Еще часа два-три на «Смольном», у себя в кубрике. Буду работать над номером.
Вот и хорошо. Если что узнаю, зайду к тебе. Но ничего обещать не могу, сказала я. И выше голову, скаут!
Ладно, я буду ждать, уныло сказал Николай, попрощался со мной и поплелся к себе в кубрик. А я пошла вниз с твердым намерением поговорить с этой заморской прелестницей.
Но как назло, меня ждали два новых пациента курсант с температурой за сорок и еще один британский юнга над этим хоть и не надругались, но избивали его, похоже, все, кому не лень. Левая рука была когда-то сломана и неправильно срослась, на теле сплошные гематомы, ну и далее по списку Я почувствовала, что все больше начинаю ненавидеть английских военных моряков. Руку пришлось заново ломать, потом снова составлять кости, гипсовать. Хорошо еще, другими травмами занялись мои курсанты В общем, у Колиной пассии я оказалась только через четыре часа.
Постучав и услышав разрешение войти, я шагнула в небольшой двухместный кубрик. На кровати у окна лежала девушка. На первый взгляд, серая мышь немного опухшее лицо, не самая большая грудь, худая если не как жердь, то близко к этому. Но присмотревшись, я подумала, что если ее приодеть и чуток подкрасить, то будет очень даже ничего.
Здравствуйте, мисс Катберт, меня зовут Елена Синицына, я главный врач.
Ее лицо вдруг покраснело, губы задрожали, и она процедила сквозь зубы:
Слышала я про вас. Это у вас роман с этим проклятым репортеришкой, не так ли?
Я посмотрела на нее абсолютно спокойно:
Какой еще роман? Мы с ним друзья, не более того. У меня, знаете, и муж есть, и дети. Не скрою, что сначала Ник мною заинтересовался. Но узнав, что я замужем, интерес сразу погасил.
Ну да, у вас и муж, и дети, и мальчик на стороне. Но не бойтесь, у него и еще подружка есть. Какая-то Марша. Не ревнуете?
Маша? Его сотрудница? Можете не беспокоиться и с ней у него ничего нет.
И опять вы врете. Они вместе ночь провели, мне Лиза все рассказала. Как и про вас тоже.
Ага, подумала я. Теперь мне стало понятно, откуда ноги растут. А девица, разгорячившись, гневно выпалила мне:
Да и Лизу этот похотливый янки пытался изнасиловать, когда они по Стокгольму гуляли, а она ведь замужем. Она мне все мне рассказала.
И тут я расхохоталась.
Лизу? Изнасиловать? Николай? Видите ли, голубушка, многие видели, как она вернулась с прогулки, и поверьте мне, платье у нее было в полном порядке, ни царапин, ничего, у Николая, кстати, тоже. А вот потом она напилась и начала орать своим приятелям, да так, что слышно было по всему коридору, что, мол, он повел себя как последний гомик, и она ему еще покажет Обиделась на то, что не захотел он ее!
Девица вдруг смутилась. Похоже, я наконец-то подсознательно выбрала правильную тактику, хотя меня это и правда рассмешило. А та вдруг спросила:
А что это такое «гомик»?
Ну, это человек, которому не нравятся женщины, я решила не рассказывать юной глупышке, какие в Америке и Европе двадцать первого века встречаются мужчины, и чем они занимаются.
А зачем ей было нужно, чтобы он ее захотел? немного подумав, сказала Мейбел.
Поговорите лучше с ее коллегами они вам выдадут на-гора список ее любовников. А меня это, знаете, никогда не интересовало.
Та задумалась.
Скажите, а у вас с ним точно ничего не было? жалобным голосом произнесла она.
Нет, конечно, я посмотрела в глаза девице. Та смутилась.
Я вам почему-то верю. А у этой Марши? Или Маши?
Не могу себе этого представить, честно вам скажу. Я знаю и его, и ее. А вот про вас он спрашивал. Чуть не плакал, когда я его к вам не пустила, я пристально посмотрела на притихшую Мейбел.
Так он приходил? воскликнула девица. Она вдруг уткнулась лицом в подушку и заплакала. Я подумала про себя: надо же, неужто и я в молодости была такой же наивной дурочкой? А вслух ска-зала:
Если хотите, могу ему передать, чтобы зашел к вам. Только давайте сначала я посмотрю на ваши снимки. Я вынула из конверта рентгеновские снимки, сделанные Юрой. Показала ей и продолжила: Вот, смотрите. Вот это ваша кость.
Та с неким страхом посмотрела на снимок.
Неужто это мое?
Ваше, ваше, голубушка. А вот здесь, видите, трещинка. Поэтому походите-ка пару недель в гипсе, потом мы его снимем и еще раз сделаем такой же снимок. Только тогда мы сможем вам точно сказать, когда вы выздоровеете полностью.
Миссис Елена, скажите, а что с синяками на моей груди? и она приподняла рубашку. А то я не хотела спрашивать у того, другого доктора, он мужчина.
Я посмотрела и успокоила:
Вот они пройдут через неделю, или даже раньше. Не бойтесь. А грудь у вас красивая, она такой и останется. Ладно, я побегу, может, еще и успею застать вашего Ромео, я удивилась, увидев, как Мейбел неожиданно покраснела. Только с Лизой вы будьте поосторожнее. Слышала я краем уха, что ее интересуют не только мужчины.
И, не обращая внимания на то, как моя пациентка побледнела, помчалась к кубрикам репортеров.
Но Коли, увы, уже там не было, а к его двери была прикреплена сложенная вдвое записка с надписью «Капитану Синицыной», на которой стояло время написания 19:25 всего пятнадцать минут назад.
«Леночка, срочно отбываю в Свеаборг, вернусь, наверное, не скоро. Вечером на Смольном будет Маша, можешь передать мне с ней весточку. Целую, Николас».
19 (7) августа 1854 года. Балтийское море.
Борт военного парохода «Ля Белль Альзасьен»
Корабельный лейтенант Морис де Шалон
Как гласит английская пословица, у каждой тучи есть своя серебряная подкладка. Мне вспомнилась это выражение сегодня, когда закончился, наконец, этот страшный день.
Перед нами расстилалось свинцово-серое штормовое море. Порывистый северо-западный ветер, мелкий холодный дождь, волны, качающие нашу посудину, словно детскую игрушку И скорость нашего движения два-три узла, не больше. Ведь мы идем под парусами, лавируя под небольшим углом к ветру. Но я любовался этими волнами, этим хмурым небом, этим проникающим под кожу дождем, и они казались мне серебряными!
Позапрошлой ночью мы переправили поляка-предателя, принесшего нам новость о разгроме у Бомарзунда и Мякилуото, на «Энкруаябль», флагман нашей эскадры. Приказ командира эскадры, доставленный той же шлюпкой, был таков как только будет поднят на фок-мачте зеленый фонарь, сразу же сниматься с якорей и следовать в Копенгаген. Никого не ждать если кто-то отстанет или потеряется, то местом рандеву назначался Копенгаген. Командир, как я тогда подумал, был прав если русские легко разгромили намного более сильные эскадры, то нас они перетопят как котят, если мы осмелимся дать им бой. И я тогда, впервые за долгое время, помолился Мадонне: «Ave Maria, gratia plena» И вдруг понял, что конца молитвы я не помню. У меня стало муторно на душе вдруг Пречистая Дева не простит
Но все шло поначалу неплохо слабый ветер дул с юго-востока, эскадра резво бежала на запад, и нам не встретился по дороге ни один русский военный корабль; только две или три лайбы, увидев нас, поднимали все паруса и пытались укрыться в шхерах. На закате мы увидели на юге залив, в котором располагался русский порт Ревель, а чуть севернее несколько кораблей. Флаги их разглядеть было трудно, но один из них я узнал по силуэту. Это была «Александрия», хорошо знакомая мне еще по Тулону. Как я и ожидал, это была часть нашей эскадры, блокировавшей Ревель. Мы не стали сбавлять ход, но на «Энкруаябле» на воду спустили баркас, который резво пошел в сторону «Александрии».
Вскоре залив пропал из виду. Уже стемнело, и на нашем флагмане зеленый фонарь был спущен, а на его место поднят красный фонарь. Мы подошли чуть ближе к какому-то островку и встали на якорь. Я отправил шлюпку к «Энкруаяблю» и получил оттуда ответ быть готовым отправиться в путь в четыре часа утра.
Примерно в четыре пятнадцать в утренней мгле я увидел несколько кораблей, идущих к нам с юга. На головном замигал сигнальный фонарь мол, свои. На что на «Энкруаябле» на мачте появился зеленый фонарь, и мы подняли якорь.
В этот самый момент сбылись мои худшие опасения. Одна из трубок, идущих от котла к цилиндрам паровой машины, вдруг лопнула, и двух матросов-механиков серьезно ошпарило. Пришлось срочно гасить огни в топках и снова вставать на якорь. Я просигналил о поломке и, как и предполагал, получил ответ следовать к точке рандеву. Тем временем матросы подняли паруса, и мы забились в пролив между двумя островками, который, судя по лоции, должен был быть судоходным. И тут раздался страшный скрежет. Я подумал, что Мадонна таким способом наказала нас за нечестивость и богохульство.
К счастью, корпус корабля оказался целым, а вот правое колесо нашего парохода представляло собой жалкое зрелище нижние плицы были поломаны, да и висело оно как-то криво. Сержант Делоне, наш корабельный механик, осмотрев полученные повреждения, печально покачал головой:
Капитан, своими силами мы это колесо починить не сможем. Часть плиц нужно менять, но что совсем скверно, надо будет ставить новую ось наша треснула. Да и с котлом у нас не все в порядке. Лопнувшую трубку я заменить смогу, но вторая изношена до невозможности и тоже может в любой момент разделить судьбу первой. Запасная же трубка у нас всего одна. Так что предлагаю просто обрубить ось и избавиться от колеса оно не будет мешать нам во время движения. И хорошо бы еще обследовать корпус в месте удара. Возможно, там появилась трещина.
Сержант, полагаю, что вы правы, удрученно произнес я. Тем более у нас абсолютно нет времени на серьезный ремонт. Приступайте к работам, а я распоряжусь, чтобы вам дали людей.
Вскоре раздался скрип пилы и удары молотков. Через несколько минут колесо спустили на веревках в воду, после чего гребцы на шлюпке отбуксировали его к берегу. Затем сержант Делоне, обвязавшись веревкой, спустился и осмотрел повреждения корпуса. Поднявшись, он заулыбался, и у меня отлегло от сердца.
Капитан, корпус практически цел, сказал он. До Копенгагена мы должны дойти без проблем.
Но только я уже собрался отдать команду поднять якорь, как вдруг где-то вдалеке раздался звук, напоминающий пушечный выстрел. Только он не был похож на гром пушек нашего императорского флота. Да и британские орудия звучали несколько по-другому. Я решил переждать опасность какое-то время в своем укрытии, и как оказалось, принял правильное решение.