Дядька Игнат! Взято в полон двое коноводов. Один ранен, один с топором новик, кажется. Еще
Заткнись! перебил, не дослушав, Игнат. Ты как сам? На ногах держишься?
Ерунда, дядька Игнат! Могу
Тогда так, снова перебил наставник, бери вон Дубца с Тяпой и тащите ко мне молодого. Того, что ранен. Да положите так, чтобы своих не мог видеть. Сопляков сюда же. Да, девку вашу, как в себя придет, к раненым приставь. Давай быстро!
Уже убегая, Одинец заметил Ершика, чиркающего кресалом возле ног привязанного у дерева пленника. Никак огонь разводит? Зачем? но думать еще и про это времени не хватало.
Из кустов двое отроков вытащили Талиню с багровым рубцом во весь лоб. Жив, но в себя еще не пришел. Его, как и других раненых, уложили в тенек, под кусты, поближе к реке.
Степка, Коряжка! Что Талиню не забыли хвалю! Теперь наш припас сюда перетащите! Потом станом займетесь: воды вскипятите да поесть спроворьте. Бегом! мальчишки поспешно кивнули и кинулись выполнять распоряжение. Как-то само собой получалось, что и после боя Одинец командовал остальными, и никому в голову не приходило с ним спорить.
Значит, так, начал объяснять Игнат. Дознанием я сам займусь. Тьфу ты, зараза! поморщился он. Сейчас бы сюда кого из Егорова десятка они умеют. Только где ж их здесь взять, самим придется. Как с молодым закончу, не зевай: ежели еще жив будет, водой отливайте. Ясно? И не блевать мне! Хоть посиней, а терпи. Понял? Был бы кто еще под рукой, не стал бы тебя дергать Гонца куда-нибудь послали?
Ага, Хвоста. К боровикам. Они тут по реке недалеко.
О! Вот за это хвалю! Ладно, слушай, времени у нас всего чуть, старшой их вот-вот очнется. Значит, запомни: как с молодым закончу или кончится он, позовешь Тяпу с Дубцом, чтобы в кусты утащили. И потом далеко их не отпускай. Младших подрежу сразу их за ноги и тоже в кусты волоките. Рот заткнуть не забудьте.
Зачем? Одинец чуть язык себе не откусил с досады: прям как сопляк какой, а не ученик воинский. И поспешно поправился. Сделаем!
И бадейку какую припаси, чтоб вода рядом стояла. Поставь кого, чтоб бегал. Ершик, повернулся наставник, все сделал?
Сделал, дядька Игнат! отозвался от почти бездымно горящего костерка Ершик.
Тем временем посланные отроки пригнали двоих пленных коноводов и, не давая им упасть, привязали к нетолстым березкам.
Бронька! Останешься здесь. Смотри, не опозорь родича! распорядился Игнат и заторопился. Тать в себя приходит. Все, вышло время. Одинец, со мной!
Полонянин и впрямь приходил в сознание. Синяк на лбу и разбитое мечом ухо налились одним цветом. Он дернулся, видимо, еще не сообразив толком, где находится и что с ним, но тут же его глаза раскрылись и приобрели вполне осмысленное выражение.
Игнат поворошил костерок, горевший между раскинутых ног чужака, и почти добродушно спросил:
Из мальцов который твой?
Отследив короткий взгляд, согласно закивал головой:
Славный мальчонка, неплохой, поди, охотник мог бы выйти. Скажешь, что надобно, и отпущу отрока. Нашей крови на нем нет.
Пошел ты чужак говорил с трудом, но сдаваться не собирался.
Из мальцов который твой?
Отследив короткий взгляд, согласно закивал головой:
Славный мальчонка, неплохой, поди, охотник мог бы выйти. Скажешь, что надобно, и отпущу отрока. Нашей крови на нем нет.
Пошел ты чужак говорил с трудом, но сдаваться не собирался.
Как скажешь, охотно согласился Игнат, только смотри, я тебе честную мену предлагаю: жизнь твоего сына на то, что нужно нам. А если с кем другим договоримся, уж не обессудь.
Десятник подбросил несколько сухих веток в костер и, словно потеряв интерес к пленному, спокойно направился к раненому новику. А чужака стало уже припекать: шевелить он ногами мог, но сдвинуть их и раскидать костер не позволяли два вбитых в землю кола. Кожаные штаны и сапоги нагревались быстро.
Игнат между тем подошел к скорчившемуся в стороне молодому парню, положенному, как он и велел отрокам, спиной к остальным пленникам, и, наклонившись, вспорол его штаны. Осмотрел рану, затем повернул на бок и осмотрел вторую.
Не то что бы с сочувствием, но с пониманием спросил:
Ты как? Жить хочешь?
Пить дайте
Да эт запросто. Если собрался копыта откинуть, дадим, усмехнулся Игнат и, отвечая на непонимающий взгляд, пояснил: Пить тебе сейчас нельзя. Напьешься и окочуришься. Да и так помрешь, коли к нашей лекарке не довезем. Она-то, пожалуй, вытянет. Но это если ты нам окажешься полезным. Ну так как? Жить хочешь?
Жить парень хотел. Да и кому сладко умирать в молодости? Вроде и понимал он, что с такими ранами, как у него, не живут, но о ратнинской лекарке ходило много разных слухов, и ему так хотелось поверить в ее могущество! Вон, говорят, целое село в поветрие отстояла. Может, и впрямь, если успеют довезти, вылечит? Как-никак жрица Макоши ей многие тайны ведомы, даже христиане ее не трогают.
И он кивнул головой.
Ну и хорошо, лицо у Игната стало добрым, как у попа, крестящего смазливую девку. Вот сейчас скажешь, что надобно, и отправим тебя по реке до самого Ратного. А там Настена тебя враз на ноги поставит. Как? Согласен?
Не могу. Корень молчать наказывал.
Эт старшой ваш? Так нет его больше. А то чтоб я тебя спрашивал?
Словом Перуна
Э-э, так ты что, в Перуновой дружине? на лице Игната прорезалось недоверие. Не молод ли?
Нет еще. Он меня обещал Посвятить
Ну, как знаешь. Жизнь тебе дарить за здорово живешь не могу свои не поймут. Будешь говорить? Или в кусты тебя отволочь?
Мысли у раненого в голове путались, и надежда заставила забыть все: и приказ старшего, и то, что слова Игната даже отдаленно на правду не походили на чем по реке его отправят, а главное куда? По этой реке до Ратного не дойдешь.
Скажу. Что знаю, скажу.
Ну вот и ладушки. Вы кто? Откуда? И чего здесь ищете?
Трое нас Было Корень с племяшом, я да сын его, малец еще Да еще двое сирот. Куньевские мы. Сбежали, когда Корзень резать всех пришел. С тех пор и перебиваемся.
Эт что? Вы все, стало быть, из Куньева? Так? Игнату и впрямь стало интересно. И как же спаслись?
Так мы на капище были, требы клали. Ну, когда Корзень на дороге Славомира положил. До села дойти не успели. А мальцов потом в лесу подобрали раненый вдруг дернулся и то ли потерял сознание, то ли помер.
Игнат ждать не стал, только кивнул Одинцу. Тот поспешно плеснул водой из походного бурдюка раненому в лицо. Тот очнулся, облизал губы, но говорить уже, видимо, не мог.
Десятник вздохнул и направился к Корню.
Тот, уже хорошо припекаемый костерком, изо всех сил елозил ногами, пытаясь то ли перекинуть их через колья, то ли просто как-то охладить.
Ну и как? Не жарко? Что молчишь, Корень? Игнат со знанием дела и не спеша отбирал веточки для затухающего костра. Яйца, гляжу, еще не запеклись? Ну-ну, молчи. Новик твой, что знал, уже выложил. Сейчас за щенка возьмемся.
Пленник снова рванулся.
Да не шебуршись ты так, пока за другого. А хором не запоете, так и твоего здесь рядом посадим. Ну, молчи, молчи Игнат обернулся к Тяпе и Ершику. Рот ему заткните чем-нибудь, чтобы говорить не мог.
Подбросив еще веток в костерок, Игнат двинулся к мальчишкам, по дороге вытягивая из ножен небольшой, но богато украшенный нож. Когда-то похожий всегда носил при себе Гребень, а потом и его выученики переняли у него эту привычку. Что пожиже способнее ложкой есть, а мясо с хлебом кромсать боевым кинжалом или засапожником несподручно. Ну, и к другому делу бывает порой годен больше, чем его более крупные родичи. А уж украшать рукоять резьбой позже начали.
Так, поигрывая сверкающим лезвием, Игнат подошел к связанным мальчишкам, остановился шагах в трех и, расставив ноги, качнулся разок с пяток на носки, разглядывая полонян. Но между делом отметил про себя, что ученики его все прямо на лету схватывают: Одинец сам сообразил переместить мальцов в сторону от того места, где их Бронька вначале привязал, да так, что и им своего старшого только сзади сбоку видно, и тот их только самым краем глаза цеплять может. Ну, и перевязали их Епишка с Сидоркой по-другому, понадежнее.
Чего батька твой так упирается? добродушно, почти по-родственному обратился Игнат к одному из мальчишек. Нам ведь всего-то узнать надо, чего вы на нас кинулись? Остальное и не интересно. Помолчал и продолжил: Ну, он, понятно, норов показывает. Я б на его месте тоже покочевряжился. Да и по голове его не слабо приложили, не отошел еще. А ты-то чего? Отец из-за такой малости увечным может остаться: мы бы и рады с ним по-доброму обойтись, да нельзя, он ратник, свою судьбу сам выбрал. За то ему и при жизни честь, и после слава. Но ты даже и не новик еще, слова воинского не давал. Боги на тебя не прогневаются, если отца спасешь. Сам подумай: ну, не будем мы знать, какая оса вас в жопу куснула, подумаешь. Переживем. А стоит оно того, чтобы батьку на муки оставлять? Ну, чего молчишь?
Лицо отрока, поначалу не отражавшее ничего, кроме упрямства, дрогнуло.
А как вы дальше жить станете, подумал? добавил ему сомнений Игнат. Вон, глянь Ершик опять веток в костерок подкладывает. Еще немного и можешь и дальше молчать разницы уже не будет. Ну? Чего вам приспичило наших отроков резать?
Пламя между ног старшого с треском взвилось, и тот помимо воли замычал сквозь кляп. Этого оказалось достаточно, чтобы мучения отца и сомнения, заброшенные в голову мальчишки Игнатом, развязали язык.
Да не хотели мы никого резать! Не хотели! заорал он. Огонь уберите! Обещали же! Скажу!
Игнат обернулся и махнул рукой Ершику. Тот быстро откидал и притушил горящие ветки.
Видишь, мы слово держим. Пока говоришь правду, и мы по-человечески, продолжил наставник. Резать, стало быть, не хотели? Но ведь порезали вон лежит. Не старше тебя малец и тоже жить хотел. За невестой своей кинулся, а вы его по горлу железом. Не по-людски это.
Отрок помолчал, переводя дыхание, и снова заговорил:
Это Горюня, братан мой. Он все твердил, что бабу в дом надо. Его девку тогда со всеми увели
Это который тут лежит?
Не, это Плаха. Его батя с собой взял, когда ваши Кунье вырезали, а до того он у волхва в услужении жил.
Да? оживился Игнат. Тяпа, ну-ка глянь, жив он там?
Но раненый уже почти не подавал признаков жизни. Не помер еще, но и не жилец.
Игнат зло сплюнул. Вот не повезло, так не повезло. А ведь человек, крутившийся в услужении у волхва не один год, много тайн мог хранить. Эх, знать бы заранее