В этот момент во дворе раздались крики. Залаял Серый. Посетители бросились прочь. Марина, продолжая прижимать к себе куксящегося Петю, кинулась к окну.
Дядя Витя забрался высоко. Стоял на крыше, держась одной шестипалой рукой за железное ограждение. Глаза его сделались совершенно желтыми и полыхали диким огнем. На его скулах и шее шевелились какие-то омерзительные наросты, похожие на короткие толстые щупальца.
«Серый, только не переборщи, подумала про себя Марина. Не поверят же»
Словно услышав ее, Серый залаял. Опрятные люди, которых отчего-то стало во дворе человек двадцать, засуетились, побежали по подъездам, отыскивая выход на крышу. Огретый, защелкнув чемоданчик с пробами, рванул во двор. Некурящий хотел было забрать чемоданчик, но дядя Витя во дворе выкрикнул что-то, по всей видимости, сверх меры оскорбительное, и опрятным изменило самообладание. Слышно было, как хлопают, выцеливая дичь, парализаторы.
Некурящий метнулся во двор. Орал про «прекратить», «сдаться», «во избежание». Опрятные, как тараканы, лезли по ржавым пожарным лестницам вверх. Верещала какая-то бабка в окне третьего этажа.
Марсияне! Убивают!
встречает один и провожает другой, а я как будто чужой, чужо-ой, чужо-ой! вырвался из другого окна голос радиоточки. Подожди дожди дожди-и
Дядя Витя захохотал, раскинул руки, щупальца и шагнул вниз.
Марина отвернулась, закусила кулак, чтобы не заплакать. Серый завыл, припал к асфальту, словно готовясь к прыжку, и так и остался лежать, зажмурившись и вывалив язык.
Во дворе забегали, зашумели. Огретый со всей силы ударил по щеке заголосившую было Галку, потребовал простыню. Ею и укрыли останки. Разогнали по квартирам зевак. Через пару минут вкатила задом «Скорая». За ней блекло-зеленая машина, похожая на усталого короеда, из которой выскочили граждане в химзащите, быстро убрали следы на асфальте.
Некурящий отволок к машине жильцов, которых, по одному на двух опрятных, оттеснили в глубину двора.
Чисто! крикнули из короед-машины. Зачищай.
Граждане, вежливо обратился некурящий, выставляя перед собой нечто похожее на здоровенный пульверизатор, украшенный софитом. Посмотрите на этот предмет. Постарайтесь не моргать, по моей команде вдохните максимально глубоко.
Вспышка и едких дым ударили разом.
Марина очнулась в своей комнате. Вспомнила, какой сегодня день. Вскочила так резко, что голова закружилась.
Галка, громко зашептала она из двери, увидев соседку. Я не проспала? Час который?
Полчаса только, как уехали, сказала Галка сердито. Петя висел у нее на руках бледный и тихо всхрапывал. Ну как ребенку столько же газа, как и взрослому. Ну, кому и что он может рассказать? А вот все, что выучил, он от этой дряни точно забудет
Что забудет? Успеем подготовиться, пока эти
Все уже, сказала Галка. Все.
И тихо заплакала.
Пошатывающийся от слабости Сережа принес на руках Серого, положил на кровать. Галка пристроила рядом спящего Петю, уткнулась лицом в черный неподвижный собачий бок, запустила пальцы в шерсть.
Успела, Витя. Все успела, сказала она тихо. Все образцы положила. Маркировки скопировала. Экспресс прошли. А там пусть хоть упроверяются. Все человеческие.
И что, так просто отвяжутся? спросил Сережа.
Прошло две недели. Еще раз или два во дворе появлялись подозрительно опрятные чужаки, но так и не зашли. Порой Марина и Сережа ловили себя на том, что из памяти пропали час или два. Галка, всегда излишне щепетильная в вопросах воспоминаний, выспрашивала, уточняя время с точностью до минуты, а потом, усадив на стул, сканировала затертые куски. Выдыхала облегченно: «Ничего страшного».
Под липами больше не ужинали.
Возвращаясь из университета, Марина видела краем глаза, как мелькнула, отраженная в окне, олимпийка Сережи, но не оглянулась, прибавила шагу. Влетела в комнату, бросив на кровать сумку. Хочет поговорить пусть наберется смелости и сунется, а не шарахается по углам.
Марин, как он там? Сережа виновато заглянул в дверь. Войти не решился. Серый лежал на кровати. Спал. Черный бок мерно вздымался, лапы чуть вздрагивали, словно пес бежал куда-то через страну снов. Временами он тихо взрыкивал.
Иди, книжки читай, ксенофоб, огрызнулась на Сережу Марина. Дверь закрой с той стороны.
Иди, книжки читай, ксенофоб, огрызнулась на Сережу Марина. Дверь закрой с той стороны.
Сережа исчез за дверью. Пес открыл глаза, зевнул.
Ты что на парня взъелась? проговорил кто-то невидимый за тумбочкой. Даже Галка не дуется, а ты Вот вырасту и вздую тебя. Для ума.
Сначала вырасти, ответила Маринка, отрезая толстый кусок от городской булки, лежащей на столе в пакете, чтобы не зачерствела.
Дядя Витя, больше похожий на большую куклу из центрального универмага, наряженный в Петькину майку и штанишки на помочах, спрыгнул с табуретки, влез на стул, откусил большой кусок хлеба и принялся жевать, двигая щеками.
Ты на что сочинение написала, бестолочь? пробубнил он сердито. Из-за края стола виднелась только круглая коротко стриженная голова с татуировкой за ухом.
На четыре.
Бестолочь и есть. Не мозги, а перфорация одна. Вот не поступишь и поедешь к бабке.
