Что же, с тобой все в порядке, старина, сказал я. Дай-ка я посмотрю рану.
Я убрал когтистые лапы с груди и осмотрел линию стежков на ребрах. Не было ни боли, ни опухоли, вообще ничего.
Здóрово! закричал я. Замечательно! Теперь ты у нас как новенький.
Я похлопал его по заду, что привело его в состояние бешеной радости. Он опять прыгнул на меня, царапая и облизывая.
Я пытался справиться с ним, когда услышал удрученный стон из кровати. В сумеречном свете Тристан выглядел чудовищно. Он лежал на спине, сложив руки на одеяле, и в глазах его застыл ужас.
Ни разу глаз не сомкнул, Джим, прошептал Тристан. Ни разу, черт возьми. У него прекрасное чувство юмора, у моего брата, раз он заставил меня провести ночь с этой зверюгой. Он будет считать, что день прошел не зря, когда узнает, что мне пришлось пережить. Вот понаблюдай за ним могу спорить на что угодно: он будет доволен.
Позднее, за завтраком, Зигфрид услышал душераздирающие подробности ночи, которую пережил Тристан, и выразил сочувствие. Он извинился за те неприятности, которые причинил брату. Но Тристан был прав. Зигфрид действительно выглядел довольным.
Песик, корова и мистер Грайер
Войдя в операционную, я увидел, что перед Зигфридом на столе лежит пациент. Мой патрон задумчиво поглаживал голову пожилого и очень несчастного бордер-терьера.
Джеймс, сказал Зигфрид, будьте добры, отвезите этого песика Грайеру.
Грайеру?
Бротонскому ветеринару. Он лечил его, перед тем как владельцы переехали сюда. Я пару раз его осматривал камни в мочевом пузыре. Ему необходима немедленная операция, и лучше, чтобы ее сделал Грайер. Он обидчивый черт, и я не хочу лишний раз наступать ему на больную мозоль.
А! По-моему, я о нем слышал, сказал я.
Вполне вероятно. Образчик сварливого шотландца. Практикует на модном курорте, а потому у него не переводятся студенты, и всем им он устраивает адскую жизнь. А этого не скроешь. Он поднял терьера со стола и вручил его мне. Чем скорее вы туда отправитесь, тем лучше. Посмотрите, как пса прооперируют, и привезете его назад. Но ходите на цыпочках: если вы Грайера чем-нибудь заденете, он так или иначе сведет с вами счеты.
При первом взгляде на Грайера мне представилась бутылка виски. Ему было под пятьдесят, и в чем-то же таилось объяснение обвислым, в багровых пятнах щекам, тупости глаз и узорам лиловых жилок, разбегавшихся по сторонам его мясистого носа?! Его лицо неизменно хранило оскорбленное выражение.
Он не стал расходовать на меня свое обаяние: кивнул, что-то буркнул и забрал пса у меня из рук. Потом ткнул пальцем в худенького белобрысого юношу в белом халате:
Это Клинтон, старшекурсник. И чего это в ветеринары девочек в брюках потянуло, не знаете, а?
(Было это задолго до моды на женские брюки.)
Во время операции он ел беднягу поедом, и, чтобы как-то его отвлечь, я спросил у студента, когда он возвращается в колледж.
В начале той недели, ответил он.
Да только он уже завтра домой уедет, проскрежетал Грайер. Тратить время зря, вместо того чтобы набираться тут опыта.
Студент покраснел:
Но я же занимался практикой больше месяца и должен хоть два-три дня провести с моей матерью!
Да знаю, знаю. Все вы на одну колодку от сиськи оторваться не можете!
Операция прошла гладко. Накладывая последний шов, Грайер взглянул на меня:
Операция прошла гладко. Накладывая последний шов, Грайер взглянул на меня:
Пока пес под анестезией, вы же его не повезете. А у меня вызов, так можете отправиться со мной, чтобы скоротать время.
В машине мы не разговаривали это был монолог. Долгая повесть о том, что ему приходилось терпеть от бессовестных клиентов и хищных коллег. Больше всего меня потряс эпизод с отставным адмиралом, который попросил обследовать его лошадь. Грайер нашел у нее больное сердце, чем ввергнул адмирала в ярость, и он обратился к другому ветеринару. Тот объявил, что лошадь вполне здорова и никакой болезни сердца у нее нет. Адмирал написал Грайеру письмо, в котором изложил свое мнение о нем сочнейшим морским языком. Облегчив душу, адмирал захотел освежиться еще больше и отправился на верховую прогулку. Лошадь неслась галопом, когда вдруг упала мертвой и придавила адмирала, который получил сложный перелом ноги и множественные переломы таза.
И до чего же, сказал Грайер с глубочайшей искренностью, до чего же я был рад!
Мы въехали в на редкость грязный двор фермы, и Грайер обернулся ко мне:
Я корову должен тут почистить.
Понятно, сказал я. Очень хорошо. И, откинувшись на спинку сиденья, приготовился закурить трубку.
Грайер, уже почти вылезший из дверцы, задержался:
Вы что же, не пойдете мне подсобить?
Я подумал, что он шутит. «Почистить корову» значит просто убрать послед, и второму человеку там делать нечего.
Так я вряд ли могу быть полезен, верно? сказал я. Мои резиновые сапоги и халат остались у меня в машине. Я не понял, что вас вызвали на ферму. Я только испачкаюсь без всякой пользы.
Тут же я сообразил, что допустил промах. Жабьи брыли побагровели еще больше, он одарил меня ядовито-злобным взглядом и отвернулся. Но на полдороге через двор остановился, о чем-то подумал и пошел назад к машине.
