И он меня узнал чуть наклонил голову и вроде бы сделал шаг вперед. Но тут же на его моложавом лице появилась презрительная отчужденность и он отвернулся.
Я прошел дальше, на площадь, к стоянке такси. Мгновенно улетучилась радость. Вспомнилось самое худшее, что было в моей жизни, чем угрызался много лет: гибель Лены на горячих путях весной тысяча девятьсот тридцать третьего.
Итак, мой первый день, мои первые минуты в родном городе.
Телеграмму о вылете я не давал, на встречу не рассчитываю. Направляюсь к стоянке такси.
Дорогу мне преграждает пожилой, с медно-красным лицом, в форменной фуражке водитель такси. Ишь какой ловкий калымщик!
Вы товарищ Голота?
Да. В чем дело?
Андрей Андреич попросил меня встретить вас.
Андрей Андреич? Кто это?
Директор комбината! Булатов.
Булатов?.. Странно. Я никого не просил встречать меня.
Ничего странного. Булатов, это самое, уважает вас, как и все в городе. Вот и встречаем. Он бы и сам примчался, да заболел.
Что с ним?
Вроде бы нелады с какой-то железой. Острый приступ. Всю городскую медицину на ноги поднял. А она в один голос: «Требуется операция. И недельки три полежать в больнице». Но разве он расстанется с комбинатом на такое время? Для него план дороже собственной жизни.
План выполняет не один директор.
Самому хорошему оркестру требуется начальник с дирижерской палочкой. Вам ли этого не знать? Да, постойте! Вы, это самое, один прилетели?
Один. А что?
Такие начальники, как вы, с сопровождающими, со свитой путешествуют.
А мне, представьте, и одному хорошо.
Не обижайтесь, товарищ Голота, это я так чудака валяю. Ну ладно, это самое, пошли в мою телегу. Довезу куда надо.
Подходим к темно-вишневому «жигуленку», усаживаюсь рядом с загадочным водителем, кладу портфель на колени.
Я думал, вы таксист. Форменная фуражка попутала.
Правильно думали. Самый настоящий таксист. Ради вас временно пересел с государственной на личную колымагу. Такси ждет меня около гостиницы. Там мы поменяемся: вам оставлю «Жигули» без шашечек, а сам сяду в «Волгу» с шашечками. Вы, это самое, водительское удостоверение прихватили с собой на всякий случай?
Оно всегда со мной. Что это за машина?
Личная собственность. Купил на свои кровные, полученные за длительную командировку на Север.
Но с какой стати
Он не дал мне договорить:
Не стесняйся, Саня. Все проще, чем ты думаешь!
Почему он так меня назвал? Давно знакомы? Как же я его не узнаю? Кто такой?
Выскочили на хорошо накатанную магистраль, ведущую в город. Не веришь, глядя на зелено-презеленую летнюю благодать, что где-то недалеко, в каких-нибудь двадцати километрах, привольно раскинулся металлургический комбинат, дающий в год десять миллионов тонн чугуна, пятнадцать миллионов тонн стали, более десяти миллионов тонн проката.
Мой земляк, неизвестный знакомый и «особоуполномоченный» Булатова, дружелюбно взглянул на меня, по-свойски улыбнулся.
Гора с горой не сходится, а человек с человеком Здорово ты изменился, Саня. Последний раз я видел тебя в тридцать седьмом. Ты был чернявым, кудрявым, веселым. Куда, это самое, подевал удаль и красоту?
Время беспощадно ко всем. Вы тоже в двадцать были удалым да веселым.
Был, Саня! Но молодым ты меня не видел. Да и сейчас не признаешь старого товарища. Думаешь, терзаешься: кто такой, по какому праву обзывает Саней? Так или не так?
Так! Кто же вы?
Встречались мы с тобой в горкоме партии, в доме ИТР, в редакции многотиражки. Не раз ездили на Высокое озеро. Я обучил тебя крутить баранку. И еще: когда я работал в Контрольной комиссии Рабоче-Крестьянской инспекции, ты выполнял партийное поручение. Первое в твоей жизни. Помнишь?
Егор Иванович?! вскрикнул я. Первопроходчик! Первостроитель! Сколько лет, сколько зим!.. Дорогой мой!.. Как я рад!
Я прижался к Егору Ивановичу и крепко обнял его левой рукой. Он резко шевельнул плечом.
Осторожнее, Саня! Не мешай водителю.
Старина!.. Милый Егор Иванович!..
Какой там милый! Надень очки! От Егора Иваныча остались кожа да кости. В дальней командировке на Север растерял все, что тебе когда-то было мило! Неужто до сих пор не слыхал о моей одиссее? Он горько усмехнулся, произнося последние слова.
Знаю, поспешно сказал я. Недоумевал. Печалился. Слышал и о твоем возвращении. Но вот встретиться как-то не довелось.
Могу объяснить, почему так случилось. На Севере надолго задержался, полюбил я его, нелюбимого. Это раз. И еще лет на десяток задержался бы там, если б Андрюха Булатов не бомбардировал меня письмами и телеграммами. В конце концов он перетащил меня сюда, квартиру дал С ним одним только и общался В ту пору он был меньше занят, чем сейчас
И теперь дружите?
Давненько мы подружились. Еще с первой пятилетки. Андрюха фезеушником был, а я мастером-наставником. И не думал я, и не гадал, это самое, что станет он командовать мировым комбинатом. Просто помогал парнишке мозоли набить да рабочую хватку и смекалку нажить. Рабочий фундамент всякому нужен, без него не станешь ни мировым, ни рядовым директором.
Ну, а какой он сейчас, бывший Андрюха?
Наш комбинат впереди всех заводов Донбасса, Урала, Сибири. Флагман! Выполняет и перевыполняет. Тебе это известно.
Я не план имел в виду.
А что?
Отношение Булатова к людям и отношение людей к нему.
Людей на комбинате великое множество. Десятки тысяч с гаком. И все разные. Директор не может нравиться каждому, даже если он, это самое, с золотым сердцем и у него семь пядей во лбу. У того не бывает врагов, кто ничего не делает, ни за что не отвечает. Подымим, а?
Давай.
Курим. Егор Иванович посмотрел на меня, покачал головой:
Сигарету ты, Саня, неумело держишь. Затягиваешься отчаянно. По всему видать, недавно в курильщики записался.
Со вчерашнего дня.
От горя какого-нибудь? От неудачи? Или так, это самое, чистое баловство?
Баловство. Как твоя семья, Егор?
Была да сплыла. Бобылем живу. В двух комнатах с балконом на восход солнца, с газовой кухней и ванной. Сам готовлю. Сам за собой убираю. Сам себе байки и сказки рассказываю. Сам себя подковыриваю и пилю тупой пилой. Слава богу, это самое, роскошно существую
И после этих слов говорливый мой собеседник замкнулся надолго. Я сбоку смотрю на него, вспоминаю свои встречи с ним. Особенно памятно лето 1933-го, когда я был «легким кавалеристом». Меня нежданно-негаданно вызвали в городскую Рабоче-Крестьянскую инспекцию и поручили срочно собрать данные о знатном землекопе Максиме Неделине. Он, как и другие коммунисты, должен был вскоре предстать перед комиссией по чистке партии.
Не вовремя и не к месту вторгся в мою жизнь этот Максим Неделин в самый разгар институтской экзаменационной сессии. Надо было наотрез отказаться от высокой чести, а я, дурень, возгордился доверием. Целых полтора месяца я собирал материал о Максиме Неделине. Где и когда родился, какого происхождения, когда прибыл на стройку, где и как начал работать. И еще сотни и сотни других данных. Его жизнеописание, составленное мною со ссылками на документы, заняло пятьдесят семь страниц. В один прекрасный день они оказались на столе ответственного товарища из комиссии по чистке Егора Ивановича Катеринина. Он полистал мой нелегкий труд и рассмеялся. «Ну и размахнулся ты, Саня! Писателем себя вообразил. Мы поручили тебе проверить автобиографию Неделина, написанную им, когда его принимали в партию, а ты настрочил целый роман о его жизни. Забери, брат, эту писанину и сократи ее до двух-трех страниц». Так я и сделал.
Ах, как вовремя и к месту появился сейчас на моей дороге Егор Иванович! Вот с кем я могу и о делах, и о душе своей поговорить Ведь он лучшее воспоминание моей юной жизни.
Не оборачиваясь ко мне, глядя на дорогу, Егор Иванович строго сказал:
Ты вот смотришь на меня и думаешь: первостроитель, мастер, начальник автохозяйства, помощник начальника строительства, партработник, а теперь, это самое, таксист. Почему?
Действительно, как ты оказался за рулем?
В общественную приемную редакции многотиражки, которой я заведую на общественных началах, поступили сигналы о всякого рода безобразиях в таксопарке и на линии: обсчеты пассажиров, охота за выгодным клиентом, рвачество со стороны механиков, слесарей-ремонтников, непременные бутылки и подачки мастерам, диспетчерам за счет чаевых и левых заработков таксистов. Вот я и проверяю на своей, это самое, шкуре, правду или кривду сообщили рабкоры.
Действительно, как ты оказался за рулем?
В общественную приемную редакции многотиражки, которой я заведую на общественных началах, поступили сигналы о всякого рода безобразиях в таксопарке и на линии: обсчеты пассажиров, охота за выгодным клиентом, рвачество со стороны механиков, слесарей-ремонтников, непременные бутылки и подачки мастерам, диспетчерам за счет чаевых и левых заработков таксистов. Вот я и проверяю на своей, это самое, шкуре, правду или кривду сообщили рабкоры.
Ну и как, установил истину?
Устанавливаю. Ты знаешь, работа таксиста, оказывается, очень интересная. В моей телеге больше всего разъезжает рабочий люд с тяжелыми авоськами и пакетами. Не скупятся на слово, про всякую всячину рассказывают: что случилось в цехе, где и какое заморское добро куплено, кто на ком женился, сколько гостей на свадьбе было да чем кормили и поили. Словом, пассажиры исповедуются перед таксистом, как перед попом. Глянул на меня, улыбнулся. Слыхал?.. Будь же и ты, Саня, как все люди, разговорчивым да откровенным.
Слушаю Егора Ивановича внимательно. Однако и Саша Людников не выходит из головы. Интересно, знает что-нибудь о нем Егор? Спрашиваю:
Людников-старший ушел на пенсию?
Влас Кузьмич? Какая там пенсия! Работает! Проворнее, чем молодые. Мастер. И еще секретарь парторганизации. Неизносимый человечище.
А как его дочь поживает?
Татьяна? Молодцом. Была красавицей в двадцать лет, осталась красавицей и в сорок пять.
Замуж не вышла?
Что ты! Мужчин сторонится принципиально. Обожглась на кипящем молоке, дует и на родниковую воду!
Бывший муж не вернулся?
А зачем ему возвращаться? Давно и хорошо прижился на новом месте, на сибирской земле. Там он считается лучшим из лучших сталеваров. Недавно за трудовые подвиги удостоен звания Героя Соцтруда. Вот оно как! Для жены, для бывшей жены, он наихудший человек на свете, а для государства краса и гордость. Непонятно для меня, это самое, как один и тот же человек может быть в двадцать пять рыжим, а в пятьдесят золотым.