Ага, сказал Уолтер. Я всех их записал в тетрадку, как полагается.
Великолепно! Вы за ней не сходите?
Незачем, сорр, она у меня тут.
На ферме Уолтер был главой. Вне всяких сомнений. Казалось, братья жили душа в душу, но, когда возникали сложности, Уолтер брал руководство на себя как нечто само собой разумеющееся. Он был организатором, признанным семейным мудрецом. Старая фетровая шляпа, которую он всегда носил, тогда как его братья довольствовались кепками, придавала ему дополнительный авторитет.
Все почтительно следили, как он неторопливо и внушительно извлек очешник из внутреннего кармана, открыл его, вынул старомодные очки в стальной оправе и сдул соломинки и мякину, проникшие в очешник. С тихим достоинством и внушительностью он неспешно заложил дужки за уши и слегка наморщил нос, чтобы все оказалось на положенном месте. Затем он опустил руку в карман жилета.
Когда она вновь появилась наружу, в ней было что-то, но что именно, мне удалось разглядеть не сразу, потому что огромный большой палец почти заслонял неведомый предмет. Затем я разобрал, что это миниатюрная записная книжечка, примерно два на два дюйма, один из тех сувенирчиков, какие люди дарят друг другу на Рождество.
Что это? Запись стада? спросил я.
Ага. Тут они все. Уолтер небрежно перелистал странички мозолистыми пальцами и прищурился сквозь очки. Номер у этой коровы, значит, восемьдесят четвертый.
Чудесно, сказал я. Сейчас проверю на всякий случай, а дальше пойдем прямо по записям. Я заглянул в ухо первой коровы. Странно! Насколько я разглядел, ее номер двадцать шестой.
Братья по очереди заглянули в злополучное ухо:
Верно, сорр, верно. Номер-то ее двадцать шестой.
Уолтер пожевал губами:
Так она же от Незабудки, верно?
Не-а, ответил Фенвик, она от Медуницы.
Вот уж нет, буркнул Томас. Медуницу мы продали Тиму Джефферсону, когда эта еще и не родилась. Она от Бренды.
Уильям покачал головой:
Сдается мне, мы ее телкой купили у Боба Эшли.
Ну хорошо, хорошо! Я поднял ладонь. Записываем ее двадцать шестой. Не вмешаться я не мог: это же был не спор, а неторопливое обсуждение, грозившее затянуться надолго. Я записал номер в свою тетрадь и сделал инъекцию. Ну а следующая?
Уж эту-то я знаю! категорично заявил Уолтер, тыча пальцем в свою книжечку. Тут ошибки не будет. Номер пятый, вот она кто!
Я заглянул в ухо:
Сто тридцать седьмой номер.
И вновь началось: «Она ж купленная, так?» «Не-а, она от Копуши». «Так Копуша же одних бычков приносила»
И вновь началось: «Она ж купленная, так?» «Не-а, она от Копуши». «Так Копуша же одних бычков приносила»
Я опять поднял ладонь:
Мне кажется, дело пойдет быстрее, если мы просто будем заглядывать в уши. Время ведь идет!
Ага, верно, сорр. Идет, идет время.
Уолтер философски возвратил запись стада в жилетный карман, и мы приступили к трудоемкой процедуре выстригания участочка на коровьей шее, измерения и инъекции, а вдобавок еще приходилось протирать ухо каждого животного тряпочкой, смоченной спиртом, чтобы установить номер, а многие из них успели превратиться в не слишком вразумительные наборы точек. Порой Уолтер сверялся со своей книжечкой:
Верно-верно, девяносто два. Я так и думал. Тут же все записано.
А схватки с бычками в отдельных стойлах вокруг скотного двора можно уподобить только пребыванию в парильне грязной турецкой бани в застегнутом клеенчатом плаще. Братья без труда хватали могучих животных, и даже самые сильные бычки скоро утихомиривались и уже не пытались вырваться из этой мощной хватки. Но я заметил одну странную вещь: пальцы у братьев были такие толстые и огромные, что они выскальзывали из ноздрей неподвижного животного.
Времени на это ушло масса, но всему приходит конец. В косматой шее последнего маленького теленка выстрижен участок, он отчаянно замычал от укола иглы, и вот я уже на свежем воздухе бросаю плащ в багажник. Я взглянул на часы ровно три, и от расписания я теперь отстаю почти на два часа. Не говоря уж о том, что я измучился от жары, что с пальцев моей правой ноги содрана кожа, там, где на нее наступила корова, а на левой ступне огромный синяк от подкованного гвоздями каблука Фенвика, надавившего на нее всей тяжестью во время схватки с особенно упрямым бычком. Я захлопнул багажник и захромал к дверце, внезапно ощутив некоторые сомнения относительно этой легкой министерской работы.
Надо мной возник Уолтер.
Зайдите-ка в дом, передохните, выпейте чайку, сказал он, любезно кивая.
Вы очень добры, мистер Хагилл, и я был бы рад принять ваше приглашение. Но мне надо побывать еще во многих местах, и не понимаю, как я успею. Я переоценил свои силы и не учел, сколько времени уйдет на проверку вашего стада. Я просто последний идиот.
И братья искренне согласились:
Верно, сорр, верно, верно.
Ну, с туберкулинизацией на этот день было покончено, но предстояло провести десять инспекций, и первую я должен был начать два часа назад. Нажимая на педаль газа, я чувствовал в желудке тот камень, который всегда появлялся там, когда я старался угнаться за временем.
Одной рукой сжимая баранку, а другой развязывая пакет с моим обедом, я извлек кусок ветчины, упакованный миссис Холл, и пирог с начинкой из яиц, после чего принялся жевать их на ходу.
