Алене и одного бесцеремонного вторжения Чумы хватило бы с избытком, но такое! Фаддей мало того, что спьяну снес ей калитку и без позволения вломился на ее подворье, так вместо извинений вдруг ее же и обложил ни за что ни про что, да вцепился своими клешнями ей в грудь, как в свое собственное, будто так и надо! Еще и рванул, словно оторвать собирался и Варьке своей отнести! Возмущение и резкая боль мигом привели ее в чувство и вернули дар речи.
Алене и одного бесцеремонного вторжения Чумы хватило бы с избытком, но такое! Фаддей мало того, что спьяну снес ей калитку и без позволения вломился на ее подворье, так вместо извинений вдруг ее же и обложил ни за что ни про что, да вцепился своими клешнями ей в грудь, как в свое собственное, будто так и надо! Еще и рванул, словно оторвать собирался и Варьке своей отнести! Возмущение и резкая боль мигом привели ее в чувство и вернули дар речи.
Ах ты, пьянь! Чего лапаешь?! Паскуда чумовая! рявкнула Алена, выходя из оцепенения. Одним движением она стряхнула со своей груди лапы Фаддея и с силой грохнула крынку с квасом о его лоб. Чума, сосредоточенный до этого исключительно на ловле хвостатой воровки, с некоторым удивлением обнаружил, наконец, наличие и более серьезного противника. Благодаря немалому опыту и воинской закалке, удар не свалил ратника, и он все-таки устоял на месте, но стекавший по лицу и бороде за пазуху густой квас вызвал новый прилив ярости.
Ошалела?! Дура! За что?! взревел он в искреннем недоумении, но в следующее мгновение уже катился по двору от оплеухи, которую мастерски отвесила ему разъярившаяся от подобной наглости хозяйка.
Ерхунамумест[3] гребаный! удовлетворенно изрекла Алена, видя, как кувыркнулся нахал.
Продолжительное общение с отцом Михаилом сильно расширило ее словарный запас. Правда, ругался священник редко, а слова, которые иной раз произносил, и выговорить-то не всегда получалось, но вот это самое «Ерхунамумест» она хорошо запомнила, потому что именно так он ворчал себе под нос, когда девка-холопка, убиравшаяся в храме, налила по рассеянности в светильники елей вместо лампадного масла. С тех пор Алена частенько пользовалась понравившимся ей словом, чтобы заткнуть у колодца необразованных ратнинских баб, не прибегая к грубой силе. Вот и сейчас для Чумы его не пожалела.
Не считая, однако, беседу с гостем на этом оконченной, она шагнула вперед, собираясь продолжить, но тут ее опередил Сучок, находившийся до того в некотором обалдении слишком уж неожиданно, быстро и необычно разворачивались события. Сначала какой-то пьяный в лоскуты хрен сносит новую калитку, с которой он, Сучок, накануне провозился чуть не весь вечер, затем прямо у него на глазах за здорово живешь материт и лапает его бабу, да еще и предназначенный ему, Сучку, квас переведен на этого придурка! Нет, это уже ни в какие ворота не лезло!
Отчаянный старшина плотников, преисполненный законным негодованием, сорвался с места, не выпуская из рук шайку с рыбьей требухой, которую он (вот удача!) так и не успел выплеснуть в помойную яму. Еще через мгновение едва поднявшийся на ноги Чума, не удовлетворившийся квасом от хозяйки, получил на закуску и угощение из слегка протухших на жаре помоев, а заодно и саму посудину из-под них на голову. Алена не стала мелочиться: гулять, так гулять и приложилась кулаком по дну перевернутой бадейки, довершая дело и покрепче насаживая ее на плечи славного ратника. Фаддей с туго прижатыми к телу локтями бадейка оказалась ему только-только по размеру и сковала обручем что-то глухо замычал изнутри, но обладающий тонким слухом Сучок различил некоторые слова и они ему не понравились.
Это кто говнюк лысый?! взвыл он, с силой хряпнув по бадейке подвернувшимся под руку поленом, так как неразлучный топор непредусмотрительно остался в доме вместе со снятым поясом. Это кто плешак приблудный?!
Голова Чумы выдержала и это, а вот старая и уже видавшая виды бадейка не пережила удара разъяренного плотника и с треском развалилась, выпуская из своих объятий несчастного Фаддея, но в то же время и лишая его защиты от сучкового гнева. Хорошо, что Чума, не устояв на ногах, рухнул на четвереньки, и следующее попадание пришлось уже по спине, да и сила удара оказалась не столь сокрушительной, так как метил Сучок значительно выше. Но тут Алена решила, что достаточно позволила своему мужчине проявить силу и доблесть в защите ее чести, и пора уже и ей самой поучаствовать в забаве.
Пшел вон, паскудник! она рванула за шиворот почти выведенного из строя Чуму, собираясь поднять и выволочь его за ворота, но в гневе немного не рассчитала силы, да и рубаха на Фаддее была надета старая и ветхая, носившаяся исключительно дома: рачительная Варвара все жалела пустить целую еще вещь на тряпки и лоскуты и ткань, не выдержав, с треском разорвалась до самого подола, лишая Алену законного развлечения.
Всему, даже очумелости пьяного Чумы, есть предел, так что Фаддей прямо с четверенек рванул к выходу, по дороге теряя то, что еще осталось на нем от рубахи. Впрочем, это было временное отступление: останавливаться Фаддей не собирался его несло. Неважно, что он чуть не полетел через забор, наплевать, что стоит посередине улицы нагой и облитый помоями! Он желал драться! Правда, с кем именно, уже понимал плохо. Пошатываясь, Чума все-таки утвердился на ногах, развернулся и заорал:
Ну, твари! Всех ур-р-рою! Сотник, мать его!.. Анька, сука блажная!..
