И вдруг меня словно током ударило ведь они оба отбывают на самую настоящую войну. Храни, Господи, воинов Твоих Георгия и Николая
Тем временем я исправно снимал императорскую семью и их окружение, а также присутствующих. И лишь отдельные моменты врезались в память, особенно молитва Богородице:
«Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти, раби Твои, Богородице, но, яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся, Невесто Неневестная».
Вот закончился молебен, и началась заупокойная служба по погибшим воинам. Мне вспомнились мои друзья, с кем я когда-то делил тяготы службы, и которые ныне точнее, в моем прошлом, а теперь в будущем покоятся в цинковых гробах по всему бывшему Союзу, от Ужгорода до Находки, от Норильска до Ашхабада
Митрополит провозгласил: «И пошли им вечную память», и я возблагодарил Господа, что в этом мире есть хотя бы один человек, который их помнит.
Потом я поставил свечу у Голгофы, встал на колени и помолился о них еще раз ведь среди моих погибших друзей были не только православные, но и мусульмане, и буддисты, и даже Фима Рабинович одесский еврей, когда-то спасший мне жизнь, а потом, полгода спустя, умерший у меня на руках, смертельно раненный шальной пулей. А о иноверцах записки подавать, увы, нельзя, можно лишь молиться келейно.
Я взял свечку и поставил ее у иконы Казанской Божьей Матери, той самой, которой когда-то молился Николай Резанов перед своим путешествием на «Юноне» и «Авось». Только я просил Пречистую Деву, чтобы она хранила моего сына и всех тех, кому в ближайшее время предстоит сражаться в Крыму. Там нет нашей эскадры, и многие могут упокоиться на солдатских кладбищах Крыма и Одессы может, там же, где через много-много лет похоронили и Фиму
Часть 1. Дан приказ ему на запад
10 (22) августа 1854 года.
Борт учебного корабля «Смольный»
Елизавета Тарасовна Бирюкова,
сотрудник медиахолдинга «Голос эскадры»
Меня разбудила мелодия моего любимого певца:
Ты прости меня, родная,
Что творю я сам не знаю,
Просто очень плохо без тебя.
Конечно, раньше в качестве рингтона я ставила «Разом нас багато» Гринджолов, или «Колы тэбэ нэма» «Океана Эльзы». Но, увы, и то, и другое мне на самом деле не нравилось, хоть и исполнялось на «правильной мове». В конце концов, я не выдержала и поставила себе Стаса Михайлова хоть он и триста раз кацап, но все равно это лучше, чем музыка моих свидомых братьев и сестер.
Позавчера мне установили какой-то апп, с помощью которого можно было созваниваться и в этом примитивном мире, если вы в одной беспроводной сети. Вот как сейчас. Лучше бы не ставили, блин!
Лиза, ты все еще дрыхнешь?
Я узнала голос Вали Иванова.
Валя, противный, мне ужасно хотелось спать, ты что, не можешь дать девушке чуток поваляться в постели? Мой катер уходит только в четыре часа Ты и сам знаешь, почему я так поздно легла.
Тот хихикнул. Если честно, то он большую часть ночи провел в моей каюте. Все-таки без мужика порой трудно, да и Валю надо «подкармливать» он может еще пригодиться. Только вот будить меня в такое время верх наглости.
Лиза, протри глаза уже за полдень, скоро обед закончится, да и новости есть.
Какие? я поняла, что этот лох что-то пронюхал. От любопытства у меня даже сон прошел.
Приходи в камбуз, я тебе расскажу, голос у Валентина стал игривый. А потом, может, продолжим то, чего не успели ночью?
Даже я знаю, что камбуз это кухня, а не столовая, но чего я буду его поправлять А насчет «продолжим» я сладко потянулась, но решила не баловать его, пусть посидит на голодном пайке.
Хорошо, буду через полчаса, лады?
Лады, только ты долго не копайся. Я возьму тебе жратвы, если будешь опаздывать. Настроение у Валентина испортилось он явно не ожидал, что я не отреагирую на намек на кувыркания после обеда.
Но я успела помыться, собраться и накраситься всего за двадцать пять минут, как, сама не знаю. Валя сидел за нашим столом, у иллюминатора, и допивал чай.
Ну, выкладывай, гад, что случилось?
А будешь ругаться, вообще никуда не поползу, усмехнулся он.
Валь, не томи.
Ладно Так вот ты, наверное, слышала, что какой-то поляк ухитрился уничтожить яхту с твоей любимой дурочкой, так что выжили только она, ее брат и этот Мальборо, не Мальборо Точно, Черчилль!
Да, я этого поляка даже видела. Домбровский. Родственник нашего пиндосского жлоба, я насторожилась, похоже, что Валька накопал что-то действительно интересное.
А то, что всем военнопленным офицерам оставили холодное оружие, ты слыхала? Тут так принято.
«Все чудесатее и чудесатее», подумала я.
А Валя продолжал:
Вчера ночью, пока этот Домбровский сладко дрых и видел во сне «Польску, яка ешче не згинела», три инглиза нанесли ему дружеский визит и чуток порезали его кортиками. Трех поймали, а остальных разоружили и разделили по национальному признаку. Англичан решили загнать куда-то в провинцию, французов тоже, но уже завтра. Всех, кроме двух-трех высших офицеров этих пока держат в Свеаборге, под охраной. А этого долбодятла Домбровского доставили сюда вертолетом ведь здесь, видите ли, лучшие врачи. Лучшие, не лучшие, но операцию ему сделали, и жить он будет, хотя смеяться вряд ли
А с теми тремя англичанами что сделали? я подсела поближе к Валентину и погладила его по щеке.