Но через минуту-другую здравый смысл взял верх. Так не годится! Пирог отличный, и, значит, есть его следует в приятной обстановке. Дорога не была огорожена, и я съехал на траву, выключил мотор и открыл окна. На ферме царила суматоха, а теперь шум и духота коровника остались далеко позади, тишина и безлюдье окутали меня, как пуховое одеяло. Я откинул голову на спинку сиденья и смотрел на расчерченную стенками зелень лугов по склонам. Они уходили вверх, вверх и сменялись камнями и бурыми вересками на вольных вершинах.
Когда я поехал дальше, то чувствовал себя много лучше, и нахмуренные брови фермера, первого в списке инспектируемых, никак на меня не подействовали.
Это не час дня, мистер! рявкнул он. Мои коровы тут весь день ждут, и поглядите-ка, каких лепешек они наложили! Мне тут никогда чистоты не навести!
Увидев кучки навоза позади коров, я не мог не согласиться с ним. Вечная беда, если коров загоняют в помещение с пастбища. И лицо фермера стало чернее тучи, когда чуть не половина их задрала хвост, будто салютуя, и добавила еще по лепешке к своим кучкам.
Я вас долго не задержу, сказал я деловито и пошел вдоль ряда.
До введения туберкулинизации эти клинические обследования были единственным способом выявить туберкулезную корову, и теперь я переходил от одной к другой, щупая вымя, не обнаружится ли подозрительное затвердение. Этот профилактический осмотр получил шутливое название «обшарить коровью мошну» и еще «пройтись по коровам», и приедался он очень скоро.
Я убедился, что есть только один способ не сойти с ума от скуки напоминать себе, зачем я, собственно, произвожу этот осмотр. А потому, добравшись до тощей рыжей коровы с отвислым выменем, я выпрямился и сказал фермеру:
У этой я возьму молоко на анализ. В левой задней четверти у нее некоторое уплотнение.
Фермер презрительно фыркнул:
Как хотите. Ничего у нее нет, да небось кому-то поработать охота.
Я сдоил молоко в пузырек на две унции, и мне припомнился ветеринар, приятель Зигфрида, который всегда для анализа надаивал пинту молока у самой здоровой коровы в стаде, потом запивал им свои бутерброды.
Я наклеил ярлык на пузырек и отнес его в машину. У нас в Скелдейл-хаусе была маленькая электрическая центрифуга, и вечером я прокручу в ней это молоко, а затем исследую осадок под микроскопом, предварительно окрасив его по методике Циля Нельсена. Скорее всего, я ничего не обнаружу, но иногда мне случалось с особым волнением увидеть на предметном стеклышке под микроскопом скопление ярко-красных радужных туберкулезных палочек. В таких случаях корову немедленно забивали, а меня поддерживала мысль, что, возможно, я отменил смертный приговор какому-нибудь ребенку, в те дни менингит, инфекции легких и спинного мозга были такими обычными!
Вернувшись в коровник, я завершил инспекцию осмотром стенки перед каждой коровой.
Фермер угрюмо наблюдал за мной.
Чего это вы?
Ну, если у коровы кашель, то на стене можно найти слюну.
Сказать правду, этим способом я обнаружил больше туберкулезных коров, чем любым другим, соскребая немного слюны на предметное стеклышко, а затем окрашивая ее по той же методике, что и молоко.
Нынешние молодые ветеринары, слава богу, практически не сталкиваются с туберкулезными коровами, но «чахоточные» тридцать лет назад были далеко не редкостью. В высоких Пеннинах попадались лишь единицы, но ниже и на равнине они встречались чаще, чем хотелось бы, коровы, с которыми «что-то было не так». Мягко, осторожно покашливающие, с чуть учащенным дыханием. Часто они бывали очень удойными и хорошо ели, но они несли в себе смерть, и я уже наловчился распознавать их. Но особенно опасными убийцами были другие крупные, жирные, гладкие животные, и все-таки насквозь больные, несмотря на такую внешность. И распознать их не мог никто. Выявлять их начала лишь туберкулиновая проверка.
На следующих четырех фермах хозяева устали меня ждать и выпустили коров на пастбище. Их пришлось снова загонять в коровник, и шли они туда медленно и неохотно. Хотя обошлось без веселых игр, как с телками мистера Кея, но все равно времени снова было потеряно много. Коровы норовили повернуть назад на пастбище, а я бегал вокруг них, как осатаневшая овчарка. И каждый фермер, слыша, как я пыхчу и отдуваюсь, считал необходимым объяснить мне, что коровы охотно идут к коровнику только в часы дойки.
Затем настал такой час, и еще три стада я поймал во время дойки, но было уже порядком за шесть, когда я, усталый и голодный, добрался до предпоследней из ферм, намеченных на этот день. Она была окутана тишиной, и, безрезультатно обойдя службы, где на мои громогласные призывы никто не откликнулся, я направился к дому.
Ваш муж тут, миссис Белл? спросил я.
Нет, ему надо было сходить в деревню лошадь подковать, да он скоро вернется. И коров он для вас собрал, сообщила супруга фермера.
Отлично! Значит, я с ними скоро разделаюсь. Я направился в коровник чуть не бегом и принялся за смертельно мне надоевшую процедуру. Меня уже поташнивало от вида и запаха коров, от ощущения вымени под моими пальцами. Я работал почти машинально, пока не добрался до тощей облезлой коровенки с узкой белой мордой в рыжих пятнах возможно, помеси айрширской и шортгорнской пород. Я лишь чуть прикоснулся к ее вымени, как она с быстротой молнии лягнула мою ногу чуть выше коленной чашечки.