Все поле зрения заслоняет чернота. В ней клубится еще более черное облако. Я не могу понять, что это, я не могу отклониться ведь мои волосы все еще кто-то держит.
Я бы заорала, но если это Люций Боги, если это Люций, ему ни-че-го не стоит действительно зачаровать всех этих мужиков только чтобы наказать меня
Но если мы одно существо, как он может поступить так с собой же?
Холодный смешок сквозняком щекочет мне ухо:
Умная стала? Это в тебе от меня.
Мне чудится, или пальцы в волосах отпускают, разжимаются, холод сползает по затылку, переходит на заднюю часть шеи, потом ниже, пробираясь под футболку, скользит по позвоночнику, становясь все острее?
Мне чудится, или я чувствую горячий воздух у своей ключицы и едва заметное касание чего-то острого?
Этого не может быть потому что Люция больше не существует.
Этого не может быть потому что моя кожа под алкогольной анестезией, я только что держала руку в ледяной воде и почти не ощущала холода, а такие тонкие оттенки не ощутила бы тем более.
Но мне чудится.
Это все, что у меня осталось.
Я закрываю глаза, потому что черно-белый мир вращается вокруг меня. Я упираюсь ладонями в холодный камень столешницы в раковине все еще льется вода. Шум не слышен, я слушаю то, что происходит внутри. Мне интересно только оно.
Хочешь? Шелестит еле слышный голос. Хочешь?
Холод призрачных пальцев скользит по лицу.
Я тоже кое-чего хочу льется внутрь меня ядовитый свист. Дашь мне это?
Что? Спрашиваю я, но пугаюсь. Да!!! Быстрее, пока не передумал. Чего бы он ни хотел я дам.
Была бы ты такая послушная сразу, может быть, все пошло бы иначе издевается шепот. Когда-нибудь я тебе расскажу
На секунду мне становится страшно это как заглянуть в бездну неслучившегося, понять, что потеряла что-то важное сразу после того, как это потеряла, но я не успеваю осмыслить это ощущение своим заторможенным мозгом. Потому что ощущения на моей коже перебивают все.
Они настоящие. Я не открываю глаза, но они настоящие эти ледяные пальцы, что ложатся на мою шею сзади с двух сторон. Скользят вниз, касаются разреза на ключице, становятся влажными от крови.
Сними.
Я в одно мгновение сбрасываю футболку вместе с бюстгальтером. На секунду я открываю глаза и вижу в зеркале, как над раковинами наклоняется женщина с обнаженной грудью и страшными тенями на лице, словно ангел смерти уже пометил ее. Меня. Кожа серая, скрюченные пальцы скребут белоснежный фаянс, а в глазах пылает черное пламя.
Зажмуриваюсь я не хочу знать, как это выглядит. Потому что пальцы проводят по груди и один очень острый коготь оставляет на ней росчерк боли.
Я шиплю сквозь зубы.
Я король боли, любовь моя, отзывается голос в голове. Я могу сделать так, что твоя кожа останется нетронутой, но ты будешь корчиться здесь на полу от невыносимой муки. Но я хочу попробовать кровь Я соскучился по твоей крови, моя вторая половина
Хорошо я тяжело дышу, мне не хватает слишком свежего холодного воздуха. Он тяжелый и темный, не хочет заливаться в горло. В этом нет ни капли вожделения, в этом есть только мучительная потребность в нем.
Пальцы спускаются все ниже и ниже, по груди, задев соски острыми когтями я вскрикиваю по животу, заставляя меня вздрагивать всем телом. Ненавижу холод. Люто ненавижу холод, но внутри холода Люций, и я принимаю его.
Расстегни.
Я тянусь онемевшими пальцами и невыносимо долго вожусь с пуговицей на джинсах. Но она поддается, и молния скользит вниз, а вслед за ней скользит холод.
