Из-за забора высунулся соседский малец Федька и замер, оглядывая двор. Нехорошо смотрел, зло
С тобой-то что? спросил Фаддей у заплаканной дочери. Спрашивать, что с сыном, было почему-то страшно.
Мотька Каша ногой то ли проговорила, то ли проревела Снежанка, я Веденю оттащить хотела-а а он ного-ой
Бурей уже заносил отрока в избу.
Что с сыном? Фаддей поймал жену за локоть.
Варька никак не могла прийти в себя:
С учебы принесли. Вот
Как Чума оказался на улице, он не помнил. Не видел, как следом выбежала Дуняша и понеслась куда-то, а из соседнего двора с перекошенными от злости лицами выскочили Федька и два его старших брата и тоже побежали прочь. Чума решительно направился в сторону усадьбы Говоруна. Возле распахнутых настежь ворот подворья Луки возился с какой-то справой Тихон, племянник десятника. Увидев Чуму, он с улыбкой закивал ему:
А-а, Фаддей, здрав будь! Слышал уже, слышал, но от сильного толчка в грудь опрокинулся назад.
«Над чужим горем смеяться?!! Еще и дорогу заступил!»
Сам Лука сидел за столом и хлебал щи. При виде Фаддея рыжая бородища десятника расползлась в стороны.
А, Фаддей, заходи! Щей будешь?
Бешенство резко отпустило Чуму, как всегда перед схваткой, лицо слегка побледнело.
Я тебе сына доверил а ты что сотворил? Фаддей говорил почти спокойно, и именно это встревожило Луку и заставило подобраться.
Ты что, рехнулся? Проспись Ничего не понимающий Лука не столько рассердился, сколько удивился в чем дело? Не с чего вроде бы.
Проспись?! стол вместе со щами полетел в сторону, в глазах Фаддея вспыхнули факелы, и борода Говоруна повстречалась с его кулаком.
Нога Луки воткнулась в живот Чумы. Фаддей с трудом выдохнул, но устоял, несмотря на темные пятна, которыми отчего-то пошло все вокруг.
Однако в избу уже ввалился Тихон с тремя дюжими парнями, родичами десятника. Четверо на одного это много. В тесной горнице такое не под силу даже Андрюхе Немому.
Не бить! из-за опрокинутого стола поднимался Лука. Охолонится, поговорим. А сейчас за ворота его!
Во дворе Чуму отпустили: негоже ратника, как собаку, пинком со двора вышвыривать. Сам уйдет. Фаддей передернул плечами, потер живот здорово лягается десятник, редька едкая.
Вот тут-то он и увидел под навесом на лавке меч. Тот самый. Рядом подпилок. И ремешки на рукояти наполовину расплетены. Чума даже застонал от бессилия и злости: «Ну, не уроды ли?! Ну, ладно, сопляк этот, понятно Но как Лука допустил?!»
Нельзя в чужом доме хозяину зла желать. Не по обычаю это, не по-людски. В воротах можно. Вот там и высказал:
Ничего, Тишка, передай Луке: сочтемся!
Теперь домой. Чума запоздало обругал себя: «Вот же дурень! Надо бы сначала узнать, что с сыном!»
Нельзя в чужом доме хозяину зла желать. Не по обычаю это, не по-людски. В воротах можно. Вот там и высказал:
Ничего, Тишка, передай Луке: сочтемся!
Теперь домой. Чума запоздало обругал себя: «Вот же дурень! Надо бы сначала узнать, что с сыном!»
Он уже подходил к своему подворью, когда сзади окликнули:
Ну, и долго ты еще Луке в рот смотреть будешь?
За спиной стояли Егор с Фомой.
Я-то? Я сам себе печка в избе! не хотелось Фаддею сейчас ни с кем беседы вести, а уж с двумя десятниками тем более. А Лука Не тому он на ногу наступил. Только эт мое дело. Вам-то что?
«Не до них сейчас. Домой надо, узнать, что там с Веденей. Но и просто так уйти нельзя десятники, чтоб их»
Торопишься? вступил в разговор Егор, слегка отодвигая в сторону Фому; покивал сочувственно. Слышали мы о твоей беде. Пошли, нам по пути по дороге поговорим.
