцевой. Экспромтом.

 А нам потом этот экспромт разгребать! Ладно, выкладывай, с чем пришел?

Я побарабанил пальцами по столешнице. Включать пленку или нет? Слишком уж Аджубей слаб и боязлив. В моей реальности он тоже узнал заранее о заговоре, но испугался и ничего не сделал, чтобы спасти тестя. Наверное, я зря с него начал. Ладно, прогонит  пойду к Мезенцеву. Генерал  мой последний шанс.

 Пришел с бедой.

 Ну давай, не тяни кота за яйца.

 Я был у Брежнева дома записывал его мемуары. И на пленку случайно попал вот этот разговор.  Я нажал на кнопку воспроизведения.

Раздались голоса Шелепина и Семичастного. Аджубей явно узнал их, удивленно поднял брови. По мере разговора челюсть редактора «Известий» поехала плавно вниз, глаза округлились. Он еще больше покраснел, нервно ослабил воротничок рубашки.

 Вот же сволочи!.. Никита вытащил их из грязи, перетащил в Москву, а эти мрази!..

Аджубей начал страшно ругаться. Такого грязного мата даже Русин в армии не слышал. Задрожали стекла от крика, редактор еще больше покраснел Потом вдруг у него посинели губы, он начал хрипеть, схватился за грудь и повалился на пол.

Я бросился к двери в кабинет, заорал: «На помощь!» Аджубей все больше синел, и выхода у меня не оставалось  начал делать ему искусственное дыхание, непрямой массаж сердца. В кабинет сбежались сотрудники, вокруг нас поднялась суета

Вот так все и началось.

И теперь я давлю на грудь Аджубея, а в голове у меня в этот момент почему-то звучит не СЛОВО, а песня британской группы Bee Gees  «Stayin alive». Под ее ритм, оказывается, очень удобно делать массаж сердца.

Наконец-то появляются врачи «Скорой». Мужчина в белом халате расталкивает толпу, наклоняется к телу.

 Что с ним случилось?

 Захрипел, посинел, упал. Вот, делаю массаж сердца и искусственное дыхание.

 Все правильно, продолжай.

Достает стетоскоп. Пока я делаю искусственное дыхание, расстегивает рубашку Аджубея, слушает сердце. Набирает в шприц с большой иглой прозрачную жидкость из ампулы. Колет прямо в сердце. Адреналин? Сотрудники дружно вздыхают.

 Забираем!

В кабинет вносят носилки, перекладывают на них редактора. Тому явно стало получше, кожа немного порозовела, и задышал уже сам. Спустя минуту Аджубей открыл глаза, обвел нас всех мутным взором.

 Несем!

Санитары подхватили носилки, двинулись к двери.

 Подождите  просипел редактор, цепляясь рукой за стул.

 Больной, не мешайте! Вас нужно срочно везти в больницу, вот, пока разжуйте аспирин.

Врач кладет в рот Аджубею таблетку. Тот ее выплевывает:

 Русин! Спаси Никиту. Он через четыре часа вылетает в Свердловск на встречу с немцами. Они сейчас, а не потом его уронят. Вешали лапшу Лене

Все вопросительно смотрят на меня, а я чувствую, как ноги подгибаются. Что значит «сейчас»?!

 Так! Уносим,  командует врач.  У больного бред, такое бывает при гипоксии. Глотайте быстро аспирин, он кровь разжижает.

В рот Аджубея отправляется новая таблетка, редактор отцепляется от стула, и его наконец уносят. Сотрудники все еще стоят в шоке. Я тоже в ауте. Совсем не так я себе представлял развитие событий. В голове набатом начинает бить СЛОВО. Ну, здравствуйте, высшие силы, очнулись!

 Никита  это Хрущев?  первым соображает Седов.

 Откуда я знаю?  Забираю «Филипс» со стола, иду к выходу. Надо спешить.

 Русин, ты куда?!