Когда ледяные пальцы касаются влаги у меня между ног, я моментально покрываюсь мурашками и вздрагиваю.
Мммм тянет голос. Ты только что думала, что ни капли не возбуждена, любовь моя. Тогда что это такое?
И пальцы ныряют дальше, касаясь, проскальзывая, проникая и замораживая все своим холодом. И в тот момент, когда приходит время боли я сжимаюсь моего позвоночника касается острый огненный язык.
Аааааааа! Это не стон, это больше чем стон, это было бы криком, если бы я могла вдохнуть этот тяжелый воздух вокруг.
Еще? Шипит. Еще! Соглашается сам с собой.
И внутрь меня проникает холод. А сзади обжигает огонь.
Что-то тяжелое наваливается, прижимая меня животом к столешнице, джинсы сползают вниз, и огонь стекает как горячий воск ниже, ниже, ниже, пока не встречается со льдом.
Я выгибаюсь в немом крике, упираюсь лбом в зеркало, открытым ртом касаюсь своего рта в отражении, словно желая поцеловать саму себя или его.
Холод.
Огонь.
Боль.
Кровь. Алые ручейки крови стекают по стенкам раковины, смешиваясь со все еще текущей водой. Кожа на груди и животе саднит от царапин, оставленных его когтями, но внутри меня все еще страшнее.
Когда он успел стать таким страшным? Я думала, дальше некуда.
Я часть тебя, любовь моя падает алой капелью на белое. Это все было в тебе, а теперь и во мне.
Огненное и острое, ледяное и твердое, страшное и вожделенное это он.
Повернись!
Я выполняю приказ раньше, чем успеваю задуматься, что теперь я увижу, что позади меня никого нет и это будет страшнее всего, что произошло сегодня. Но
Когда я успела сойти с ума?
Он здесь.
4. Кто сказал, что он изменился?
Мне кажется, что все, что только что было мутным стало резким. Шум разделился на четкие звуки. Я могу различить каждый голос в баре за дверью туалета. Я слышу разницу в урчании двигателей машин, проезжающих мимо.
Глаза режет яркий свет. Если я сосредоточусь, то смогу пересчитать лапки паука в углу на потолке. Я вижу каждый волосок на своей руке. И они слишком резкие как перешарпленная картинка.
Все мои ощущения вернулись ко мне. Холод на коже я стою тут совершенно голая. Жар между ног не выдуманный. Влага на бедрах.
Страх.
Страх.
Страх.
Потому что я ощущаю себя так, будто палочкой чертила по песку звездочки и случайно вызвала дьявола.
Почему-то вспомнила, что американские сообщества за целомудрие зовут клитор devil's doorbell, дверной звонок дьявола.
Я позвонила, и он открыл.
Привет.
Привет шепчут тонкие губы, алмазным блеском сверкают клыки.
Я судорожно вдыхаю.
Люций ухмыляется, проводит руками по моему телу, будто очерчивая границы нового поля для игры, стискивает пальцы на бедрах и резким движением сажает меня на столешницу с раковинами.
Разводит мои бедра в стороны и тут же вклинивается туда, прижимаясь грудью к моей груди.
Скучала? пальцы зарываются в мои волосы, фиксируя голову, губы касаются уголка моих губ. Ждала?
Я касаюсь ладонями его плеч в тонкой белой рубашке. Кажется, она похожа на ту, в которой он ходил убивать Маэстро. Или он вообще был без рубашки? Я не помню. Я не могу проверить, галлюцинация он или реальный.
Его ладонь сжимает мою грудь, сильно, до боли, до сладкой боли принадлежности кому-то сильному, пока пальцы другой руки гладят меня по лицу так нежно и щемяще, что я почти плачу.
Я касаюсь ладонями его плеч в тонкой белой рубашке. Кажется, она похожа на ту, в которой он ходил убивать Маэстро. Или он вообще был без рубашки? Я не помню. Я не могу проверить, галлюцинация он или реальный.