Он схватил булку и, выкинув на пол пакет, снова набил рот хлебом.
Кашу будешь? Манную? спросила Марина, трепля Серого по большой косматой голове. Дядя Витя ерзал на табуретке, стараясь выглянуть в окно, но роста отчаянно не хватало.
Я мяша хошу жуя, пробормотал он. Я хишник. Порабочичель человечештва.
Карина Шаинян
Лаборатория тьмы
Степан досчитывает от сотни до ноля в четвертый раз и осторожно выбирается из кровати. Двигаться по спящей квартире легко: глаза давно привыкли к темноте, да и темноты-то настоящей нет так, сероватый сумрак, согретый полоской оранжевого света из-под двери детской: мелкая опять боится спать без ночника. Накинув куртку, он тихо выходит на балкон. Ноздри тут же слипаются от мороза; он закуривает и привычно облокачивается о перила.
Ночь до краев полна лунным светом и так тиха, что слышно, как скрипит снег под лапами трусящей вдалеке бродячей собаки. Степан вдруг с тоской вспоминает, как любил такие, ледяные и ясные, ночи в детстве, какой это было редкой удачей: проснуться, выглянуть в окно и увидеть пронзительную луну в морозном ореоле, сверкающие, нетронутые сугробы, будто излучающие свой собственный свет. Задохнуться от восторга, от причастности к тайне
Он оборачивается на скрип балконной двери. Морозный пар рвется в комнату, и Ира пробивается сквозь него стремительно, как маленький самолет сквозь облака.
Снотворное для слабаков? спрашивает она.
Не помогает. Луна
Понятно. Дай мне тоже.
Степан неловко пальцы уже плохо гнутся от холода вытаскивает вторую сигарету. Ира кутается в толстый халат, прижимается к его плечу. Даже сквозь куртку чувствуется исходящее от нее сонное, чуть влажное тепло.
Смотри, негромко говорит она, окно на третьем этаже неужели свет?
Он чуть вздрагивает от неожиданности. Двигает головой, щурясь.
Нет, просто блик, говорит наконец он. Оглаживает ладонью недавно отпущенную, непривычную бородку, убирая зарождающийся иней.
Ира поводит головой из стороны в сторону, как любопытная черепаха, и вздыхает:
Да. Луна отражается.
Они молча смотрят на здание, отделенное от их дома полосой гаражей, кирпичную коробку в три этажа. Окна как ряды подернутых льдом черных полыней. Новенькие пластиковые рамы дико и неуместно белеют на фоне кирпича. Лунный свет играет на блестящей ни пылинки табличке с адресом. Брошенное, абсолютно пустое здание но свежее, будто только что отремонтированное, только и ждущее, чтобы в него въехала какая-нибудь скучная и обыденная контора. Уже лет пять как ждущее.
Кстати, спохватывается он, я тебе говорил? Я попросил Славика помнишь Славика, он в кадастровой конторе работает? попросил узнать, что это за дом вообще.
Надо же, как тебя заело, ухмыляется Ира.
Любопытно же! И знаешь что? Он делает торжествующую паузу. Дома с таким адресом вообще не существует!
Да ладно! Она тут же припечатывает ладонь к губам, машинально косится на балконную дверь не разбудила ли мелкую. Ну, значит, точно вампиры, радостно шепчет она. Попадают внутрь через чердак, летучими мышами, и спят рядами в гробах Вампирская общага!
Да нет же. Говорю тебе там секретная лаборатория, убежденно возражает Степан. Или инопланетяне. Секретная лаборатория инопланетян! Изучают нас, а здесь у них штаб-квартира. В глаза не бросается По улицам просто так не походишь, они же зеленые, склизкие, а тут удобно, на отшибе. Небольшой телепорт и все дела
Они бы свет включали, упрямо говорит Ира. Ее челюсти начинают трястись, и слова растягиваются, налезая друг на друга. Степан распахивает куртку; она прижимается к его боку, сотрясаясь от крупного озноба. Под одежду заползает холод. Он ежится и поджимает пальцы на замерзающих ногах. Ира говорит: Точно вампиры, поэтому и темно так кровь и на ощупь пить можно
Бросай, мне и так уже кошмары про этот дом снятся.
Что, правда?
Нет, конечно
Я бы обрадовался, увидев кошмар, думает он. Это бы означало, что я сплю
Он пропускает лязгающую зубами Иру вперед, чтобы скорее попала в тепло, и медленно, по миллиметру лишь бы не скрипнула, закрывает балконную дверь. Зря старался.
Паааа! доносится из детской. Пап!
Голос мелкой испуганный и в то же время требовательный. Голос человека, который точно знает, что ему помогут.
Опять я вас обеих разбудил, виновато говорит он, и Ира молча стискивает его ладонь.
Мелкая сидит на кровати, собравшись в комок, ноги прижаты к груди, даже пальцы на ногах поджаты. Вздохнув, Степан становится на четвереньки и, выворачивая шею, заглядывает под кровать. Морщится от лезущей в нос пыли. Выгребает несколько деталей от лего и помятую сигарету.
Никого, докладывает он, поднявшись.
Дочка расслабленно вытягивается в кровати, подложив ладони под щеку. Степан с сомнением смотрит на ночник, но все-таки оставляет его включенным. На цыпочках выходит из детской.
Ну вот откуда они под ее кроватью берутся? риторически спрашивает он, бросив изжеванную сигарету на стол, и Ира прикусывает губу.
Я не уверена, говорит она, но, кажется, она думает, что это как-то помогает. Может, считает, что запах отпугивает
Она прижимает ладонь ко рту, сотрясаясь от сдавленного смеха. Степан закатывает глаза и наконец залезает под одеяло.