 Родину спасать

До Лубянки, вернее до площади Дзержинского, дошел пешком. Благо идти не так далеко  мимо Дома Союзов и Большого театра, всего минут двадцать. Пока шел быстрым шагом по утренней Москве  судорожно размышлял. Если у Шелепина с Семичастным есть свой человек в охране первого секретаря ЦК и он может пронести, например, взрывчатку с таймером на борт самолета, то что заговорщикам действительно мешает убить Хрущева прямо сегодня? Обещание Брежневу? Ерунда! Скажут, что в последний момент переиграли. Слишком велик риск провала, если дожидаться поездки в Чехословакию.

Смотрю на часы. Сейчас восемь тридцать утра. Если Аджубей прав, то Никита улетает в Свердловск в полдень. Скорее всего, из Внуково-2. СЛОВО в голове согласно бьется. Да понял я, что надо спешить! Прибавляю шагу, вскоре перехожу на бег и притормаживаю только на Лубянке, перед входом в Большой дом. С проходной звоню по номеру, что мне дал Мезенцев, и, на мою удачу, отвечает Литвинов:

 Привет, Алексей! Что случилось?

 Срочно нужен Степан Денисович!

 Он сейчас на совещании.

 Андрей, оформи мне пропуск и спустись за мной. МНЕ ОЧЕНЬ НУЖЕН МЕЗЕНЦЕВ! СРОЧНО!

В трубке повисло молчание. Ну же Ты же мне должен!

 Хорошо, я все сделаю.

Не прошло и десяти минут, как хмурый Литвинов действительно за мной пришел. Провел меня сквозь придирчивую охрану, поднялись на этаж, где теперь обитает генерал. Мезенцев уже явно вырос в иерархии КГБ. Большая приемная, много народу. Впрочем, в прошлый раз я был на Лубянке в воскресенье, так что сравнивать трудно. Смотрю на часы  уже около девяти. Время поджимает!

 Что случилось-то?  Литвинов выводит меня назад в коридор.  На тебе лица нет. Опять с диссидентами подрался?

Если бы

 Имей в виду, Степан Денисович на тебя очень зол. Ходят слухи,  Литвинов понижает голос,  на тебя Второе управление дело завело. Подробностей пока не знаю.

 Теперь уже плевать.  Я тру покрасневшие глаза. Ночью практически не спал. Сначала еще раз, тайком на кухне, прослушивал пленку. Потом меня мучила и пытала обеспокоенная Вика, которая проснулась и не обнаружила меня в кровати. Тут ее предчувствие снова сработало. Я же только отмалчивался. Не хватало еще и ее втягивать в это дерьмо.

Стоим, молчим. Ждем Мезенцева.

 А вот и Степан Денисович.

По коридору и правда идет мрачный Мезенцев. Генерал осунулся, на лице прибавилось морщин.

 Русин? Что ты тут делаешь?

 Дело жизни и смерти.

Я делаю глубокий вдох, стараюсь успокоиться. Надеюсь, генерала удар не хватит  они тут тренированные. Мезенцев внимательно на меня смотрит, открывает дверь.

 Ну, пошли.

 Товарищи,  генерал обращается к присутствующим.  Прошу прощения, срочное дело. Андрей, принимай звонки.

Мы входим в большой кабинет с длинным столом для совещаний. Книжные шкафы пусты, и вообще в помещении ощущается дух переезда. На полу  коробки с документами, на стенах заметны следы от висевших там ранее картин.

 Взял пока Литвинова к себе адъютантом. Прежний с язвой в больницу слег.  Генерал усаживается за рабочий стол, кивает на «Филипс».  Ну давай уже, включай.

Догадливый. Я тяжело сглатываю.

 Был у Брежнева дома, он мемуары хочет написать про свое фронтовое прошлое.

Мезенцев насмешливо хмыкает.

 И вот что случайно попало на пленку.  Я жму кнопку воспроизведения.  А Хрущев сегодня в полдень летит в Свердловск.

Генерал слушает молча. Не ругается, ничего не спрашивает. Взгляд застыл, рука с силой сминает так и не зажженную сигарету. Запись заканчивается, я выключаю «Филипс». Мезенцев бросает быстрый взгляд на наручные часы.