В пятницу, субботу и воскресенье я пропустил лечение, во-первых, из-за тех же опасений, а еще потому, что я чувствовал себя менее бодрым и у меня по-прежнему выходило изрядное количество песка. Впрочем, с головой было то же самое, я так и не привел ее в порядок, а в некоторые часы чувствовал даже ухудшение, которое еще больше усугублялось работой воображения.
В пятницу, субботу и воскресенье я пропустил лечение, во-первых, из-за тех же опасений, а еще потому, что я чувствовал себя менее бодрым и у меня по-прежнему выходило изрядное количество песка. Впрочем, с головой было то же самое, я так и не привел ее в порядок, а в некоторые часы чувствовал даже ухудшение, которое еще больше усугублялось работой воображения.
В понедельник утром я выпил шесть с половиной фунтов воды тринадцатью стаканами из обычного источника и перед обедом отлил примерно три фунта никак не окрашенной чистой воды, а остальное мало-помалу. Хотя моя голова болела не постоянно и не очень сильно, цвет лица у меня сделался довольно плохим. И все же я не испытывал ни неудобства, ни слабости, как порой случалось раньше; только смотреть было тяжело и зрение мутилось. В этот день на равнине начали жать рожь.
Во вторник на рассвете я пошел к источнику Бернабо и выпил шесть фунтов воды шестью стаканами. Прошел несильный дождь, я немного вспотел. Это питье взбодрило мне тело и хорошенько промыло мои внутренности, вот почему я не мог судить о том, сколько я жидкости отлил. Я мало мочился, но за два часа моча вновь обрела свой природный цвет.
Здесь можно найти пансион примерно за шесть золотых скудо в месяц; получаешь обособленную комнату со всеми удобствами, какие только пожелаешь, и вдобавок слугу, а если нет слуги, вас во многом обслуживает сам хозяин и приемлемо кормит.
До естественного окончания дня я излил всю выпитую воду. За обедом я пил только один раз, всего полфунта воды, и мало ужинал.
В среду, которая выдалась дождливой, я выпил семь фунтов обычной воды за семь раз; отлил ее вместе с тем, что выпил сверх того.
В четверг я принял девять фунтов, то есть семь за первый раз, а потом, уже начав ее отливать, послал за другими фунтами. Я ее всю отлил и за трапезой выпил очень мало. В пятницу и субботу сделал то же самое. В воскресенье устроил передышку.
В понедельник я выпил семь фунтов воды семью стаканами. Опять вышел песок, но меньше, чем когда я принимал ванну, я видел, что такое случается со многими другими, одновременно. В тот же день я почувствовал в нижней части живота боль вроде той, которую я испытываю, когда у меня выходят камни, и у меня действительно вышел один, маленький.
Во вторник у меня вышел другой, и я почти могу ручаться, что эта вода обладает силой дробить их, потому что чувствовал большой размер некоторых, когда они спускались по каналу, а выходили мелкими кусочками. В этот вторник я выпил восемь фунтов воды за восемь раз.
Если бы Кальвин знал, что братья-проповедники называют себя министрами, он дал бы своим пасторам другое наименование[694].
В среду я выпил восемь фунтов восемью стаканами. И излил их из себя примерно за три часа наполовину в том же виде, в каком выпил, и своей природной окраски; затем, после ужина и в течение ночи, остальное примерно полфунта рыжей и окрашенной.
Однако поскольку этот сезон привлек на воды много народу, я, следуя примеру, который имел перед собой, а также учитывая мнение самих врачей, особенно г-на Донати, который написал об этих водах[695], не совершил большой ошибки, поливая в этой купальне душем голову; поскольку у них здесь еще в ходу поливать душем живот посредством длинной трубки, один конец которой подсоединяют к отводу воды, а другой к телу, погруженному в ванну, как обычно раньше поливали душем голову, той же самой водой; и в тот день, когда это делали, принимали также ванну.
Стало быть, я, соединив душ и ванну или взяв воду непосредственно из источника, а не из трубки, не мог совершить такую уж большую ошибку. Может, я ошибся только в том, что не продолжил? И, судя по моим ощущениям до настоящего времени, возможно, я просто привел в движение эти жидкости, от которых со временем избавился бы. Тот же [г-н Донати] считал благотворным, чтобы пили воду и принимали ванну в один и тот же день; вот почему я раскаиваюсь, что, имея к этому желание, не имел такой же смелости и не пил утром в купальне, соблюдая некоторый промежуток между тем и другим. Этот врач также восхваляет воды Бернабо, но при всех этих прекрасных медицинских рассуждениях не видно было действия этих вод на многих других людей, которые не были подвержены тому, чтобы у них выходил песок, как я все еще продолжаю видеть в своей моче, это я говорю, потому что не могу решиться поверить, что этот песок был произведен сказанными водами.
В четверг утром, чтобы быть в купальне первым, я отправился туда еще до света и пробыл там один час, но не мочил голову. Думаю, именно это обстоятельство, да еще то, что после этого я спал в своей постели, сделало меня больным; у меня появилась сухость во рту, усугубленная таким жаром, что вечером, ложась, я выпил два больших стакана воды, той же воды, но охлажденной, хотя это не принесло мне никакого изменения.
