Еженедельные занятия скрипкой касаются не только тебя: ты вовлекла в это всю семью, и все уже начинают уставать. Ты живешь в городке, со всех сторон окруженном горами, в краю суровых отвесных скал и плоскогорий, формирующих Восточный континентальный водораздел в Аппалачах. Путь в Виргинию лежит по узкому горному серпантину части западновиргинской государственной системы дорог, изрытому колдобинами, где на каждом крутом повороте ухает в животе и закладывает уши. Восемнадцатиколесные грузовики с углем и живыми курами взбираются на гору и со свистом несутся вниз; бывает, что у них отказывают тормоза. Вся поездка, включая получасовой урок игры на скрипке, занимает от пяти до восьми часов, а в снегопад и того больше.
Каждый вторник в половине второго ты уходишь из школы на два часа раньше и шагаешь на парковку, спрятавшуюся в тени горы. В те редкие вторники, когда папа не работает, он ждет тебя в «ниссане». Вы переезжаете первое горное ущелье и останавливаетесь на заправке перекусить: он берет чипсы и колу, ты печенье «Орео» и клубничное молоко. После урока он ведет тебя в китайский ресторан есть жареную лапшу в утином соусе и суп с вонтонами. Ресторан расположен в университетском городе, где живут более двадцати двух тысяч человек, и для тебя, девочки, выросшей в местности с населением две тысячи, где нет даже «Макдоналдса», он столь же многонаселен и многолик, как Гонконг. На обратном пути папа ставит новую кассету мюзикл «Отверженные». Там много бранных слов и героинь-проституток, но это его не смущает. Он рассказывает о Французской революции, как будто ты в свои восемь лет можешь понять, что к чему, и тебе кажется, что ты действительно все понимаешь: эти люди так сильно замерзли и проголодались, что рассердились не на шутку и начали петь с сильным британским акцентом. Ты просишь отца еще раз поставить печальную арию Козетты, в которой тоже различила горный туман, хоть и не столь отчетливо, как у Вивальди. Так «Отверженные» становятся для тебя еще одним символом детской меланхолии; слыша отчаяние в музыке, ты учишься не видеть его в лицах твоих одноклассников намного более грубых, злых, вонючих и по-человечески сложных, чем звонкоголосая одномерная вымышленная сиротка Козетта.
Поездки на уроки скрипки с папой дают тебе шанс в течение нескольких часов побыть серьезным взрослым человеком, говорящим о серьезных взрослых вещах, а не восьмилетней девчонкой в розовой футболке с радугой, единорогом и надписью «Западная Виргиния: почти рай». Отец полностью сосредоточен на тебе, и ты чувствуешь себя важной, особенной, любимой, а главное уже не ребенком. Но гораздо чаще тебя возит мама: она в декрете. Когда папа занят в клинике, мама забирает одного твоего брата из детского сада, а второго сажает в кресло-люльку. Когда вы вчетвером сидите в «додже», нет смысла притворяться взрослой: ты ребенок, и твоя семья жертвует многим, чтобы ты могла получить желаемое. Маленький брат воет от боли: от резких перепадов высоты в горах у него закладывает уши. Мама успокаивает его и одновременно выруливает на опасных поворотах по гололеду; с одной стороны грузовики с углем, с другой обрыв и пропасть. После урока она пристегивает вас ремнями, подъезжает к окну KFC-авто и берет на всех запеченного цыпленка, печенье и простое молоко. Предстоит долгая дорога домой, уже в темноте. В пути мама дает тебе задачки на таблицу умножения, а младшего брата заставляет повторять алфавит. Она объясняет тебе, как накормить младенца из бутылочки, а когда одного из мальчишек тошнит в машине, останавливается и вытирает рвоту с твоей рубашки. Когда ей надоедает слушать вашу болтовню и вопли, она устраивает «тихий час»: ставит одну из двух кассет, хранящихся в минивэне. Это детские песенки («Паучок ходил по ветке, а за ним ходили детки») и песни из диснеевских мультфильмов («Чтоб в джунглях жить как в крепости, умерь свои потребности»). Через два (или четыре) часа ты вылезаешь из минивэна без сил; тебя укачало, к лицу, вымазанному куриным жиром и младенческими слюнями, прилипли крошки от печенья, а в ушах звенит только «биббиди-боббиди-бу».
Если бы тебя, восьмилетнюю, спросили тогда, в чем смысл этих поездок, ты ответила бы: смысл их в том, чтобы ты занималась музыкой, хотя это получалось не всегда. (После того как отцовская машина сломалась в заледеневшей Нидморской лощине, вы долго шли по обочине, взявшись за руки, навстречу горе высотой в шестьсот с лишним метров. Отец голосовал всем проезжающим машинам, и наконец вас согласились подвезти четыре девушки в пикапе с западновиргинскими номерами. Папа сел в кузов, а ты в кабину, на колени к одной из девушек. Та предложила тебе алкогольный коктейль, ты вежливо ответила «нет, спасибо», и девушки рассмеялись. Пикап тарахтел, взбираясь в гору, ты повернулась посмотреть, не вылетел ли твой папа из кузова, а тот, увидев выражение твоего лица, улыбнулся, помахал и поднял вверх большой палец.) Но много лет спустя, путешествуя по Америке с группой Композитора и проезжая десятки тысяч километров, ты поняла: тогда ты обучалась не только игре на скрипке каждую неделю ты училась быть в дороге и постигала, как далеко ты готова уехать и что ты и твои близкие готовы отдать, чтобы ты всего лишь добралась туда, где можно научиться чему-то важному.
