В этом выступлении было много правды, но была и блефонада. По поводу последней один пример. Советский ас, летчик, начальник Главного управления ВВС СССР, Герой Советского Союза Павел Васильевич Рычагов (19111941 гг.) подверг резкой критике политику вождя в области авиации.
Это случилось на совещании руководящего состава НКО во главе со Сталиным в Политбюро ЦК ВКП(б) 9 апреля 1941 года, посвященном вопросам преодоления аварийности и укрепления дисциплины в авиации. На вопрос Сталина о причинах высокой аварийности в ВВС Рычагов ответил:
Аварийность и будет большая, потому что вы заставляете нас летать на гробах!
Сталина эти слова, как говорится, задели за живое. Он покраснел. Прошелся по ковровой дорожке несколько раз, а потом тихо и зловеще проговорил:
Вы не должны были так сказать!
Присутствующие не удивились сказал и сказал
Кстати, в протоколе заседания указывалось, что « ежедневно в среднем гибнет при авариях и катастрофах 23 самолета, что составляло в год 600700 самолетов».
И это была суровая, горькая правда.
Еще перед началом Второй мировой войны и в Германии, и в СССР поняли, что вопрос о победителе противостояния будет решаться не на земле и не на воде, а в небе. Именно поэтому в развитие авиации стороны направляли львиную долю военного бюджета до 40 %.
Немцы сделали акцент на технологичность в конструировании своих машин. Совершенствовали двигатели. Применяли дюраль. Показатели того же Ме-109 превосходили ТТХ отечественных машин к началу войны на 100 км/ч. В СССР решили взять противника количеством и дешевизной. За первые 5 предвоенных лет «наклеили» более 20 тысяч не самых дорогих и не самых современных «ишачков»: И-15, И-16, И-35, И-153 и другие. Но конструкторы Яковлев, Туполев, Илюшин, Лавочкин и другие уже задумывали новые типы самолетов, которые могли бы превосходить те фанерно-сосновые «гробы», о которых 30-летний герой гражданской войны в Испании главком ВВС РККА Рычагов предупреждал Сталина. Только с середины войны самолетный парк Красной армии пополнился качественно другими боевыми машинами.
Сразу после совещания подключился к реакции вождя угодливый Лаврентий Берия
24 июня 1941 года Рычагова арестовали в здании военной комендатуры Курского вокзала, куда он с женой, узнав о начале войны, срочно прибыли поездом с отдыха в Сочи. Двумя днями позже в здании Центрального аэродрома была арестована и его супруга, заместитель командира авиаполка особого назначения, майор Мария Нестеренко.
Павел Рычагов по распоряжению Берии был расстрелян без суда 28 октября 1941 года в Куйбышеве вместе со своей женой и другими 20 армейскими товарищами, в том числе начальником ГРУ, Героем Советского Союза, в прошлом боевым летчиком генерал-лейтенантом И.И. Проскуровым
Да, 1930-е годы меняли порой кровавыми жестокостями руководящие звенья армии. Вместе с тем эти годы создали развитую индустрию, сельскохозяйственную кооперацию, всеобщую грамотность, внешнее единство и относительную сплоченность наций, а также высочайший патриотизм, позволившие в дальнейшем слить воедино фронт и тыл и создать второй фронт мощное партизанское движение.
Сегодня часто говорят, что Сталин виновен в том, что до последнего мирного дня верил в миф о неспособности Гитлера нарушить договоренности 1939-го года. И часто игнорировал данные агентурной разведки относительно плана «Барбаросса», тех же особо ценных агентов «Корсиканца» и «Старшины». Прав был Жуков, когда говорил, что «глупости пишут борзописцы» ни Сталин, ни Генеральный штаб ВС СССР не знали названия этого плана.
20 марта 1941 года начальник Разведывательного управления генерал Ф.И. Голиков представил руководству первый доклад с вариантами возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. В докладе говорилось:
«Из наиболее вероятных военных действий, намеченных против СССР, заслуживают внимания следующий:
Вариант 3 по данным на февраль 1941 года: «для наступления на СССР, написано в сообщении, создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда, 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта в направлении Москвы, 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба в направлении Киева. Начало наступления на СССР ориентировочно 20 мая».
Но потом он добавляет в текст в целом глубокой аналитической докладной записки осторожные слова, практически опровергающие «Вариант 3», более приятно воспринимаемые вождем:
«Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».
Скажите, после сообщений наших агентов в Германии «Старшины» и «Корсиканца», резидентов Шандора Радо и Рихарда Зорге, записки наркома ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова и, наконец, докладов перебежчиков о разных сроках нападения как должен был реагировать хозяин Кремля? Не всегда полностью доверять одной разведке! Бытует мнение, что у Сталина накануне войны имелась чуть ли не копия плана «Барбаросса».
«Позволю со всей ответственностью заявить, скажет Г.К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления», что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагал».
