Верно. Только твоя пуговица дороже всяких денег.
Бабушка сказала, у тебя ни гроша. Сказала, ты побирушка бессовестная, принялся цитировать Оэн. А мне не нравится, когда тебя называют побирушкой! В синих глазах сверкнула слезинка, ротик стал кривиться; я подавила гнев и напомнила себе, что Бриджид моя прапрабабка.
Запомни, Оэн: никогда никому не отдавай и не продавай эту пуговицу. Она бесценная, потому что за ней стоят очень, очень благородные люди, настоящие герои. Они погибли, их не вернуть. Пуговица осталась нам с тобой на память, понимаешь?
Да. Оэн шмыгнул носом. Только, мама, я думал, что погибла ТЫ! Я тосковал по тебе. Мне пуговицы не жалко, лишь бы ты со мной осталась!
Мои глаза тоже были полны слез, губы дрожали, совсем как маленький рот Оэна.
Послушай, Оэн. Один мудрый человек сказал мне: «Те, кого мы любим, всегда живут в наших сердцах. Главное помнить. Пока мы помним, что были любимы, любившие нас не умрут».
Я притянула к себе Оэна, стиснула в объятиях столь крепких, что он жалобно пискнул, но тотчас захихикал. Поспешно разжав руки, я смахнула слезинку с кончика носа.
Оэн, такую ценную вещь нельзя таскать в кармане. Спрячь ее в самое надежное место. Обещай, что спрячешь, сказала я с максимальной строгостью, на какую была способна по отношению к Оэну.
Обещаю, просто ответил малыш.
Я взяла его за ручку и снова подвела к мистеру Келли, который всё это время весьма неумело притворялся, будто не смотрит на нас.
Мама не велит мне продавать пуговицу, сообщил Оэн.
Что ж, очень благоразумно с ее стороны, молодой человек, отозвался мистер Келли.
Зато Док не велел ей самой продавать кольцо! выдал Оэн.
Я и рот разинула.
Ты уверен? уточнил мистер Келли.
Да, сэр! последовал ответ. Для убедительности Оэн еще и кивнул.
Мистер Келли перевел взгляд на меня.
Полагаю, доктор Смит прав. Я дам вам, миссис Галлахер, сто шестьдесят фунтов за бриллианты, а кольца не возьму. Ибо помню, как несколько лет назад сюда явился один молодой человек, мистер Келли раздумчиво погладил камею кончиком пальца. Агатовое кольцо было ему не по карману, да очень уж приглянулось. Юноша сказал, что подарит кольцо своей невесте. И мы с ним обменялись кольцо на карманные часы. Я-то понимал, что сделка для меня невыгодная часы не представляли особой ценности. Мистер Келли вложил кольцо мне в ладонь и сомкнул мои пальцы. Только юноша меня измором взял. Согласился я тогда, короче.
Я прямо чувствовала, до чего у меня взгляд виноватый. Понятно, почему Томас твердил: «Не продавай кольцо». Я пыталась обменять на презренный металл обручальное кольцо другой Энн Галлахер.
Спасибо, прошептала я. Он Деклан никогда об этом не рассказывал.
Ну, теперь вы знаете, без тени упрека отвечал мистер Келли. Задумался, пожевал губами, припоминая. Постойте-ка! Часы вашего покойного супруга должны быть у меня! Они остановились вскоре после сделки, и я их куда-то сунул хотел в чистку отдать, да закрутился. Так и не отдал.
Мистер Келли уже с шумом выдвигал ящики и распахивал дверцы шкафчиков. Через несколько минут он издал победный клич и предъявил мне шкатулку, в которой на темном бархате поблескивала самая обычная золотая «луковица» с длинной цепочкой.
У меня сердце зашлось. Я даже вынуждена была рот ладонью прикрыть. Ибо часы были те самые, которые мой дед носил всю жизнь. Я над ним подтрунивала: что это, дескать, за анахронизм цепочка из жилетного кармана свешивается? Почему не купишь нормальные часы, наручные? Оэн будто не слышал.
Видишь, малыш, заговорил мистер Келли, вот так крышечка открывается. Понятно?
Оэн кивнул. Брови мистера Келли полезли вверх.
А часики-то тикают! Сами себя починили, так, что ли?
Он сверил время по собственным часам, подвел стрелки на часах Деклана Галлахера и подвинул часы к Оэну, почему-то не желая просто вложить их в детскую ладошку.
Забирай, малыш. Они теперь твои. В конце концов, часы принадлежали твоему отцу.
Ломбард мы покинули, можно сказать, с прибытком. Помимо часов, которые Оэн теперь бережно нес в руке (даром что цепочка была надежно прикреплена к петличке жилетного кармашка), мистер Келли подарил мне другие сережки они, как выяснилось, составляли комплект с агатовым кольцом. Теперь в моих ушах, на паре винтиков, чуть покачивались две миниатюрные агатовые камеи. Я запоздало отметила: в 1921 году редкая женщина имела проколотые мочки. Из обилия комплиментов мистера Келли, из его настойчивости мол, сережки и кольцо созданы друг для друга, их разлучать нельзя было ясно: от нашей сделки он получит изрядный барыш. Но и меня он очень обязал. Я, во-первых, сохранила обручальное кольцо Энн, во-вторых, избегла огромной ошибки, в-третьих, услышала историю, ценность которой, пожалуй, превышала ценность самого кольца.
У меня голова кружилась. Выходило так: не загляни я в ломбард, маленький Оэн никогда не получил бы отцовские часы. Это что же я историю меняю? Или я с самого начала была участницей истории? Еще интереснее, как к Оэну попало обручальное кольцо Энн. Судя по всему, Энн с кольцом не расставалась, но, если ее тела так и не нашли, разве не должно было кольцо пропасть, сгинуть?