Нью-Гэмпшир, 2002 годВосемь часов в пути, ночь в отеле и вы с Евгением наконец останавливаетесь на лужайке с шатрами в Вулфборо, городке на берегу озера Уиннипесоки. От прилавка с пончиками пахнет жареным маслом и сдобой. Дети толкаются в очереди на аквагрим. Знакомые запахи, знакомые картины это более всего походит на окружную ярмарку, хотя что у нее может быть общего с классической музыкой?
Правда, для окружной ярмарки тут маловато прилавков и шатров. Бекка сказала, что вы едете на фестиваль, и ты представляла себе что-то типа Тэнглвуда[20], а попала на ярмарку ремесел. Тканевые кошельки, свечки и мыло ручной работы, деревянные ветряные колокольчики Хотя мероприятие еще не началось, женщины лет пятидесяти в ярких кепках с большими козырьками от солнца и брюках капри уже толпятся у прилавков.
Евгений притаскивает полотняный тент в назначенное место в лабиринте других таких же тентов и устанавливает его. Затем возвращается в машину и приносит усилитель, микрофонные стойки и колонки. Его глаза опухли от усталости, кожа приобрела желтовато-серый оттенок, белесые волосы зализаны назад точь-в-точь русский злодей из комиксов. Или, скорее, даже кагэбэшник из голливудской комедии в черной рубашке с длинными рукавами, нарядных черных брюках, черных ботинках и с черным футляром в руках (правда, в футляре скрипка, а не снайперская винтовка). Продавцы за соседними прилавками обычные американцы средних лет в футболках и шортах взирают на него с ужасом.
Восемь часов в пути, ночь в отеле и вы с Евгением наконец останавливаетесь на лужайке с шатрами в Вулфборо, городке на берегу озера Уиннипесоки. От прилавка с пончиками пахнет жареным маслом и сдобой. Дети толкаются в очереди на аквагрим. Знакомые запахи, знакомые картины это более всего походит на окружную ярмарку, хотя что у нее может быть общего с классической музыкой?
Правда, для окружной ярмарки тут маловато прилавков и шатров. Бекка сказала, что вы едете на фестиваль, и ты представляла себе что-то типа Тэнглвуда[20], а попала на ярмарку ремесел. Тканевые кошельки, свечки и мыло ручной работы, деревянные ветряные колокольчики Хотя мероприятие еще не началось, женщины лет пятидесяти в ярких кепках с большими козырьками от солнца и брюках капри уже толпятся у прилавков.
Евгений притаскивает полотняный тент в назначенное место в лабиринте других таких же тентов и устанавливает его. Затем возвращается в машину и приносит усилитель, микрофонные стойки и колонки. Его глаза опухли от усталости, кожа приобрела желтовато-серый оттенок, белесые волосы зализаны назад точь-в-точь русский злодей из комиксов. Или, скорее, даже кагэбэшник из голливудской комедии в черной рубашке с длинными рукавами, нарядных черных брюках, черных ботинках и с черным футляром в руках (правда, в футляре скрипка, а не снайперская винтовка). Продавцы за соседними прилавками обычные американцы средних лет в футболках и шортах взирают на него с ужасом.
Ты начинаешь распаковывать коробки с дисками, но останавливаешься, наткнувшись на коробку видеокассет. В отличие от дисков, на обложках которых изображены идиллические пейзажи, на кассетах как будто детской рукой нарисован кораблик и написано: «Композитор пират».
Пират?
Ты хочешь спросить у Евгения, пират ли Композитор, но тот подсоединяет к усилителю плеер «Сони» и ставит диск без опознавательных знаков.
Это сборник хитов, объясняет он. Мы играем только их.
Но я не смогу сказать покупателям, на каком диске какая песня, говорю я. Я их до сих пор не различаю.
Неважно, отмахивается Евгений. Он показывает на женщин, толпящихся у прилавков, и шепотом добавляет: Они их тоже не различают.
Пока ты раздумываешь над его ответом, приходит Дебби, флейтистка; она живет неподалеку и в Вулфборо приехала на своей машине. Дебби рыжеволосая, с внушительным бюстом и британским акцентом, на вид чуть старше двадцати лет. Ее концертный костюм розовые брюки, розовые кроссовки и черная футболка никак не сочетается с черным кагэбэшным нарядом Евгения. Увидев тебя, она заметно настораживается и спрашивает:
Меня что, уволили?
Мечтай, отвечает Евгений. Готова?
Дебби кивает и достает из сумки пластиковую свирель. Евгений нажимает на плеере кнопку воспроизведения.
Крошечные волоски на твоем лице и руках затанцевали, словно по коже пробежал холодный ветерок. Ты смотришь на колонки, стоящие всего в нескольких метрах: дует как будто из них. И не сразу понимаешь, что этот ветерок на твоем лице на самом деле звук. Твоя грудная клетка вибрирует, звуковые волны гудят в легких и отскакивают от их стенок. Ты забываешь дышать.
Очень громко. Словно ты на рок-концерте.
Ты переводишь взгляд на своих компаньонов. Дебби играет на дудочке кельтской свирели, похожей на пластиковые блокфлейты, которые осваивают дети в начальных классах школы. Евгений водит смычком по струнам. Кажется невозможным, чтобы эти два инструмента издавали столь громкий звук, особенно скрипка. Правда, ты никогда не играла с усилителем и фоновой музыкой. Может, поэтому звук получается таким таким идеальным?