В пятницу я сделал передышку. Францисканский министр так здесь именуют провинциала[696], достойный человек, ученый и любезный, который был в купальне с несколькими другими духовными лицами из разных орденов, прислал мне в дар очень хорошего вина, а также марципаны и другие лакомства.
В субботу я обошелся без всякого лечения и отправился обедать в Менаббио, большую красивую деревню, расположенную на вершине одной из гор, о которых я говорил[697]. Я отвез туда рыбу и был принят у одного солдата, который, много поскитавшись по Франции и прочим местам, женился и разбогател во Фландрии. Его звали г-н Санто. Там имеется красивая церковь, а среди жителей немало солдат, которые в большинстве своем много путешествовали. Они сильно разделены между собой: кто за Испанию, кто за Францию. Я не поостерегся и заложил себе цветок за левое ухо; люди из французской партии сочли себя оскорбленными. После обеда я поднялся в форт; это укрепленное место с высокими стенами, которые продолжают вершину горы, очень крутую, но при этом весьма возделанную со всех сторон. Ибо здесь даже в самых диких местах, на скалах, в пропастях и даже в горных расселинах, обнаруживаются не только виноградники и хлебные поля, но еще и луга, тогда как на равнине у них нет сена. Затем я спустился прямо по другому склону горы.
В воскресенье утром я отправился в купальню с несколькими другими дворянами и оставался там полчаса. Я принял от г-на Лудовико Пинитези[698] подношение корзину прекрасных фруктов, в том числе первых фиг, которые появились на водах, с дюжиной бутылок превосходного вина. В то же время францисканский министр отправил мне такое большое количество других фруктов, что и я в свой черед смог щедро поделиться ими с местными жителями.
После обеда был бал, где собрались многие очень хорошо одетые дамы, но посредственной красоты, хотя они были одними из самых красивых в Лукке.
Вечером г-н Лудовико Феррари из Кремоны, с которым я был весьма знаком, отправил мне ящик очень хорошей и душистой айвы, лимонов редкого сорта и апельсинов необычайной величины.
Следующей ночью незадолго до рассвета мне свело правую ногу, икру пронзила очень сильная боль, но не постоянная, а прерывистая. Эта неприятность продлилась полчаса. Давно у меня такого не было, но через какое-то время это прошло.
В понедельник я пошел в купальню и один час подставлял свой живот под струю воды из источника и все еще чувствовал в ноге мелкое покалывание.
Как раз в тот день начала по-настоящему ощущаться жара; цикады были не более докучливы, чем во Франции, и до этих пор времена года мне казались даже более прохладными, чем у меня дома.
У свободных народов нет того чинопочитания, которое наблюдается у других; здесь даже у самых малых в манере держать себя есть что-то господское. Они и подаяние-то выпрашивают, примешивая что-нибудь повелительное, например: «Дайте-ка мне милостыню!» Или: «Милостыню давайте, слышите?» В Риме то и дело доносится: «Сделайте мне что-нибудь хорошее ради себя»[699].
Во вторник я оставался в купальне один час.
Рано утром в среду, 21 июня, я покинул воды Виллы и, попрощавшись с обществом находившихся там мужчин и женщин, получил от них все знаки дружбы, которые только мог пожелать. Проехав через крутые, но все же приятные и покрытые [деревьями] горы, я прибыл в Пешу.
ПЕША, двенадцать миль. Маленький замок, расположенный на одноименной реке во флорентийских владениях, где имеются красивые дома, весьма проезжие дороги и известные вина треббьяно, а виноградники насажены на равнине среди очень густых оливковых рощ. Жители весьма расположены к Франции, и как раз поэтому на гербе их города изображен дельфин[700].
После обеда мы выехали на прекрасную, весьма населенную равнину с множеством домов и замков. Я хотел было посмотреть Монтекатини[701], где имеется горячая и соленая вода Теттуччо, но по рассеянности забыл, оставив его по правую руку, в миле от моего пути, примерно в семи милях от Пеши, и заметил свою забывчивость, лишь когда почти приехал в Пистойю.
После обеда мы выехали на прекрасную, весьма населенную равнину с множеством домов и замков. Я хотел было посмотреть Монтекатини[701], где имеется горячая и соленая вода Теттуччо, но по рассеянности забыл, оставив его по правую руку, в миле от моего пути, примерно в семи милях от Пеши, и заметил свою забывчивость, лишь когда почти приехал в Пистойю.
ПИСТОЙЯ, одиннадцать миль. Я решил остановиться за пределами города, и там меня посетил сын г-на Роспильози[702].
Тот, кто путешествует по Италии только на упряжных лошадях, плохо понимает свои интересы, поскольку мне кажется более уместным менять лошадей почаще, нежели пуститься в долгую поездку, отдавшись в руки возчиков.
От Пистойи до Флоренции расстояние двадцать миль, лошади стоят всего четыре джулио.
Оттуда, проехав через маленький городок Прато, я отправился пообедать в Кастелло, в остерии напротив дворца великого герцога. Мы намеревались внимательно осмотреть его сад. И там я испытал то же самое, что со мной уже случалось при других обстоятельствах, потому что воображение всегда заходит дальше действительности. Я видел его зимой, голым, лишенным листвы, так что представлял себе его будущую красоту в более благоприятное время года гораздо выше той, что предстала теперь предо мной на самом деле[703].