Так началась моя служба у принца. А когда вчера ночью прямым попаданием в палатку был убит другой адъютант генерала, пока я, пардон, находился в офицерской латрине, именно мне довелось сопровождать принца на военный совет, созванный раненым генералом Мак-Магоном после ночного разгрома и смерти генерала Канробера. Кстати, у меня сложилось впечатление, что мой новый генерал не слишком опечален смертью Канробера, а к Мак-Магону относится получше.
И вот мой генерал вышел из шатра, где проходил военный совет, и сказал мне:
Капитан, найдите десяток зуавов в качестве сопровождающих. Мы едем к русским заключать перемирие. И побыстрее время не ждет!
Да, мой генерал! Все будет исполнено! браво ответил я.
«Да, не трус он, совсем не трус, подумал я про себя, нужна немалая храбрость, чтобы вот так взять и отправиться в пасть к дикому северному медведю, пусть даже под белым парламентерским флагом».
Через пять минут мы уже ехали в сторону русских позиций.
Полагаю, что если я когда-нибудь увижу преисподнюю апостол Петр вряд ли пустит меня в рай с моими грехами, она будет выглядеть примерно так же, как наш лагерь в это злополучное утро. Мы проехали то место, где еще вчера располагался один из наших главных складов с порохом и боеприпасами. Сегодня вокруг огромного черного пятна валялись трупы, а также оторванные конечности и головы тех несчастных, кому не посчастливилось оказаться в непосредственной близости от этого страшного места. Кое-где санитары перевязывали раненых, у которых еще был шанс выжить. Над некоторыми склонились полковые капелланы, отпуская умирающим их грехи.
Но нам довелось увидеть и безобразные сцены какие-то мерзавцы нагло обшаривали карманы мертвых, а иногда и еще живых; другие с мешками в руках рылись в полуобгоревших палатках. Рассказывали, что точно так же было и на поле Ватерлоо, где мародеры появились сразу после окончания великой битвы. Увы, подобное происходило и здесь.
Мы выехали за пределы лагеря и отправились в сторону русских укреплений. Нас встретил конный разъезд кавалеристов в серых шинелях и высоких черных шапках. Их командир довольно скверно говорил по-французски варвары, что с них взять. Он представился:
Вахмистр Иванов. Куда направляться?
Я генерал Бонапарт с сопровождающими меня офицерами, ответил принц. Мы прибыли для переговоров с вашим командованием для заключения соглашения о временном перемирии.
Тот крикнул что-то на своем дикарском наречии, после чего другие русские засмеялись. Он строго взглянул на них и сказал нам:
Следовать за мной. Никакие шутки.
Пришлось подчиниться. Вскоре мы подъехали к группе офицеров. Один из них, уже немолодой, маленький, плотный, круглолицый, с орлиным носом, в форме, если я не ошибаюсь, полковника, строго посмотрел на нас и на довольно приличном французском представился:
Полковник Хрущёв Александр Петрович. Чем могу служить?
Принц Плон-Плон ответил:
Господин полковник, я генерал Французской императорской армии Наполеон Жозеф Шарль Поль Бонапарт. Мы прибыли, чтобы обсудить условия перемирия.
Перемирия, господин генерал? с иронией в голосе переспросил Круштшофф так, кажется, он произнес свою фамилию. Несмотря на то, что полковник говорил по-французски почти без акцента, фамилия у него все равно была варварская. Господин генерал, ваш флот разгромлен, ваш экспедиционный корпус превратился в толпу напуганных и растерянных людей, лишенных продовольствия и боеприпасов. Ваш лагерь окружен нашей доблестной армией, и помощи вам ждать неоткуда. Мне кажется, что уместнее вести переговоры о почетной капитуляции.
Принц вздохнул, обернулся и посмотрел на то, что осталось от нашего лагеря. Потом он сунул руку за отворот мундира и достал запечатанный конверт. Протягивая его русскому полковнику, он сказал:
Господин полковник, действительно, увы, мы теперь сможем лишь продать подороже свою жизнь войну в Крыму, как мне кажется, мы проиграли. Вот здесь условия, на которых я смогу уговорить наш военный совет капитулировать. Основное: сохранение наших жизней, имущества и холодного оружия для офицеров, а также хорошие условия содержания для солдат.
Господин полковник, действительно, увы, мы теперь сможем лишь продать подороже свою жизнь войну в Крыму, как мне кажется, мы проиграли. Вот здесь условия, на которых я смогу уговорить наш военный совет капитулировать. Основное: сохранение наших жизней, имущества и холодного оружия для офицеров, а также хорошие условия содержания для солдат.
Я согласен довести ваше предложение до моего командования, ответил полковник Круштшофф, взяв у принца Плон-Плон конверт, а также на перемирие до того, как будет принято решение. Это при условии, что ваши солдаты не будут пытаться покинуть лагерь, а ваш флот останется в бухте, и с вашей стороны не последует ни продолжения строительства укреплений, ни переброски артиллерии или крупных соединений, ни каких-либо боевых действий.
Позволено ли будет нам хоронить наших убитых, оказывать помощь раненым и пресекать случаи мародерства? спросил принц.
Господин генерал, против всего перечисленного вами мы не будем возражать, ответил полковник, передав конверт подскочившему к нему адъютанту и взяв в руки деревянную трость с рукояткой в виде птицы.