Имели место такие полководческие версии:
немец начнет войну с ультиматума;
гитлеровцы будут использовать окопную стратегию, как в Первую мировую войну;
наступление начнется после массированной артиллерийской подготовки.
Правда, генералы в отличие от Гитлера считали, что чистка Сталиным военного руководства ослабила армию.
Быстрый разгром Франции удивил наших военных стратегов, однако на изюминку скоротечного взлома фронта они не обратили особого внимания. Танки Гудериана и других броневых генералов решили судьбу Третьей республики. Париж пал, предательский режим Виши начал «править» страной под присмотром нацистов.
Накануне непосредственного нападения фашистской Германии в Кремле в кабинете вождя собрался военно-политический ареопаг. От военных были нарком обороны С.К. Тимошенко, начальник Генштаба Г.К. Жуков и его первый заместитель Н.Ф. Ватутин. Уставший, с побледневшим лицом Сталин неожиданно спросил у Жукова:
Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?
Всего в составе четырех западных приграничных военных округов к 1 июля будет 149 дивизий и 1 отдельная стрелковая бригада, ответил начальник Генштаба, не отворачиваясь на карту, а глядя прямо в глаза Сталину.
Ну вот, разве этого мало? Немцы, по нашим данным, не имеют такого количества войск, заметил вождь. Его взгляд упал на Тимошенко, но Жуков решил развить дальше разговор о количественной стороне противостоящих соединений
Товарищ Сталин, дело в том, что по разведданным немецкие дивизии укомплектованы и вооружены по штатам военного времени. В их составе имеется от 14 до 16 тысяч человек. Наши же соединения даже 8-тысячного состава практически в два раза слабее немецких.
Не во всем можно верить разведке, как-то хмуро и даже несколько раздраженно ответил хозяин кабинета. Это был конек его упреков в адрес руководителей своих разведок и в целом добывающих органов. Он вообще предпочитал руководить спецслужбами сам.
В этом были свои плюсы. Исполнители подчинялись воле «хозяина». Ему не нужно было беспокоиться, что кто-то будет действовать по своему усмотрению. А еще каждый вызываемый на доклад руководитель разведки понимал, что к Сталину из разных источников стекается обилие информации и он знает больше, чем он. Некоторые, как уже упоминаемый выше генерал Голиков, откровенно подыгрывали «всезнающему» вождю, стараясь уловить настроение и ход мысли. Руководителя ИНО (стратегическая разведка) Павла Фитина он просто игнорировал. Ветераны разведок утверждали в своих воспоминаниях, что Голиков и Фитин не ходили на доклад к Сталину в одиночку. Фитина постоянно сопровождал первый заместитель наркома НКВД Меркулов, а Голикова его заместитель Мильштейн.
Берия не вмешивался в «одиночные выстрелы» он стоял выше, находился как бы «над схваткой», представляя главенствующее мнение Стратегической разведки.
Вечером 21 июня Жукову позвонил начштаба Киевского особого военного округа (КОВО) генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам 90-го пограничного отряда (ПО) явился перебежчик немецкий фельдфебель 222-го полка 75-й пехотной дивизии Альфред Лисков. Он, переплыв ночью Буг и представившись антифашистом, сообщил, что на рассвете 22 июня немецкая армия перейдет в наступление.
Кстати, Лисков как интернационалист, вступит в ряды Коминтерна, а потом РККА. По одной из версий, он арестовывался НКВД как антисемит с подачи Димитрова, но был реабилитирован. По другой он сразу же был призван в Красную армию и погиб в 1942 году в горячих боях с фашистами под Ростовом-на-Дону.
Чуть позже, примерно в 12 часов ночи 21 июня командующий КОВО генерал-полковник М.П. Кирпонос, находившийся на своем командном пункте (КП) в Тернополе, доложил по ВЧ-связи, что кроме Лискова в одну из наших частей пришел еще один немецкий солдат из 74-й пехотной дивизии. Он тоже заявил, что нападение на СССР начнется в 4.00 22 июня.
Жуков доложил об этом Сталину.
Приезжайте с наркомом в Кремль, тихо проговорил вождь.
Когда военные прибыли, в кабинете Сталина находился уже весь почти состав Политбюро.
Сталин сидел за столом. Потом встал, и, ступив на ковровую дорожку, обвел пристальным взглядом приглашенных соратников, а потом тихо спросил:
Что будэм дэлать?
Он повернулся к наркому обороны Тимошенко.
Немедленно, товарищ Сталин, надо дать директиву в войска о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность Вариант у нас есть, точно отчеканил Семен Константинович.
Она с вами?
Так точно, ответил Георгий Константинович.
Читайте!
Жуков на правах начальника Генштаба прочитал проект директивы.
Сталин, на некоторое время оставаясь в раздумьях и не отрывая взгляда от листа бумаги в руках главного генштабиста, заметил:
Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладиться мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.