Его ладонь сжимает мою грудь, сильно, до боли, до сладкой боли принадлежности кому-то сильному, пока пальцы другой руки гладят меня по лицу так нежно и щемяще, что я почти плачу.
Я все еще задыхаюсь, никак не могу восстановить дыхание, и Люций не дает мне это сделать. Пока я смотрю ему в глаза, его пальцы касаются острыми когтями моих сосков, обводя их по кругу, дразня ожиданием боли, но скользя нежно и слишком легко, так что тело начинает просить больше, сильнее, интенсивнее!.. Но он не дает, он проводит уже мягкими подушечками пальцев по нежной коже живота обманчиво медленно и замирает на грани, за несколько мгновений и миллиметров до изнывающего междуножия.
Как только я отвожу взгляд, рука, ласкающая мое лицо, становится жестоким палачом: она зарывается в волосы и дергает их, заставляя очнуться, снова смотреть в неизбежную черноту.
И тогда замершие на внутренней стороне бедер пальцы снова продолжают свой бег они дразнят и дразнят и дразнят, ни разу не прикасаясь к тем местам, где я их жду уже с нетерпением.
И что, за это время ты ни разу ни с кем не потрахалась? мурлычет Люций.
Нет я шепчу.
И теперь у тебя такой жестокий недоеб, что ты раздвигаешь ноги в общественном сортире? издевается эта тварь.
При этих словах внутри меня все сжимается так, что становится больно.
Перед тобой выталкиваю я из губ хриплые тихие слова.
Он наклоняет мою голову вбок, прикусывает острыми клыками мочку уха и шепчет так, что по всему телу проходит дрожь:
Я выебу тебя так, что ты неделю не сможешь говорить и ходить.
Вместо ответа я раздвигаю бедра так широко, как только могу, и даже издевательская ухмылка Люция меня не может смутить.
Он накрывает мой рот своим и врывается горячим языком внутрь как захватчик. И почти сразу я чувствую как его член тоже входит в меня, внезапно заполняя так плотно и сильно, что я почти кричу от ощущения долгожданной цельности. Я обнимаю его за шею, его руки стискивают мои бедра, и дальше все на свете теряется в огненно-влажной карусели.
Его пальцы то раздвигают мои губы, чтобы горячий язык мог изнасиловать мой рот яростно и жестко, то ныряют между нашими телами, касаясь походя ноющих сосков и царапая кожу на животе, чтобы сжать клитор, еще немного позвонить в дьявольский звонок, как будто нам нужен еще хоть кто-нибудь.
Люций движется резко, быстро, так как мне бы никогда не понравилось, будь это кто-то другой, но я забыла, что когда-то были другие. Я действительно даже не думала все это время, что могла бы Нет, как бы я могла, он же был частью меня!
Могла бы подумать и о моих потребностях, любовь моя! вслед за шепотом в ухо ныряет язык, обводя его изгибы и снова сменяясь шепотом: У мужчин, знаешь ли, есть потребности.
Что это значит?..
Я не успеваю додумать он выходит из меня, закидывает мои ноги себе на плечи, и вместо его члена во мне снует его язык. Я бы сказала, что он совсем не замена если бы могла сказать хоть слово. Меня бьет горячая дрожь, я чувствую себя натянутой стрелой, которая через мгновение вот еще через мгновение еще еще еще Вот теперь! Теперь уходит в солнце, раскалываясь на тысячу пылающих частиц.
Никто не дает мне собраться или сдвинуть ноги. Пальцы ныряют в горячую мокрую глубину, язык скользит снаружи и я не выдерживаю и пары секунд, снова выгибаясь, упираюсь головой в зеркало за своей спиной.
Еще! я не уверена, что знаю, кто из нас это стонет, потому что я чувствую как все мое тело умоляет Еще! Но у меня нет дыхания, все еще нет, чтобы сказать это самой.