Стоп. Куда я иду? Куда тащу Оэна? Он так доверчиво держит меня за руку, а я я мысленно удалилась от Слайго на восемьсот миль; я перенеслась также и на восемьдесят лет вперед.
Оэн, а ты знаешь, где этот магазин как его «Лайонс»?
Он захихикал, высвободил ручонку, махнул вправо.
Какая ты чудная, мама! Да вот же он! Совсем рядом!
Действительно, прямо напротив нас только улицу пересечь сверкало как минимум шестью витринами внушительное здание. На темно-красной маркизе над входом серебрилась надпись: «Торговый дом Генри Лайонс и Ко». В витрине, на полочках, были выставлены туфли и шляпы, а платья и костюмы демонстрировали бледнолицые манекены. Я вздохнула с облегчением лишь для того, чтобы через секунду паника снова обуяла меня.
Просто позову кого-нибудь на помощь. Должны же у них быть специальные сотрудники, сказала я вслух.
Оэн подхватил:
Тут работает миссис Джеральдина Камминс. Бабушка с ней дружит. Миссис Камминс тебе поможет, мама.
Сердце екнуло и ухнуло куда-то в желудок. Сделалось страшно до тошноты. Приятельница Бриджид! Уж конечно, ей всё известно про Энн Галлахер ту, другую. Настоящую. Я впала в столбняк, я едва ли сознавала, что Оэн тащит меня внутрь, к соблазнам шикарного торгового центра.
Перед витриной, что была ближе ко входу, толпились мужчины. Я вытянула шею, но за спинами в почти идентичных темных пиджаках не могла разглядеть предмета столь пристального и даже нервного внимания. Вот один мужчина, вероятно, удовлетворив свое любопытство, отделился от остальных, и за долю секунды (пока спины не сомкнулись) я увидела, что за стеклом развернута газета. В глаза бросилось название, набранное крупным шрифтом: «Айриш Таймс». Газету специально вывесили, чтобы все желающие могли ее прочесть совершенно бесплатно.
Я бы непременно остановилась и тоже почитала, да Оэн продолжал тянуть меня, и вдобавок какой-то джентльмен придержал для нас дверь и приподнял шляпу мол, мое почтение, мэм. Словом, я оказалась в магазине. И тотчас мысли о новости, напечатанной в «Айриш Таймс», были вытеснены растерянностью. С ужасом глядела я на ряды полок, на широкие, будто улицы, проходы меж ними, на манекены, на пышный декор. Разумеется, популярные мотивчики вперемежку с рекламой не лились на покупателя из замаскированных колонок, и не было флуоресцентных ламп, зато навощенные полы так и сверкали в мягком свете люстр. Я поняла, что угодила в мужской зал, и стала озираться в поисках вывески, которая указала бы мне дорогу в зал дамский.
«Пара платьев, чулки, ботинки, туфли, шляпа, пальто и еще много чего», повторяла я про себя, тщась составить мысленный список нужных вещей. Если определиться заранее, есть шанс, что я не разрыдаюсь от беспомощности в каком-нибудь слабо освещенном углу. Ибо я не представляла, насколько можно разгуляться, имея сто шестьдесят фунтов наличными. Покосилась на манекен, разглядела стоимость пальто: шестнадцать фунтов. Начала было считать в уме и бросила это занятие. Просто поставлю себе лимит: сто фунтов. Больше ни на пенни не куплю. К остальным деньгам не притронусь, пока еще не заработаю. Или пока не проснусь.
Бабушка всегда сразу идет на второй этаж, пискнул Оэн. Там продаются платья.
И снова я позволила ему быть моим проводником. Мы поднялись по широкой лестнице, и заявленный второй этаж встретил нас выставкой затейливых шляпок, шорохом шелков, ароматом тонкого парфюма.
Миссис Джеральдина Камминс, здрасьте! закричал Оэн, увидев за прилавком статную женщину примерно одних лет с Бриджид. Я сегодня с мамой! И ей нужна помощь!
Другая продавщица приложила палец к губам, словно мы были в библиотеке, а не в храме моды 1921 года. Джеральдина Камминс отделилась от прилавка и прошествовала в нашу сторону, легко неся свое пышное тело.
Добрый день, мистер Оэн Галлахер, степенно произнесла она.
На ней было густо-синее платье с широким нетугим кушаком и рукавами до локтей. Юбка мягко драпировала бедра и колени, край ее шуршал на уровне лодыжек. Плечи и внушительный бюст миссис Камминс окутывало страусиное боа, тоже синее. Прическа волны пепельных волос, щедро сбрызнутые некоей скрепляющей субстанцией, выглядела как шлем, причем тесный круглые щеки казались еще круглее, будто выдавленные из тисков этой явно неудобной конструкции. Ассоциации с военной формой усиливала поза пятки вместе, носки врозь, ни дать ни взять солдат, застывший по стойке смирно. Сцепив руки под животом, Джеральдина Камминс вперила в меня холодный немигающий взгляд.
А вот удивления во взгляде не было. Вероятно, Бриджид успела съездить в Слайго и сообщить подруге тревожную новость. Впрочем, какая разница? Главное, чтобы мне помогли с гардеробом. И чтобы не задавали вопросов.
Чем могу служить, миссис Энн Галлахер? отчеканила Джеральдина Камминс.
Сразу к делу перешла, не тратя времени на всякие там «Чрезвычайно рада познакомиться» или «Дивная погода стоит, не правда ли?».
Я взялась озвучивать свой мысленный список. Делала паузы в надежде, что Джеральдина Камминс внесет необходимые дополнения. Она же, не дослушав, вскинула полную руку. Я проследила жест. Джеральдина Камминс указывала на стойку со шляпами, точнее, на молоденькую продавщицу возле этой стойки.