Мой неожиданный заступник присаживается напротив, сразу же представляется, сетуя на то, что приходится представляться вот так, по-простому, и с любопытством скашивает взгляд на мой орден, на авиационные эмблемы и знаки, начинает мягко и ненавязчиво расспрашивать.
Господи, это куда я попал? Но в голове уже складывается общая картинка, которую расцвечивают наконец-то проявившиеся воспоминания. Представляюсь в ответ, одновременно пытаюсь незаметно оглядеться, ищу знакомые лица и не нахожу. Приходится сосредоточиться на разговоре, потому как мой собеседник не отстаёт, а через секунду и вообще огорошивает. Узнал меня каким-то образом и задаёт вопрос о той самой атаке на германские крейсеры. И в этот момент зал замолкает. Вопрос услышали. Или притворялись, что заняты своими разговорами, создавали вид отсутствия, а сами присматривались и прислушивались к новому действующему лицу. Творческие люди, одно слово И теперь всеобщее внимание приковано ко мне, ждут ответа. Ну, вообще-то внимания я не боюсь, это действительно не в атаку идти, но вот быть в центре внимания не особо хочется. Мне бы просто поесть чего-нибудь существенного да на творческих людей посмотреть, раз уж я сюда каким-то чудом забрёл. Можно сказать, к живой истории прикоснулся.
Но деться мне некуда, поэтому приходится в нескольких фразах удовлетворить неприкрытое любопытство моего заступника. На этом разговор не заканчивается, потому как вокруг авиации сейчас витает некий ореол загадочности, мужества и романтизма, что безумно нравится как раз вот такой богеме. Особенно её женской половине. Отбиваюсь от вопросов, вздохов и ахов общими ответами, ссылаюсь на усталость и якобы ранение, умудряюсь взамен рассказать парочку анекдотов в тему из моего времени, на что окружение реагирует вежливыми улыбками и редкими хлопками в ладоши, и, наконец, меня оставляют в покое.
Еды я так никакой и не получаю. Складывается впечатление, что для этого нужно было оставаться в первом зале, а здесь Здесь мне подносят бокал вина, и на этом всё.
Уходить сразу не хочется, всё-таки вдруг мне повезёт, и я увижу Ахматову или Гумилёва. Тихонько интересуюсь у своего заступника, кто есть кто, и меня кратенько, в двух словах, просвещают о каждом. Я только успеваю крутить головой, вглядываясь в лица и фигуры за столиками. Слышу несколько известных имён и фамилий, стараюсь рассмотреть сии персоны. Уже совсем не хочется уходить, пригрелся как-то. И моё недолгое ожидание вознаграждается. В зале появляется Маяковский. В цилиндре, который каким-то чудом держится на его голове, несмотря на довольно-таки низкие проходы в зал, и в распахнутом настежь сюртуке. А где знаменитая полосатая кофта? Шум и гомон усиливаются, вокруг Маяковского возникает быстрый водоворот его друзей и знакомых. На маленькую низкую сцену тут же выпрыгивает кто-то из присутствующих и с выражением что-то читает. Не прислушиваюсь, потому что не свожу глаз с высокой нескладной фигуры.
Вскоре появляется молодая женщина, как тут же меня просвещают, Ахматова, да я и сам вижу её узнаваемый профиль. Проходит к освободившейся сцене, оборачивается к залу и с грустью сообщает, что Николай уехал. Полк отправили воевать.
Так понимаю, что это она о Гумилёве. Жаль. Вот кого я действительно хотел бы вживую увидеть. Хотя сегодня я и так достаточно увидел, на всю жизнь воспоминания останутся!
Глава 4
Джунковский
Давно уже проводили к выходу поручика, а генерал всё так же неподвижно стоял у окна, смотрел отрешённо на улицу и ничего там не видел. Вновь и вновь возвращался мыслями к только что завершённому разговору, вспоминал и прокручивал в голове и пробовал на вкус буквально каждую произнесённую гостем фразу.
