В сарае было темно, тесно и холодно. У нас везде тесно, везде холодно и почти везде темно но в сарае это ощущалось с особенной остротой. Земляной пол затвердел, смерзся. Казалось, он дышал: от этого дыхания у меня ныли икры, а пальцы ног поджимались сами собой. Осенью я подарил Мигеру пару старых циновок, но с наступлением холодов безликий перестал спать на полу и соорудил себе дощатую лежанку: низенькую, до колена, и узкую как лавка. Лежанку он застилал обеими циновками, рядом ставил жаровню, где жег щепу и угольный сор, и заворачивался в стеганый халат, предназначенный для сна в холодные сезоны драный, выцветший, но еще теплый. Поверх халата Мигеру укрывался накидкой из соломы. Дверь он оставлял приоткрытой: да, снаружи задувал ветер, но в сарае не было окон. От дыма, курившегося над жаровней, в тесной, как гроб, пристройке легко угореть, это я понимаю. Рассчитывать, что дым уйдет в щели между досками стен, Мигеру боялся и правильно делал.
Днем я отправил посыльного к старосте трупожогов. Приказал докладывать мне или в управу, если меня не найдут обо всех случаях обнаружения убитых каонай. Даже если на трупах не будет видимых повреждений все равно докладывать. Тела не жечь до особого распоряжения. За попытку утаить найденное тело безликого или его имущество строго накажу.
Посыльный вернулся, доложил, что староста все понял.
Что ты делал? Чинил одежду?
Чинил клюку, господин.
Ты возишься с ней, как с родной дочерью.
Она неудобная, господин.
Сделай удобную.
Удобные мне запрещено носить. Каонай нельзя иметь оружие. А эта Сколько ее ни чини, она не станет такой, к каким я привык.
Так зачем ты возишься?
Если мне суждено погибнуть во второй раз, я умру иначе. Я уже говорил вам, господин.
В сарае было темно, тесно и холодно. У нас везде тесно, везде холодно и почти везде темно но в сарае это ощущалось с особенной остротой. Земляной пол затвердел, смерзся. Казалось, он дышал: от этого дыхания у меня ныли икры, а пальцы ног поджимались сами собой. Осенью я подарил Мигеру пару старых циновок, но с наступлением холодов безликий перестал спать на полу и соорудил себе дощатую лежанку: низенькую, до колена, и узкую как лавка. Лежанку он застилал обеими циновками, рядом ставил жаровню, где жег щепу и угольный сор, и заворачивался в стеганый халат, предназначенный для сна в холодные сезоны драный, выцветший, но еще теплый. Поверх халата Мигеру укрывался накидкой из соломы. Дверь он оставлял приоткрытой: да, снаружи задувал ветер, но в сарае не было окон. От дыма, курившегося над жаровней, в тесной, как гроб, пристройке легко угореть, это я понимаю. Рассчитывать, что дым уйдет в щели между досками стен, Мигеру боялся и правильно делал.
Одежду, которую он не носил, мой слуга заворачивал в платок и клал в углу на груду хлама, снесенного в сарай мной и отцом. Впрочем, сколько той одежды? Все, что я ему дал, Мигеру с наступлением зимы надевал на себя. Тело его не боялось холодов, я видел, что слуга не дрожит, даже когда меня самого бил озноб. Но разум или дух, не знаю привык к жизни в более жарком климате. Разум криком кричал, что мерзнет, и хватит, спор закончен.
Сними тряпку, велел я.
Надеть маску, господин?
Нет. Просто сними тряпку.
Мигеру подчинился. Сарай освещал крохотный фонарь, света он давал мало, но я видел все, что хотел увидеть. Серая кожа в морщинах. Носовые щели. Третья щель: рот. Глаза тусклые, узкие сверх меры, без ресниц и бровей. Да, я привык. Ни желания прогнать, ни желания ударить. Но я приказал Мигеру снять тряпку не для этого.