Принц отдал честь и поинтересовался, как скоро русские дадут ответ на наше предложение. К нашему большому удивлению, Круштшофф произнес:
Полагаю, что смогу информировать вас о решении моего командования в течение двух, максимум трех часов.
Но как вы сможете связаться с ним и получить ответ за столь короткое время? удивился принц Плон-Плон.
А это уже наша забота, господин генерал, усмехнулся русский полковник. Сигналом будут три холостых выстрела из пушки это в том случае, если ваши условия будут приняты, или четыре выстрела если мое командование отвергнет ваши предложения. В любом случае я буду ждать вас на этом самом месте ровно через пятнадцать минут после выстрела или для принятия капитуляции, или для дальнейших переговоров.
Вернувшись в лагерь, принц сразу же отправился в палатку, где его с нетерпением ожидали участники военного совета. Через пять минут он вышел из нее, бросив мне:
Все согласны, капитан. Впрочем, они согласились бы и на менее щедрые условия капитуляции.
А вскоре, даже ранее, чем ожидалось, мы услышали со стороны русских позиций три пушечных выстрела.
17(29) сентября 1854 года. Евпатория
Адмирал Флота Ее Величества Джеймс Уитли Динс Дандас
О полном разгроме французов в Камышовой бухте мне доложил капитан посыльного судна «Дриада», лейтенант Стюарт. Послал я его туда после гибели нашей эскадры в Балаклаве, которая, по договоренностям с французами, должна была стать нашей базой у Севастополя. Евпатория для этого находилась слишком далеко, Круглая бухта была слишком мелкой, и оставались лишь Камышовая и Казачья бухты. Конечно, можно было бы обосноваться в последней, но она была менее удобной и находилась дальше, чем Камышовая. Я посчитал, что французам необходимо потесниться, и послал к ним письмо с требованием перевести половину их флота в Казачью бухту, а также предоставить нам часть территории Камышовой балки под наш лагерь.
По рассказу Стюарта, прочитав мое письмо, генерал лягушатников Канробер побледнел от ярости и процедил сквозь зубы, что ответ он даст на следующее утро, после заседания своего военного совета. Это оказалось, как говорится, скрытым благословением[24] «Дриада» отошла в Круглую бухту и не попала под чудовищный ночной удар азиатов. Зато Стюарт имел возможность понаблюдать за уничтожением наших горе-союзников с холмика между бухтами. По его словам, и на море, и на суше горело всё. Нам повезло, что мы не успели перевести наши войска в те края в бухте было не более полудюжины наших транспортов, на которых мы помогли доставить французов, да еще полк, который был послан в Балаклаву, расположился лагерем рядом с французами. И, как назло, лорд Реглан как раз до этих событий отправился к ним с инспекцией. Поэтому срочное совещание пришлось созывать мне.
Ознакомив присутствующих с печальными вестями, я вздохнул и сказал:
Джентльмены, признаемся честно наша кампания в Крыму проиграна начисто. Надежд на захват Севастополя у нас практически не осталось. Дальнейшее промедление с принятием окончательного решения будет лишь чревато новыми потерями. Так что с точки зрения здравого смысла эвакуация самый правильный выбор из всех возможных вариантов. Этим мы сбережем жизни солдат Ее Величества и корабли королевского флота. Принять окончательное решение придется мне лорд Реглан находился в районе Камышевой бухты, и неизвестно, жив он или мертв; а если и жив, то, вероятнее всего, в плену у русских.
Решение военного совета оказалось единодушным срочно эвакуировать британские войска из Крыма в Варну и Константинополь. Только один командир фрегата уже не помню, кто именно попытался возразить:
Но, сэр, как же нам быть с французами и турками? Даже если мы забьем солдатами все пушечные палубы наших кораблей, все равно мест для всех не хватит. А русские вряд ли будут спокойно смотреть, как мы вывозим войска из Евпатории. Они не упустят возможности разбить нас по частям. Да и непохоже, что Черноморский флот русских не сделает попытку перехватить наши перегруженные корабли во время их перехода в Варну и Константинополь.
Джентльмены, строго и нравоучительно произнес я. А какое нам, собственно, дело до союзников? Пусть их спасают французские и турецкие корабли. Я в ответе за жизни солдат и офицеров британской армии. Разве что если останется свободное место. Но только тогда, когда на берегу не останется ни одного подданного Ее Величества. Да, я понимаю, что наша внезапная эвакуация может вызвать их неудовольствие. Поэтому я прошу всех здесь присутствующих хранить информацию о предстоящей операции в секрете. Им же я сообщу, что эвакуация союзников начнется в четыре часа пополудни; прошу всех придерживаться именно этой линии. Кроме того, необходимо привести морскую пехоту на наших кораблях в полную боевую готовность, чтобы она смогла удержать на почтительном расстоянии тех из наших заклятых друзей, которые самовольно попытаются проникнуть на наши корабли.
Когда командиры кораблей покинули мою каюту, я достал из шкафчика бутылку виски, налил себе стакан и выпил его одним махом.
Пусть будут прокляты эти свиньи из Лондона, сказал я вслух, тупо уставившись в иллюминатор, за то, что они заставили меня влезть в это дерьмо! Но, даже если меня, как адмирала Джона Бинга, приговорят к расстрелу[25], то я умру с мыслью, что спас сотни британцев от смерти в этой чертовой дыре.