На город стремительно наплывали сентябрьские вечерние сумерки, и небо над крышами столицы окрасилось в причудливый бледно-розовый цвет заходящего солнца. И даже этого не видел погружённый в тревожные размышления генерал.
Ну кто мог предполагать, что простая на первый взгляд беседа с героем первых дней этой войны повернётся такой неожиданной стороной, вглядывался в своё отражение в стекле Владимир Фёдорович. Да ещё повернётся в довершение таким боком, которого он на дух не выносил. Как будто мало было ему постоянной головной боли от одного такого же нынешнего любимца императрицы! Правильно ли он поступил, отпустив этого Грачёва? Может быть, от греха подальше законопатить его в подвалы Петропавловки и забыть, как предутренний дурной сон? Может быть, может быть Если бы не одно «но»! Этот странный поручик явно выступал на его стороне. Иначе как объяснить предоставленную ему информацию о его, Джунковского, вероятном нерадостном и бесперспективном будущем? Само собой, информацией называть эти Какие-то видения Будет как-то слишком уж Правдоподобно. Словно он в них полностью поверил. А такой слабости генерал в отношении себя допустить не мог! Но и отмахнуться от этих якобы видений определение-то какое, чтоб они в пекле горели! не позволял весь его многолетний жизненный и профессиональный опыт!
Ну кто мог предполагать, что простая на первый взгляд беседа с героем первых дней этой войны повернётся такой неожиданной стороной, вглядывался в своё отражение в стекле Владимир Фёдорович. Да ещё повернётся в довершение таким боком, которого он на дух не выносил. Как будто мало было ему постоянной головной боли от одного такого же нынешнего любимца императрицы! Правильно ли он поступил, отпустив этого Грачёва? Может быть, от греха подальше законопатить его в подвалы Петропавловки и забыть, как предутренний дурной сон? Может быть, может быть Если бы не одно «но»! Этот странный поручик явно выступал на его стороне. Иначе как объяснить предоставленную ему информацию о его, Джунковского, вероятном нерадостном и бесперспективном будущем? Само собой, информацией называть эти Какие-то видения Будет как-то слишком уж Правдоподобно. Словно он в них полностью поверил. А такой слабости генерал в отношении себя допустить не мог! Но и отмахнуться от этих якобы видений определение-то какое, чтоб они в пекле горели! не позволял весь его многолетний жизненный и профессиональный опыт!
Вспомнив высказанное в самом конце разговора предостережение, Владимир Фёдорович раздражённо передёрнул плечами. Да уж, отмахнуться от сказанного не получится, придётся сегодняшней ночью опять не спать, снова и снова подробно вспоминать весь разговор, каждое произнесённое слово, анализировать поведение визитёра, интонации и мимику его лица
Ничего. Если всё услышанное сегодняшним вечером хоть на какую-то десятую долю окажется правдой, то сегодняшняя бессонная ночь покажется слишком малой платой за его благополучное будущее. И не только за его
Приняв непростое для себя решение, Джунковский разом повеселел, как это всегда с ним бывало после долгих размышлений, подмигнул своему отражению в тёмном стекле (кстати, отныне и навсегда в свете полученных предупреждений шторы нужно будет задёргивать), развернулся и направился к выходу. И обязательно нужно будет быстро собрать всю необходимую по итогам прошедшего разговора информацию на существующие в стране на этот момент производства и подобрать подходящих людей. Само собой с мерами воздействия на них. Так, на всякий случай, время-то на дворе какое? Благо хоть это-то можно переложить на чужие плечи. На следующую встречу с поручиком нужно прийти подготовленным.