Никуда ночью не выходи, понял?
Вы уже говорили, господин.
Это неважно. Отвечай!
Да, господин. А по нужде?
Он дословно повторил свой первый ответ. Скрытая насмешка? Неважно. Повторил он, повторю я.
Не выходи со двора. Если выходишь в город, всегда надевай служебную маску.
Я всегда надеваю ее, когда сопровождаю вас.
Надевай, даже если не сопровождаешь.
Да, господин.
Никаких тряпок, только маска.
Да, господин. Можно вопрос?
Спрашивай.
Зачем вы приказываете то, что уже приказали? Зачем вы выслушиваете мои ответы, которые вам уже известны? Это какая-то шутка?
Ага, не один я усмотрел в происходящем насмешку.
Нет, это не шутка. Я хотел понять, смогу ли я прочесть что-нибудь на том, что служит тебе лицом. Раздражение, подчинение, недоумение. Какое-нибудь чувство, понял? У всех людей чувства отражаются на лицах, знаешь?
У меня нет лица.
Это правда.
Вы сумели что-нибудь прочесть, господин?
Да.
Что?
Ты изумлен моим поступком. Ты хотел уязвить меня, но передумал. А сейчас ты снова изумлен.
Да, господин. Зачем вам это надо?
Не знаю. Думаю, если я сумею распознать чувства на лице каонай, то распознавать их на лицах обычных людей мне станет гораздо проще. В дальнейшем, когда мы наедине, можешь не скрывать лицо. Но только если мы наедине!
У меня нет лица. Ни у кого из каонай нет лица.
Не лови меня на слове. Все, я пошел.
Спать, господин?
Нет, у меня встреча.
В такое позднее время? Я иду с вами.
Ты останешься дома. Это личная встреча, она не касается службы.
Я
Молчи! Ложись спать.
По городу бродит убийца, господин.
Он убивает только безликих. Из нас двоих рискуешь ты, не я. Я в безопасности и не нуждаюсь в няньке.
По городу бродит убийца, господин.
Он убивает только безликих. Из нас двоих рискуешь ты, не я. Я в безопасности и не нуждаюсь в няньке.
И все-таки
Ты безликий или безмозглый? Кому я велел сидеть дома по ночам?! Дважды, а?! Оба раза ты сказал, что подчиняешься, и что? Ты лгал мне?! Спать, кому сказано!
Да, господин. Я ложусь спать.
Я вышел из сарая. Только Мигеру мне не хватало! Если мы с Ясухиро-младшим собираемся подглядывать за сенсеем, то лучше обойтись без свидетелей.
Хлопья снега падали мне на плечи.
Эй, Мигеру!
Каонай был удивлен, что я вернулся, но виду не подал. И лица скрывать не стал. Молодец, запомнил.
Что, господин?
В каком доме ты жил раньше?
Где придется, господин. Случалось, ночевал под открытым небом.
Я имею в виду, до твоей смерти. В прошлой жизни, а? Это был хороший дом?
Тени от фонаря превратили его безликость в почти человеческое лицо.
У меня было несколько домов, господин. В Мадриде, Севилье Вилла на побережье близ Малаги. Я был богатым человеком, господин.
Твои дома Какие они, если сравнивать с нашим?
Я не хочу обидеть вас, господин. Я вполне доволен этим жилищем.
Обидеть?
Боюсь, многие из вашей знати обиделись бы, начни я сравнивать их жилье с моим.
Вот ведь мерзавец! Раньше я бы ударил его плетью, а сейчас просто вышел. И больше не возвращался.
2. «Опаска наше второе имя»
Гром и молния!