До дома Фаддея идти совсем немного оставалось, но попутчикам хватило времени, чтобы пригласить Чуму заглянуть, как освободится, к Фоме на разговор.
Ты, Фаддей, не ерепенься. С добром к тебе. Не только твою мозоль Лука с Корнеем каблуком прижали. Так что приходи, поговорим, уже у ворот закончил Фома. Есть о чем.
Во дворе, на куче ошкуренных бревен расположилась Снежанка с какими-то горшочками и туесочками, а рядом с ней, полыхая кумачовыми ушами, пристроился соседский Федька. Девчушка, сама с припухшим носом и хорошим синяком под глазом, чем-то мазала ему сбитые в кровь костяшки на руках и, подражая Настене, беседующей с болящими, выговаривала за неосторожность. Чума по резкому запаху узнал целебную мазь сколько раз самого ею пользовали! Едучая, зараза, но парень сиял от удовольствия, а Снежанка уже тянулась к царапинам на его лице. Фаддей хоть и проскочил мимо, тревожась за Веденю, но про себя усмехнулся:
«Ну вот, еще один родич намечается. Малые они еще, но кто знает Сам-то Варьку за косу когда дергать начал? То-то»
Ни жены, ни Ведени Чума в доме не застал. Заплаканная Дуняша, хлопотавшая по хозяйству в отсутствие матери, хлюпая носом, объяснила, что приходила тетка Настена и, посмотрев Веденю, велела нести к ней. Мать тоже сейчас там.
А сказала-то что? Чума скрипнул зубами: лекарка из-за какой-нибудь безделицы к себе не заберет. Значит, плохо дело с мальцом. Рявкнул с досады на дочь, хоть ее-то вины ни в чем не было. Да не реви ты! Говори толком!
Так я толком Сказывала, покой ему нужен, а у нас де только медведи по двору не бродят И мамка как ума решилась. Ее тетка Настена по щекам отхлестала, да чего-то выпить дала полегчало ей, придет скоро.
Вот дура С Веденей что? Чума чуть не влепил дочери оплеуху.
Так через три дня дома будет. Лекарка сказывала
Фаддей уже не знал, куда кидаться.
«Самому бежать к Настене? Нет, не пустит, уж коли отсюда забрала. Да и невместно мужу в такие дела лезть. Варьки дождаться надо, придет скоро».
Мучили нехорошие мысли, предчувствия грызли ничуть не лучше, и Фаддей метался кругами по дому. Вроде и не с чего: лекарка ничего плохого не сказала, а он трясется, как баба! Что-то надо было делать, куда-то бежать, но что именно и куда, он представления не имел. Бешенство, до того прибитое страхом за сына, вновь поднялось до края.
Выскочил во двор, пару раз врезал от души сунувшемуся не вовремя холопу, довесил его бабе, прибежавшей на шум, рубанул топором по здоровенной колоде для колки дров, да так, что тот и застрял там намертво. Выдирая, сломал топорище и, матюкнувшись, вылетел со двора, сам не зная, куда его несет.
«Фома звал Ну так и ладно, зайдем. Не услышу чего толкового, так хоть душу отведу тот тоже не дурак кулаками помахать».
В доме Фомы его и впрямь ждали. Правда, здесь же оказался и Степан-мельник, братец недавно побитого сотником Пимена, но сразу заторопился по делам. Ну и бог с ним, со шкурой.
Ну и чего звали? Фаддей нарочно держался вызывающе, всеми силами нарываясь на драку, но остальные вовсе не спешили в рукопашную. Или сказать нечего?
Так хорошему-то ратнику завсегда есть что сказать, судя по всему, заводиться Егор не собирался и грубости не замечал. Так не на сухую же глотку. Садись, Фаддей.
Что еще оставалось? Чума опустился на лавку.
А сказать что, так и не всякому скажется, добавил Фома. С тобой вот можно. Ты Егорова десятка ратник, стало быть, не чужой. Так что садись и общество поддержи, а то мы одни упьемся до пенькового треска. Ты и виноват будешь, что друзей один на один с брагой бросил.
А сказать что, так и не всякому скажется, добавил Фома. С тобой вот можно. Ты Егорова десятка ратник, стало быть, не чужой. Так что садись и общество поддержи, а то мы одни упьемся до пенькового треска. Ты и виноват будешь, что друзей один на один с брагой бросил.
Верно. Да и душу полечить надо. Сын-то как? Егор говорил искренне и спрашивал не просто для поддержания разговора: на самом деле соболезновал, Чума это чувствовал. Смышленый он у тебя. Видел я поутру, как он отроками командовал будто родился с гривной на шее. Ничего, перемелется. А что побили крепче будет. Настена поднимет. Мы как раз стариками станем, вот на мое место и пойдет. У меня, сам знаешь, девки одни. И будешь ты, старый вояка, под командой сына ходить. Чего уж лучше!
От Егоровых слов Чуму будто отпустило. И правда, поднимется сынок, теперь уж не удержишь! И не будут его, как когда-то самого Фаддея, к земле прижимать да бедностью попрекать. Егор зря не скажет. Фаддею вдруг до жжения в горле захотелось похвастаться, какой у него умный и честный сын ну вот ни разу батьке не соврал! Какой работящий и старательный сколько вдвоем успевали, покуда на учебу не пошел. Так и там последним не стал, Игнат вон не нахвалится
Чума все говорил и говорил, а Егор с Фомой слушали. Когда соглашаясь, когда усмехаясь, но Фаддею и не важно было, верят или нет. Ему просто хотелось высказать, скорее самому себе, какой у него замечательный сын вырос.
Брага на столе стояла слабая, с такой грех сильно захмелеть, но и ее хватило Фаддею уже не хотелось крушить головы. Зачем? Прав Егор, есть у него будущее. Сын поправится, в люди выйдет, дочерей замуж выдаст, глядишь через десяток-другой лет у Ведени свой десяток соберется. Из племяшей да сыновей
Только вот тяжко ему подниматься-то будет, ох тяжко Фома будто комок снега за ворот сунул. Хороший парень, а намается.
Эт с чего бы? Чума, уже разогнавшийся мыслями, дернулся от внезапного окорота. Игнат вон
Игнат Что Игнат? Он сам под Лукой ходит, пояснил Фома. Не он решает. Что Корней укажет, то и будет.
А Корней чего? Ему-то мой Веденя чем не угодил?
Да нет, он его и знать-то не знает, снова взялся пояснять Фома. Так ведь Лука напоет, сам рассуди.
Ну Рассудил И чего? Ему ж ратники нужны, так с чего бы ему сына-то моего давить?
Так ратники-то ему нужны для себя. Под свою руку, значит. Чтоб ему служили, как собаки верные. А кто на поклон, как Лука, не идет, тот враг.
Так и что? Всяк так и ломит. А иначе-то как? Фаддей никак не мог уловить, что же хочет сказать ему десятник. Веденя-то тут каким боком?
Да в том-то и дело, что никаким. Ты сам подумай. Зверенышу своему Корней намного больше десятка собрал. Так?
Ну, так
Теперь Внуков у него посчитай, сколько? Да сын еще Сосчитал?
Ну и? что-то брезжило в голове Фаддея, но как же не хотелось ему понимать того, о чем толковал Фома.
Так ведь каждому по десятку надо дать. А то и поболе, как этому, Бешеному. Ему вон вообще грозился полусотню собрать. Где ж на твоего-то ратников найти? Ему в первую голову своих надо наверх вытянуть. Вот и получается, что Ведене твоему ходить простым ратником под дурнем каким, вроде Кузьки али Демки Лисовиновых.
Больно ударил Фома, очень больно. В самое чувствительное место выцелил. Фаддея как в прорубь опустили. Только что все так хорошо складывалось! И ведь прав Фома! Чуме ли не знать, как дальнюю родню, коли серебра за душой нет, в иных десятках давят! Своей шкурой все это распробовал. И доля в добыче не та, что остальным, и работа черная на спины таких вот ложится. Для того и берут их в десятки, чтоб было кого за крайнего держать.