Томас сидел за рулем, кабриолет был словно из реквизита для съемок «Великого Гэтсби». Мы ехали в Слайго. Между нами, светя тощими коленками, притулился Оэн в костюмчике-тройке, только не с брючками, а с коротенькими штанишками и в темных гольфах. Костюмчик дополняла кепка-восьмиклинка Оэн всю свою жизнь носил такой фасон, точно так же низко, на самые глаза, надвигая козырек. Томас, думала я, здорово рискнул, прямо-таки бросил вызов ирландскому климату, купив автомобиль без крыши. Впрочем, пока что погода не грозила испортиться. Небо сияло синевой, дул легкий ветерок словом, поездка обещала сплошные удовольствия. В особенности мне после моего заточения. В жидком солнечном свете я, открыв глаза, блаженно жмурилась дивилась: ровно то же самое я видела менее двух недель назад. Впрочем, объяснялось всё просто: в течение столетий в Ирландии рождаемость нивелировалась эмиграцией, и некому было кардинально менять пейзаж.
А ты боишься, как бы не узнали? съязвил Томас.
Да, призналась я.
На миг наши взгляды скрестились.
Ты не из Слайго родом. Едва ли нам попадется человек, помнящий Энн Галлахер. Ну а если вдруг мы на такового нарвемся
Томас не договорил. Отвернулся, задумался. Я успела отметить: когда Томас сердит, он не покусывает губу, не хмурится, не играет желваками. Наоборот, каменеет лицом. Наверно, чтобы не выдать своих мыслей. Почему я так быстро раскусила эту особенность? Да потому, что уже знала кое-кого с аналогичными реакциями. Оэн, мой дед, тоже чуть сутулился и наклонял голову набок, когда бывал не в духе. Вот, оказывается, чье поведение он копировал своего опекуна и старшего друга, человека, который отца ему заменил. И вот почему я, его внучка, словно бы всю жизнь знаю Томаса Смита. Да просто я с детства привыкла читать настроение Оэна по развороту плеч, опущенному взору, подчеркнутому внешнему спокойствию, безмятежности высокого, умного лба. Теперь, наблюдая все эти признаки если не гнева, то обеспокоенности в Томасе, я еще острее затосковала по дедушке.
Я потянулась к ручонке маленького Оэна, прежде чем продумала этот жест. Оэн быстро взглянул на меня, ручонка дрогнула, напряглась. И вдруг Оэн улыбнулся, открыв отсутствие одного зуба, смягчив мою тоску и вызвав прилив материнской нежности.
Что-то я побаиваюсь магазинов, Оэн, шепнула я ему на ушко. Давай держаться за руки тогда мне будет не так страшно.
А бабушке нравится по магазинам ходить. Я думал, все тетеньки это любят.
В обычных обстоятельствах, в прежней моей жизни, я тоже принадлежала к числу «тетенек», которым по нраву делать покупки. Но теперь меня мучил страх: все эти сооружения прошлого века, эти корсеты с ложноножками чулочных подпруг, да еще моя полная зависимость от Томаса! Между тем город Слайго уже показался вдали. Я стала всматриваться может, разгляжу Аббатство. Оно настолько старинное, что вполне сойдет за вневременной мост. Но я не видела знакомых контуров, и сердце мое билось всё тревожнее.
У меня есть сережки и кольцо, промямлила я. Довольно дорогие вещи
Нет, не то. Насчет ценности кольца я не в курсе. Я начала второй заход.
Мои украшения можно продать. Поможешь, Томас? Мне нужны наличные деньги, а раз я обладаю действительно ценными вещами, то
О деньгах не волнуйся, бросил Томас.
Неужели он намерен меня содержать? Томас Смит, сельский врач, с которым благодарные пациенты расплачиваются натурой поросятами, курами, картошкой? Очень странная, необоснованная расточительность.
Нет, Томас, мне нужны собственные деньги. И работа. Я хочу трудоустроиться.
Боже Всемогущий. Трудоустроиться! Я в жизни не работала. Я книжки писала с тех пор, как научилась слова в предложения складывать. А писательство это никакой не труд. По крайней мере, для меня.
Можешь мне ассистировать. Томас глядел на дорогу с максимальной сосредоточенностью.
Я не медсестра!
Напрасно я так. Вдруг на медсестру училась другая Энн Галлахер? Вдруг она действительно ассистировала Томасу Смиту?
От тебя не требуется специальных знаний. Подай-принеси не более. Мне край как нужна дополнительная пара рук.
А мне край как нужны собственные деньги. Чтобы купить приличную одежду.
Бабушка говорит, тебе, мама, надо звать нашего Дока доктором Смитом, встрял Оэн. А Док должен звать тебя миссис Галлахер.
Мы с Томасом опешили. Я просто слов не находила. Зато Томас быстро сориентировался.
Мы с Томасом опешили. Я просто слов не находила. Зато Томас быстро сориентировался.
Послушай-ка, Оэн. Твоя бабушка ведь тоже миссис Галлахер. Представь, какая будет путаница! Кроме того, мы с твоей мамой познакомились, еще когда она носила другую фамилию. Мы привыкли называть друг друга по имени. Вот у тебя подружка, Мириам, разве ты зовешь ее мисс МакХью?
Оэн прикрыл ладошкой рот, но смешок всё равно прорвался.
Мириам не мисс. Она самая настоящая вредина!
Вот и Энн такая же. Томас сверкнул на меня глазами и отвернулся, но брови его взлетели, смягчив смысл слов.
Есть в Слайго толковый ювелир? Или надежный ломбард? не отставала я. Раз уж Томас меня врединой назвал, докажу, что он был недалек от истины. Ой! А вдруг слово «ломбард» сейчас не в ходу? То есть где сережки и кольцо можно заложить
Томас вздохнул. Мы тряслись по ухабистой дороге.
У меня в Слайго три пациента. Визит к каждому из них много времени не займет. Вас с Оэном я отвезу на Нокс-стрит. Слышишь, Оэн? Я на тебя надеюсь. Береги маму, помогай ей. Там, напротив Королевского банка, имеется ломбард. Хозяина зовут Дэниел Келли. Он тебе нос не натянет, Энн. Когда разберешься со своими драгоценностями, иди в магазин «Лайонс». Там есть всё, что нужно женщине.
Услыхав про «Лайонс», Оэн запрыгал на сиденье.
Я, когда освобожусь, подъеду прямо к магазину, Энн. Жди меня там, докончил Томас.
Мы пересекли реку Гаравог по мосту Хайд подумать только, здесь я шла пешком всего две недели назад! Городской пейзаж изменился немногим больше сельского, но возврат во времени на восемьдесят лет здесь, в Слайго, был куда как ощутим. Во-первых, улица никакого асфальта, но и никаких пробок. Во-вторых, туристы, точнее, их отсутствие. В-третьих, постройки они гораздо новее, чем в 2001 году (что логично). Музей Уильяма Батлера Йейтса на своем месте, только Стоп! Какой же это музей? Это банк, вон и вывеска имеется соответствующая. Автомобили да фургоны (все черного цвета) в явном меньшинстве перед гужевыми повозками. Пешеходы элегантны и деловиты. Строгость ли костюмов с галстуками, жилетами, карманными часами-луковицами; длинные ли женские платья и высокие, но устойчивые каблуки изящных ботинок; обязательные ли шляпы и пальто (даром что по календарю у нас июль месяц) внушали ощущение ирреальности. Я словно попала на съемочную площадку; мне, Оэну и Томасу предстояло играть роли в этом атмосферном кино.
Энн? позвал Томас.
Отвлек меня от фасадов, тротуаров, фонарных столбов, старинных автомобилей и повозок; от людей, которые которые давным-давно были мертвы.
Автомобиль остановился через две двери от здания Королевского банка. По оконному стеклу шла надпись «Келли и К» сплошные барочные завитушки. Оэн заерзал, явно желая поскорее выйти и размяться. Влажными от страха пальцами я взялась за дверную ручку.
Томас, ты сказал, что хозяин ломбарда мне нос не натянет. Но я не представляю, какую цену считать справедливой.
За сережки минимум сто фунтов. Не знаю, откуда они у тебя, только стоят эти бриллианты целое состояние. И не вздумай продать кольцо. Что касается магазина, у меня там счет открыт. Им и воспользуйся. Служащие знают, что Оэн мой. Томас осекся и сформулировал мысль иначе: Они знают, что я опекун Оэна, и не станут задавать вопросов. Запиши покупки на мой счет, Энн, повторил он безапелляционным тоном и добавил: Оэну купи мороженое в рожке. Деньги, что выручишь за сережки, не трать. Они твои.
30 ноября 1919 г.
Несколько месяцев назад, во время короткой поездки в Дублин, я провел тяжелую ночь на Грейт-Брансуик-стрит, в архиве разведуправления, изучая планы секретных операций[26], курируемых из Дублинского замка, а заодно и списки информаторов, в Ирландии называемых агентами политической полиции. Я был с Миком Коллинзом. Доступ в святая святых ему (нам) обеспечил один из сотрудников, работающий и на Шинн Фейн. Мик потащил с собой меня не из страха, а за компанию, так он выразился. За несколько часов у нас с ним сложилось полное представление о том, как и с чьей помощью информация попадает в департамент политической полиции.
Мик нашел на себя целое толстенное досье, посмеялся над расплывчатой, явно сделанной с большого расстояния фотографией и не без удовлетворения хмыкнул, прочитав о своей сообразительности. Решил, шпики ему комплимент сделали. Заметил:
А на тебя, Томми, досье-то и нету. Ты у нас чист, аки агнец, и таков пребудешь конечно, если тебя здесь тепленьким не возьмут.
Буквально на этой фразе в окно влетел камень. Ну мы и страху натерпелись. Бросились от стола к стеллажам, залегли. Потом слышим на улице пьяные горланят; подоспел полицейский, стал их в чувство приводить. Мы выдохнули. И вдруг Мика будто прорвало. Начал изливаться, причем шепотом, да не о компромате на себя или на товарищей, а о жизни, любви и женщинах. Я сразу понял: он хочет обстановку разрядить. Вдруг я перетрухнул, вдруг у меня душа в пятки ушла? И я его не перебивал.
Почему ты не женишься, Томми? Давно бы уже окрутил какую-нибудь славную литримскую девчонку да заделал с полдюжины голубоглазеньких Смитиков.
Кто бы спрашивал! Мы с тобой, Мик, почти ровесники. Сам-то чего тянешь, Казанова ты этакий? Женщины тебе сами на шею вешаются.
Он расхохотался, словно минуту назад мы оба не дрожали от мысли, что в помещение вломятся полицейские. Я даже шикнул на Мика.
Тише ты, дуролом!
Смех сразу оборвался.
Ты славный парень, Томми. Оттого что Мик шептал, его коркский акцент только усугубился. Нам-то, бунтарям, жениться недосуг. А вот ты, похоже, страдаешь от давней занозы. Что, не так разве?
Я подумал об Энн. Я думал о ней чаще, чем следовало. Если быть честным, она вообще не выходила у меня из головы. Но я поспешил отмести догадку Мика.
Свою единственную я еще не встретил. Сомневаюсь, что встречу.
И это говорит человек, в упор не видевший авансов, которые раздавала ему первая красавица Лондона!
Мик, она замужем. Кроме того, ее больше интересовал ты.