Только сейчас вспомнил. У меня в багажнике найдется, что вам надеть. И я бы хотел, чтобы вы пошли со мной, подадите мне пессарий, когда понадобится.
Бред какой-то! Но я послушно вылез из машины и подошел к багажнику. Грайер уже извлекал оттуда плоский деревянный ящик:
Вот, надевайте! Костюм для родовспоможения. Купил я его не то чтобы недавно, но пользовался им редко тяжеловат немножко, но уж в нем вы останетесь чистеньким.
Я заглянул в ящик и увидел костюм из толстой черной глянцевой резины. Я вытащил куртку: она была вся в молниях и блестящих кнопках, а весила тяжелее свинца. Брюки, снабженные множеством застежек и пряжек, оказались еще тяжелее. Очень и очень внушительный костюм, явно сотворенный человеком, который не присутствовал ни при едином отеле. Главным его недостатком было то, что человек оказывался в нем практически парализованным.
Я поглядел на Грайера, но водянистые мутные глаза мне ничего не сказали. Я начал снимать пиджак полный идиотизм, но ведь иначе он оскорбится!
Действительно, Грайер, казалось, жаждал облечь меня в костюм, во всяком случае, он уже держал брюки наготове. Бесспорно, эта операция требовала двоих. Сначала натягивались поблескивающие брюки, застегивались, с носа и с кормы, а затем наступала очередь куртки: истинное произведение искусства, туго облегавшее талию, и с короткими рукавами, дюймов шести длиной, с резиновыми манжетами, сдавившими мои бицепсы.
Прежде чем надеть ее, я должен был закатать до плеча рукава рубашки, затем Грайер, дергая и пыхтя, натянул ее на меня. Я услышал, как повизгивают застегиваемые молнии. Последняя была на спине и стягивала высокий жесткий стоячий воротник, который задрал мой подбородок к небу, словно я возносил молитву.
Грайер, казалось, вкладывал душу в эту операцию и в заключение извлек из ящика черную резиновую шапочку. Я отдернул голову и начал мямлить те возражения, какие преодолевали преграду воротника, но Грайер не отступил:
Постойте смирно еще минутку. Раз делать, так уж делать!
Завершив дело рук своих, он отступил на шаг, любуясь им. Несомненно, я являл собой гротескное зрелище фигура, с ног до головы втиснутая в резиновую сверкающую броню, голые по плечи руки, торчащие почти под прямым углом. Грайер выглядел вполне довольным.
Ну, пошли. Пора браться за работу.
Он повернулся и быстро зашагал к коровнику, я двинулся за ним тяжелой походкой робота.
Наше появление в коровнике вызвало сенсацию. На нас уставились фермер, два скотника и маленькая девочка. Слова веселого приветствия замерли на губах мужчин, когда в дверях показалась грозная фигура. Девочка громко заплакала и убежала.
«Чистка» работа грязная и вонючая для чистящего и крайне скучная для зрителей, которые стоят без дела минут двадцать и ничего не видят. Но на этот раз им скучать не пришлось. Грайер шарил внутри коровы и бормотал что-то о погоде, но они не слушали и только глазели на меня, пока я стоял там, словно рыцарские доспехи, прикрепленные к стене. Они с упоением разглядывали куртку и брюки. Я знал, о чем они думают. Что, собственно, произойдет, когда этот внушительный неведомый фактор будет задействован? Всякий, кто одет подобным образом, уж конечно, готовил себя к чему-то невероятному.
Воротник так сдавливал мне гортань, что я не мог произнести ни слова, и это, возможно, добавляло мне таинственности. Внутри костюма я уже обливался потом.
Девочка собралась с духом и привела своих братьев и сестер посмотреть на меня. Я видел ряд головенок над нижней половиной двери и, ценой немалой боли повернув голову, попытался подбодрить их ласковой улыбкой. Но головы исчезли, и со двора донесся топот бегущих ног.
Не знаю, сколько времени я простоял так, но Грайер наконец извлек руки из коровы и крикнул:
Ладно, действуйте!
Атмосфера внезапно наэлектризовалась. Зрители выпрямились и, приоткрыв рты, впились в меня глазами. Они заждались этой минуты.
Я оттолкнулся от стены, сделал поворот вправо с некоторым трудом и направился к жестянке с пессариями. Пройти требовалось несколько шагов, но мне, шагающему, как робот, с задранной головой и окостенело растопыренными руками, путь показался очень долгим. Когда я добрался до жестянки, возникла новая трудность нагнуться оказалось практически невозможно. Изворачиваясь так и эдак, я всунул руку в жестянку; затем надо было снять обертку с пессария одной рукой следующий круг чистилища. Зрители наблюдали за мной в завороженной тишине.
Сняв обертку, я сделал осторожный поворот на сто восемьдесят градусов и мерной походкой снова пересек коровник. Поравнявшись с коровой, я окостенело простер руку к Грайеру, который взял пессарий и ввел его в матку.
Затем, пока мой коллега приводил себя в порядок, я занял свою прежнюю позицию у стены и скосил глаза на зрителей. Теперь они смотрели на меня в абсолютной растерянности. Не могли же обязанности таинственного пришельца ограничиться лишь этим! Не мог же он облачиться в такой костюм, только чтобы принести пессарий! Однако, когда Грайер принялся расстегивать кнопки и молнии вот это было нелегкой задачей! они поняли, что представление окончено, и на смену разочарованию пришла потребность расхохотаться.