К месту битвы, несмотря на поздний час, а возможно, и благодаря ему вечерние дела по хозяйству можно было отложить и немного развлечься собралось довольно много народу, среди которых нашлись и сочувствующие Чуме. Двое из них, подойдя к буяну, попытались его урезонить, но как-то странно:
Фаддей, успокойся. Ну хватит, тебе что, мало? Баба тебя отметелила, так ты совсем опозориться хочешь? увещевал Охрим.
Вот-вот вторил ему Федот. Ты потерпи, уроешь. Потом. Ты потерпи.
Да я их всех! Сейчас вконец потерял над собой контроль Чума. Оглянувшись по сторонам в поисках оружия, заметил меч на поясе у Охрима и, не задумываясь, рванул к себе рукоять. Тот словно ждал этого: вместо того чтобы возмутиться, только отступил, дернул за рукав своего приятеля, и они оба почти сразу скользнули в толпу.
Видя такое дело, Алена взялась за увесистую жердь, в руке Сучка, успевшего оглядеться по сторонам, возник топор не его, плотницкий, а колун, которым Алена колола дрова, но все же
Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка (Чума, хоть и пьяный, и частично выведенный из строя предшествующими событиями, с мечом вполне мог наделать бед), если бы в этот момент откуда-то сбоку не раздался совершенно спокойный голос:
Слышь, Чума, ты, конечно, жуть как страшен, только скажи мне, чем ты Сучка порешить хочешь? Мечом или тем дрыном, что у тебя между ног болтается?
Шагах в десяти от Чумы стоял Алексей и с откровенным интересом рассматривал его.
И когда это ты Анну Павловну оценить успел?
Чума резко повернулся к новому противнику.
А-а-а! Приблудный! Ну, я и тебя сейчас. И всех
Приблудный, говоришь? Кхе сквозь расступившуюся толпу хромал Корней в сопровождении Андрея Немого. Так ведь он мне родич, Фаддеюшка. Сына моего погибшего побратим. Ты ведь не знал этого, правда? голос Корнея становился все ласковей, а глаза темнели. По дурости своей не знал. Но на дурня обижаться грешно, так что за это прощаю тебя, недоумка. А вот Анну ты зря помянул: она мне как дочь родная, а ты про нее непотребно
Дорого бы дал Корней, чтобы иметь возможность отыграть назад и не оказаться случайно возле дома Алены аккурат в тот момент, когда пьяному Чуме попала вожжа под хвост уж больно не ко времени случай! Но ничего не поделаешь слова Фаддея при всех сказаны, да и Алексей влез в свару. Не мог после этого сотник сделать вид, что ничего не слышал, развернуться и молча уйти, никак не мог. На это и делали ставку Охрим с Федотом, когда подзуживали пьяного Чуму.
И ты тут? С тебя и начнем! Охрим! оглянулся Чума, но ни Охрима, ни его приятеля поблизости не заметил. А хрен с вами Я и сам!
Почти неслышно развернулся кнут Андрея Немого, но его опередил Алексей.
Разреши мне, Корней Агеич. Не по чину тебе самому вшей давить.
Корней усмехнулся, но кивнул, соглашаясь.
А-а-а! крутанул мечом Чума.
Неожиданно его руку перехватил и вывернул из ладони меч возникший будто из-под земли Егор, встав между Алексеем и Чумой.
Да пьян он, Корней Агеич! Сам не понимает, чего несет. Ты ж Фаддея знаешь: если что сказал неладное, завтра сам виниться придет. И боец из него сейчас никакой, сам видишь, спокойно заговорил Егор. А родича своего уйми. Ратник он, может, и знатный, да у нас не хуже найдутся. А если ему так крови хочется, так у Фаддея десятник есть. Сам за него отвечу. Невелика доблесть пьяного на блин раскатать А в бою мы гостя твоего не видели.
Корней зло сощурился, Немой сдвинулся в сторону, но из толпы вышли несколько ратников все с серебряными кольцами и встали, разделив противников. Двое из них напоказ положили руки на рукояти мечей.
Не дело, творишь, сотник! вступил Аким, тоже оказавшийся среди подошедших. Сродич твой не по делу раздор сеет. Только появился, а уж свару затевает! Не дело.
Он побратим моего сына. Не одну битву с ним прошел оскалился Корней, но сам уже кивком головы остановил Немого: в драку сейчас сотник лезть не хотел и против того, чтобы разойтись миром, но не теряя лица, ничего не имел.
Не дело, творишь, сотник! вступил Аким, тоже оказавшийся среди подошедших. Сродич твой не по делу раздор сеет. Только появился, а уж свару затевает! Не дело.
Он побратим моего сына. Не одну битву с ним прошел оскалился Корней, но сам уже кивком головы остановил Немого: в драку сейчас сотник лезть не хотел и против того, чтобы разойтись миром, но не теряя лица, ничего не имел.
Не за Ратное они бились! качнул головой Аким. А Фаддей за сотню не раз кровь пролил. И мы пришлому, хоть и твоему родичу, над ним изгаляться не позволим. Будет охота, так потом по совести разберемся. Придет в себя Фаддей, его спросим. Не повинится, пусть бьются, как знают, но честно. Хотя, вдруг усмехнулся ратник, я б еще подумал. Фаддей никому в Ратном в мечном бое не уступит, сам знаешь. Так что это кого еще хоронить придется.
Леха! прикрикнул Корней на все еще готового к бою Алексея. Пошли! И верно, не дело с пьяным Егор! Твой ратник, уводи его.
А Фаддей уже почти спал. И слышал разговор, и не слышал. Выпитая без закуски корчага браги сделала свое дело.