Слышал я краем уха, что один из них родственник погибшего на «Гербе Мальборо» Джимми Худа, а двое других его дружки. Все, блин, из высшего дворянства. Они сидят теперь под замком в кандее.
«Ну что ж, подумала я, загляну-ка я к этому Домбровскому. Если меня, конечно, к нему пустят. К этой американской дуре не пустили, мол, не положено Наверное, то же самое скажут и здесь».
Распрощавшись с Валей и намекнув ему, что, возможно, загляну к нему на полчасика перед отправкой на материк, я отправилась в медицинский блок. У одной из дверей стоял вахтенный. Незаметно расстегнув пару пуговиц на платье, так, что стал виден лифчик, я подошла к молоденькому матросу-контрактнику и ласково промурлыкала ему:
Товарищ мичман, я журналист из «Голоса эскадры». Вы не пропустите меня к больному? Хочу задать ему несколько вопросов.
Я, конечно, видела, что он всего лишь старшина 2-й статьи две желтых лычки на погоне, но почему бы не польстить чуток?
Да мне не разрешено проблеял он, не отводя взгляда от моего декольте.
А я ненадолго, голос у меня стал совсем томным.
Да он спит, наверное нерешительно промямлил этот молокосос.
А если он спит, то уйду, я придвинулась к нему так, что едва не снесла его своим бюстом.
Ну ладно, только на две-три минуты. И если я постучу в дверь, то сразу выходите. Похоже, что он «поплыл», и если бы я еще немного подвинулась к нему, то он вынес бы мне на руках в коридор этого самого Домбровского.
Щелкнул замок, дверь открылась, и я вошла в каюту. Этот недорезанный Домбровский сопел в две дырочки, так что интервью у меня с ним не получилось бы при всем желании. Я уже собиралась выйти, как мой взгляд упал на лежавшую на столе открытую кожаную сумку, в глубине которой виднелся корешок блокнота.
Я осторожно достала его и быстро пролистала. Удача! В блокноте было несколько адресов, в том числе парижских и питерских. Своим айфоном я сфоткала несколько страниц, после чего сунула блокнот обратно в сумку.
Расстегнув еще одну пуговичку на платье, я покинула каюту. Мальчик все так же пялился на мой бюст и машинально облизывал языком пересохшие губы. Я уже хотела попросить его никому не рассказывать о моем визите, как он сам, оторвавшись от созерцания моих прелестей, попросил:
Пожалуйста, не говорите никому, что я вас сюда впустил.
Хорошо, не буду, улыбнулась я, послала ему воздушный поцелуй и пошла прочь по палубе, стараясь как можно сексуальней поигрывать задом. За спиной у меня раздался тяжелый вздох
23 августа 1854 года.
Букингемский дворец, Лондон.
Александрина Виктория, королева Англии;
Джордж Гамильтон-Гордон, лорд Абердин,
премьер-министр Британии;
баронет сэр Джеймс Грэм, первый лорд Адмиралтейства;
Джордж Вильерс, лорд Кларендон, министр иностранных дел
Виктория вцепилась руками в подлокотники кресла. Ей вспомнилась «Жизнь двенадцати цезарей» Светония. Эту книгу ее в детстве заставляли учить строгие воспитатели. Там рассказывалось, что когда императору Августу сообщили про разгром трех легионов в Тевтобургском лесу, тот закричал, обращаясь к погибшему там римскому военачальнику Публию Квинтилию Вару: «Quinctili Vare, legiones redde!»[11] И ей точно так же захотелось крикнуть: «Domine Jacobe, naves redde!»[12], да еще и вцепиться зубами в горло этого холеного болвана, Джеймса Грэма, пока еще первого лорда Адмиралтейства.
Но тогда же в детстве ее научили, что воспитанные девочки так себя не ведут, даже если они королевы. Вместо этого она произнесла неестественно тихим голосом, четко выговаривая каждое слово:
Значит, милорды, мы потеряли немалую и далеко не самую худшую часть нашего флота, не потопив ни единого русского военного корабля? Полдюжины рыбацких лайб не в счет!
На стоявших перед ней министров было противно смотреть впервые она видела их лица жалкими и потерянными. Королева еще раз взглянула им в глаза. Первый едва сдерживался, чтобы не заплакать, второй был бледен, как мертвец, а выражение лица третьего было близко к панике.
«Тоже мне, британские аристократы», подумала она, но вслух произнесла:
Еще раз, сэр Джеймс, расскажите мне, что случилось. И поподробнее
Ваше величество, ни один наш корабль не вернулся. Сколько именно захвачено, а сколько потоплено, мы еще не успели выяснить. Нам известно лишь, что в Копенгаген сегодня утром пришел единственный корабль, которому удалось удрать от русских. Это французский пароход «La Belle Alsacienne». Он входил в состав эскадры, которая блокировала Кронштадт главную базу русского флота.
Милорд, зачем вы мне все это рассказываете можно подумать, что я этого не знаю?
Простите, ваше величество. Так вот, они получили через свои каналы информацию о том, что эскадра у Гельсингфорса была уничтожена, равно как и экспедиционный корпус у Бомарзунда. Про эскадру бедняги Непира мы вам уже докладывали. Как нам сообщили французы, ни один русский военный корабль серьезно не пострадал.
Милорд, похвально, что вы ставите вашу королеву в известность о ваших поражениях, особенно таких, которые можно назвать полным разгромом. Но Англия ожидает от вас не оправданий, а побед.