И снова генерал передёрнул плечами и поморщился. Ну не нравится ему эта чертовщина с предсказаниями. Чушь несусветная для истинно верующего человека. Но и не принимать во внимание после всего сказанного эту якобы чушь нельзя. Уже просто так не отмахнёшься. Слишком многое на карту поставлено
Грачёв
Ну, в общем-то насиделся я в этом «Подвале», пора и честь знать. Накормить не накормили, но хоть отогрелся. Любопытство своё и интерес удовлетворил, можно и на выход. Да и душно здесь стало, табачный дым густой пеленой под сводами висит, клубится, когда снующая туда-сюда публика его головами задевает. На воздух хочу, в гостиницу, в кровать. И спать! Стихи стихами, а война по расписанию! Или работа! А у меня её сейчас хватает, особенно после визита к командиру особого корпуса. Кроме тяжёлого, но, как оказалось, такого нужного разговора с жандармом больше никакие мысли в голову не лезут. Какая уж тут может быть поэзия! Разбивается хрустальная воздушная хрупкость рифм о приземлённую гранитную твердь бытия.
Извинился перед своим спутником, ещё раз поблагодарил за участие, распрощался и направился к выходу. Не успел сделать и пары шагов, как меня остановили громким, буквально на весь зал вопросом. Пришлось развернуться. Маяковскому больше всех неймётся, всё публику своим поведением эпатирует.
Что, господин поручик, вам у нас не нравится? Герою окопов не до высокой поэзии?
И вид-то не сделаешь, что ничего не услышал. А у окружающих сразу глазёнки заблестели, особенно у тех, которые женского полу. Нравятся скандалы? А вот не доставлю я вам такого удовольствия:
Нет, господин поэт. Дело не в том, что мне что-то нравится или не нравится. Завтра на службу вставать рано. Прошу меня извинить. Прощайте. Честь имею.
Раскланялся и развернулся к выходу. А что это все затихли? Пришлось быстренько оглянуться через плечо.
То есть вы хотите всех нас упрекнуть в безделье? А позу-то поэт принял какую эффектную! Как раз вот на подобную публику и рассчитанную. Одну ногу вперёд выставил, подбородок гордо задрал Вот только не учёл, что голова при этом своей макушкой в табачное облако под сводами окунулась. И впрямь облако в штанах!
Еле-еле удержал себя от улыбки. Слишком уж пришедшая в голову аналогия показалась неуместно смешной. Не поймут-с! Да что же ты не уймёшься? Публику решил за мой счёт поэпатировать? И нашёл же к кому приставать! Иди вон немцам лучше свои претензии высказывай. А народ-то с интересом смотрит, ждёт, что дальше будет. Но позволю себе всех разочаровать. Не стану в угоду этой публике в спор вступать, да и сил нет, честно себе признаюсь.
Владимир Владимирович, не приписывайте мне свои мысли. Не все здесь с ними согласны. Ещё раз прошу извинить, господа, мне действительно пора.
И я нырнул под свод арки, не дожидаясь ответа. Миновал ещё один зал (вот где мне нужно было занимать столик тут хоть чем-то кормят), дверь и ступени входа. Или выхода в этом случае. Поднялся на улицу, вдохнул полной грудью свежий холодный воздух. Хорошо! И, не оглядываясь, зашагал в сторону Невского проспекта. Поймать извозчика здесь в это время мне кажется маловероятным. Если бы в находящемся по соседству Михайловском театре что-то давали, какое-нибудь представление тогда да, подобная возможность у меня бы была, а поскольку этого не происходит, то пока так придётся ножками, ножками.
Громкий топот за спиной заставил резко развернуться и высвободить больную руку из перевязи. Пальцы потянули клапан кобуры, нащупали ребристую рукоять револьвера и Расслабились. А тело и ноги, наоборот, напряглись, приготовились к возможной стычке. Ну и чего ему неймётся?
Маяковский догонял меня широкими быстрыми шагами, так что полы расстёгнутого сюртука оставались где-то у него за спиной. Остановился в двух шагах, замер, вглядываясь мне в глаза. И вдруг сказал то, что я меньше всего сейчас ожидал услышать: