Жаль, что ваша знакомая оказалась в больнице, протянула Нина, но получается кто-то слышал про ту давнюю историю и решил зачем-то ее повторить? Сделал заказ от имени Полины на шоколадный сборный замок с его обитателями. Интересно, кому торт предназначался? И почему его не забрали?
У Нины затрезвонил телефон, она глянула на экран.
О господи! Опоздала! Меня уже ищут! Хорошо, что коллега меня прикрыла и предупредила. До свидания.
Нина вскочила, направилась к двери кафе, потом поспешно вернулась.
Если что-то выясните, расскажите мне.
Конечно, пообещала я.
Нина убежала, я посмотрела сообщение, которое недавно прилетело на Ватсап, не поверила своим глазам, прочитала текст еще раз.
Что случилось? напрягся Энтин.
Моисей Зильберкранц покончил с собой, промямлила я. Этого просто не могло произойти. Никогда.
Я нажала на экран, не успела ничего произнести, зазвучал голос Макса.
Ошибки нет, Мотя мертв.
Боже, выдохнула я. Он оставил записку?
«Больше не могу. Устал. Болен», процитировал Вульф. Вы где?
В кафе при медцентре, в котором работает Нина Арникова, шепнула я.
Приезжай, попросил муж.
Куда? уточнила я.
Домой к Моте.
Он там? испугалась я.
Пока да, но ты посидишь на кухне, в комнату не пойдешь, его не увидишь. Мотя нормально выглядит, вроде как спит. Скорей всего, он принял какой-то яд, который обеспечил ему спокойную кончину. Не знаю, правда, существует ли такая отрава.
Скоро появимся, пообещала я и пошла к выходу. Зильберкранц совершил самоубийство. Вульф попросил приехать.
Энтин поспешил за мной.
Врач ваш друг? спросил он, когда мы сели в машину.
Скорей знакомый, а вот мой муж часто общался с ним, объяснила я. Моисей профессор, автор множества книг, уважаемый специалист, один из лучших по ядам. До недавнего времени я считала его уникальным профессионалом. Но в случае со Славиной Моня допустил ошибку, сказал, что яд, которым пытались убить Анну, выделяет улитка Конус. Однако другой, тоже очень известный профессор, токсиколог, пояснил, что применили отравляющее вещество, которое выделяет зубоскал, мало кому известная ящерица. Юрий Петрович, правда, подчеркнул, что эти яды легко можно спутать. Но что-то мне подсказывает: деликатный Деревянкин просто не хотел «топить» коллегу. Моисей совсем не походил на человека, который способен совершить суицид.
Никто точно не знает, что у другого человека спрятано в глубине души, заметил Константин Львович. Несмотря на банальность, высказывание это верное.
Зильберкранц был очень уверенным в себе человеком, сказала я, он всегда давал понять: я умнее всех, слушайте меня. Я не так часто с ним общалась, но поняла, что чужое мнение Моисея никак не волновало. Вообще. Он считал себя истиной в последней инстанции. Никак не могу пока говорить о нем «был»!
Лампа, то, что вы сейчас сообщили, свойственно очень неуверенным в себе людям, возразил мой спутник, только они горячо отстаивают собственное мнение по любой проблеме. Если человек уверен в себе, он вступает в перепалку исключительно по жизненно важному для него вопросу. Ну, например, кому-то из ваших близких врач посоветовал отложить операцию, а вы уже успели поговорить с разными другими докторами, получили их мнения, и возражаете: «Нет! Я точно знаю, что вмешательство необходимо провести срочно».
И разгорается спор, в котором госпожа Романова не уступает, потому что речь идет о жизни дорогого ей человека. Ведь вы так поступите?
Конечно, подтвердила я.
А как насчет певца Бананова? прищурился Энтин.
Ни разу о нем не слышала, удивилась я.
Я выдумал эту фамилию, объяснил Константин Львович. Предположим, вы в машине слушаете его песни. И кто-то вам говорит, что парень постоянно поет про танки. Вы в курсе это неверно, Бананов голосит про цветы, о чем вы и сообщаете собеседнику. Тот же размахивает руками, кричит: «Глупая ты! Я все творчество Бананова наизусть выучил! Я прав! Я всегда точно знаю!» Ваша реакция на такое заявление?
Я свернула в переулок.
Кивну, скажу: «Извини, наверное, я перепутала» и прекращу разговор. Какая мне разница? Если собеседнику до смерти хочется победить в споре, то пожалуйста. В такой ерунде я всегда уступлю. А вот в рабочих вопросах, если я пойму, что Константин Львович не прав, вежливо скажу ему об этом и буду отстаивать свою точку зрения. Может, у Моисея и правда был комплекс неполноценности? Его очень будировало чужое мнение. Не припомню человека, с которым бы Зильберкранц искренне согласился. Порой Моисей произносил: «Ну, ладно, вы правы». Но лицо его при этом принимало такое выражение, что становилось понятно профессор не стал спорить с оппонентом по каким-то своим никому не ведомым причинам, он согласился с собеседником, но сам в его правоту ни на грош не верит. Мы приехали.
Я притормозила около минивэна с надписью «Экспертиза», вышла из машины, и ко мне быстро подошел полицейский в форме.
Уберите тачку, буркнул он.
У меня ее нет, парировала я, езжу на автомобиле.
Отгоните машину, начал сердиться парень.
Здесь нет знака, запрещающего стоянку или остановку, возразила я.
Сказано, уезжай, значит, выполняй, разозлился юноша.
Из подъезда вышло несколько хмурых мужчин. Впереди всех шел полковник Филиппов, давний друг Макса.
Вадик, обрадовалась я. Где Вульф?
Филиппов помахал мне рукой и приблизился к машине, парень в форме исчез с такое скоростью, что могло показаться, будто он провалился сквозь землю.
Глава девятнадцатая
Макс в квартире. Как дела? спросил Филиппов, подходя ко мне.
Не особенно хорошо, если учесть, что произошло с Моисеем Абрамовичем, вздохнула я. Знакомься, Константин Львович Энтин, наш психолог.
Рад встрече, кивнул друг Макса. Энтин? Лев Константинович, случайно, не ваш отец?
Мой спутник улыбнулся.
Именно так.
Вадик расплылся в улыбке.
Могучий человек был!
Почему «был»? удивился Константин. Таким и остался. Недавно новую книгу выпустил.
Филиппов изумился:
Он жив?
Я незаметно толкнула полковника в бок. Отличный вопрос! Не каждый такой задаст. Константин Львович сохранил невозмутимый вид.
Отец в рабочем состоянии, читает лекции, пишет учебники, ведет семинары, берет аспирантов. Я с трудом упросил его нанять шофера.
Офигеть! по-детски отреагировал Вадик. Когда я у него учился, он был уже немолодой.
Энтин сделал шаг в сторону.
Для студентов профессор всегда старик. К тому же у Льва Константиновича густая борода, она визуально его старит. Отцу недавно исполнилось сто четыре года.
Офигеть! повторил Вадик. Передайте ему от меня привет. Очень хочется его увидеть.
В чем проблема? удивился Энтин. Он по-прежнему любит читать лекции с утра пораньше. Приезжайте в любой день к полудню в институт, зайдите на кафедру и увидите там моего отца. Он с понедельника по четверг в вузе, уезжает домой в четырнадцать часов.
Отец в рабочем состоянии, читает лекции, пишет учебники, ведет семинары, берет аспирантов. Я с трудом упросил его нанять шофера.
Офигеть! по-детски отреагировал Вадик. Когда я у него учился, он был уже немолодой.
Энтин сделал шаг в сторону.
Для студентов профессор всегда старик. К тому же у Льва Константиновича густая борода, она визуально его старит. Отцу недавно исполнилось сто четыре года.
Офигеть! повторил Вадик. Передайте ему от меня привет. Очень хочется его увидеть.
В чем проблема? удивился Энтин. Он по-прежнему любит читать лекции с утра пораньше. Приезжайте в любой день к полудню в институт, зайдите на кафедру и увидите там моего отца. Он с понедельника по четверг в вузе, уезжает домой в четырнадцать часов.
Офигеть, словно заезженная пластинка, твердил Филиппов.
Вадим Николаевич, закричал мужской голос, можно вас на минутку?
Простите, сказал Филиппов и отошел.
Сто четыре года не так уж и много, хмыкнул Энтин, дедушка мой до ста двенадцати дожил.
Я молча вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж и увидела открытую дверь квартиры.
В проеме стоял Макс.
Все в порядке, сказал он, заходите, Моисея увезли, я один тут остался. Видела Вадика?
Последний вопрос определенно относился ко мне.
Я кивнула.
Оказывается, он учился у отца Константина Львовича.
Лев легенда, улыбнулся Вульф, замечательный педагог. Значит, так! Это точно суицид. У эксперта сомнений нет. Отравление. Никаких следов насилия. Зильберкранц сделал все возможное, чтобы не стали искать его убийцу. Оставил записку, написал ее сам. Положил на тумбочку у кровати пустую коробку от лекарства, под ней находился листок бумаги, на котором он, опять же собственноручно, написал: «Для ухода из жизни я использовал этот препарат. Прошу не ловить ведьм там, где их нет». Подписался, поставил число. Перед тем как уйти, он побрился, принял душ, надел чистую рубашку. Похоже, не нервничал.
Решение принято, подал голос Энтин. Те, кто давно подумывает о самоубийстве, в последний день ведут себя спокойно. Он сообщил, по какой причине решился на этот шаг?
Макс отошел к окну.
Оставил короткую записку: «Больше не могу. Устал. Болен». Без каких-либо объяснений. Мы с ним общались часто, но исключительно по работе. О личной жизни Моисея я почти ничего не знаю.
Вульфа прервал телефонный звонок. Муж вынул трубку.
Слушаю. Ты уверен? Понял.
Макс положил мобильный в карман.
Это Костин.
По его тону стало понятно: новость, которую сообщил Володя, не очень-то радостная.
Что? спросила я.
Михаил получил список создателей нового лекарства, в составе которого есть яд зубоскала. Они сейчас тестируют препарат уже на больных, мрачно произнес Макс, перечень не очень длинный. Надо, конечно, проверить всех, я никого из упомянутых там не знаю. Никого, кроме
Вульф замолчал.
Ну, говори, попросила я.
Кроме Моисея Абрамовича Зильберкранца, закончил муж.
Я прислонилась к стене. В голове заметались разные мысли. Моисей гениальный специалист. Вполне логично, что его пригласили участвовать в проекте, который связан с ядом. Моня был членом коллектива, который осуществляет экспериментальное лечение. Значит, он владел информацией про ящерицу, но уверял нас, что Аня получила дозу яда улитки. А Деревянкин, изучив анализы Славиной, сразу сообщил, что к чему. Возникает вопрос: почему Моисей Абрамович ошибся?
Деревянкин, блюдя цеховую солидарность, заговорил о том, что Конус и зубоскал могут вызвать похожие изменения в организме человека, трудно сразу понять, что к чему. Он явно выгораживал коллегу. Узок круг настоящих профессионалов, они все друг друга знают. Да, Деревянкин не живет в России. Но сейчас не прежние времена, когда советские ученые могли общаться с зарубежными коллегами только на международных конференциях, куда не всякого профессора из страны развитого социализма выпускали. Нынче-то с помощью интернета ты с любым легко поговоришь. Небось Юрий Петрович полагал, что Зильберкранц просто ошибся, но озвучивать свои мысли не стал. Блюдет цеховую солидарность. Я, кстати, решила, что наш приятель не такой уж эрудированный, раз не знал про опасную ящерицу. А еще мы с Максом прекрасно знали: Моисей всегда злится, если понимает, что накосячил. Профессор в этом случае делался раздражительным, даже злым. А когда мы с ним в последний раз общались, он именно так себя и вел. Вот Вульф и подумал: Моня ошибся, потом сообразил, что допустил оплошность, но признаться в этом не смог. Только информация о том, что Зильберкранц имел доступ к экспериментальному лекарству, меняет дело.