Уже возле дома семьи Ясухиро я запоздало сообразил: ворота между кварталами скоро закроют. Как мне возвращаться домой? Мальчишкой я, бывало, тайком перебирался через стены, разделявшие кварталы. Пару раз это случалось, когда я заигрывался с приятелями до темноты, но чаще я просто искал себе приключений на задницу. Кто ищет, тот найдет: однажды я по ошибке спрыгнул в чужой двор со злющей собакой, которую никто не удосужился привязать. Еле ноги унес! Штаны, кстати, унес лишь частично, за что дома получил по первое число. После этого я прекратил опасное озорство, но уяснил: да, из квартала в квартал можно перейти, минуя ворота. Кое-где даже через стены и заборы лазить не нужно: есть укромные лазейки
Когда я подкатился на этот счет к отцу, изъясняясь хитрыми окольными намеками ну, так мне казалось по наивности да малолетству отец, против обыкновения, не нахмурился, не прогнал меня, а снизошел до объяснений. Стены между кварталами, сказал он, сдерживают тайных любовников, припозднившихся гуляк и дебоширов. Стены приучают людей к порядку. Не засиживайтесь, значит, допоздна, не шляйтесь где ни попадя, а спешите домой до закрытия ворот.
И всего-то? протянул я с разочарованием. Я-то думал, стены от воров и грабителей
И от них тоже, согласился отец. Если ты молод и ловок, перелезть через стену что дважды переобуться. Но не все грабители молоды, не все контрабандисты проворны. Попробуй-ка, заберись на стену с узлами награбленного или с мешком контрабандного товара!
Короче, стены и от преступников тоже.
Мне, конечно, и сейчас через стену перелезть пустяк. Но что годится для мальчишки с ураганом в голове, не пристало дознавателю, пусть даже и младшему. Придется воспользоваться своими полномочиями. Служебные гербы вот они, на зимнем, подбитом ватой хаори[8]. И грамота у меня при себе. В конце концов, я по служебному делу иду!
Это я Мигеру сказал: личная встреча, не касается службы. И Цуиёши тоже так думает. А я знаю, как легко личное дело превращается в служебное. Спросите, как?
Вот-вот, как дважды переобуться.
Цуиёши ждет меня на углу, в тени корявой сосны-карлицы, укрытой снежной шапкой. Сюда не достает свет луны и масляного фонаря над входом в усадьбу. Должно быть, сын сенсея думает, что его совсем не видно, и зря: темная фигура отчетливо вырисовывается на фоне стены, покрытой свежей побелкой, и земли, укрытой снегом. Точь-в-точь мстительный дух самурая из театра теней! Я, может, боец так себе, но зрение у Торюмона Рэйдена как у ловчего сокола. Будь я на месте Цуиёши, и даже не я, а лазутчик-ниндзя оделся бы в светлое, а лучше в белое.
Добрый вечер, Цуиёши-сан.
Добрый вечер. Идемте! Отец уже приступил
«К чему?» хочу спросить я. Нет, не спрашиваю, прикусываю язык. Сейчас сам все увижу.
В ворота мы не заходим. Цуиёши ведет меня в обход. Я стараюсь не производить лишнего шума, но снег предательски скрипит под моими соломенными дзори, подбитыми изнутри плотной тканью. Под ногами моего проводника снег скрипит еще громче, но сына сенсея это, похоже, совершенно не волнует. Навстречу выйдет бдительный слуга? Ну и что? Почему бы младшему господину не привести в дом гостя? Выпить чаю, поговорить о высоком к примеру, об ударах в голову, требующих особой осторожности?
Вот и задняя калитка.
В саду петляет змея-дорожка с чешуйчатой галечной спиной. Здесь снег расчистили с особым тщанием. Мы идем к дому, темнеющему за деревьями. На полпути Цуиёши останавливается, оборачивается, прикладывает палец к губам.
Теперь не шуметь, понимаю я.
Лицо Ясухиро-младшего хмурое, глаза блестят, как у больного лихорадкой. Ну да, одно дело пригласить к себе гостя, и совсем другое привести в усадьбу чужого человека, чтобы подглядывать за отцом. Ужасный поступок для сына и наследника. Но другого выхода Цуиёши, похоже, не видит, выбирая меньшее из двух зол.