Аркадий заваривает чай.
Он не любит чай. Но Рита запретила брать кофе, и теперь он вынужден довольствоваться заваренными зелеными китайскими листьями с двумя ложками сахара.
За окном солнечное утро. Каркают вороны.
Он пьет. И ему не вкусно. А я сижу за столом и разглядываю загадочные символы на стене.
Аркадий протягивает руку к надписи и пробует пальцем краску. Красная, слегка коричневатая. Похоже на кровь.
Засохшая юшка, говорит он.
Аркадий облизывает палец, и я понимаю, что это и вправду чья-то Точно, надпись сделана кровью.
Аркадий думает, что это, наверное, кровь животного, может овечья. Но зачем было портить стену? И что на этой кухне делать животному? И он, и я знаем, что Рита не ест мясо.
Я стараюсь прочитать. Язык сломаешь об эту надпись.
Это какая-то тарабарщина
Непроизносимый бессвязный набор незнакомых размазанных пугающих символов.
Чувствую, как Аркадию не терпится спросить об этом Риту. Он хочет спросить ее, что значит этот странный узор на стене.
Но Рита давно не появляется дома.
В последнее время вообще много странного происходит. Уже несколько дней я живу один.
Нет нашей молчаливой соседки. Ее матрас пуст, цепь отстегнута и валяется в коридоре. Рита куда-то исчезла. В душе кто-то оборвал шторку и теперь, когда моешься, приходится направлять струю на стену и следить, чтобы вода не попадала на пол.
Но это все ладно Самое странное, что уже который день я совершенно один в пустом доме.
Рита никогда, начиная с самого знакомства, не оставляла меня одного так надолго. Ну как одного, с Аркадием, если быть точным.
Куда все запропастились?
Аркадий не отвечает.
Он никогда не отвечает.
А еще он готовит просто отвратительно. Настолько скверно, что приходится самому стоять у плиты и помогать. Вчера я почти уговорил его купить мясо. И он почти отказался от своего травоедения. Но в результате поужинали пересоленной тыквенной кашей.
Раковина забита. В ней тухнет гора грязной посуды. Аркадий не хочет ее мыть, а я и не настаиваю. Ту еду, что мне доступна, можно и без тарелок, и без приборов есть.
Ко всему прочему телевизор не работает. Включаешь, а на экране только помехи. Аркадий лазил на чердак, проверял антенну. Надо сказать, он умеет чинить все. Собирался отремонтировать и ее. Но все без толку. Похоже, дело не в антенне.
От скуки я уже не знаю, чем заняться. Хоть ты садись и читай. Книг, слава богу, полно. Начиная от художественной литературы с русскими классиками девятнадцатого века, заканчивая учебниками по актерскому мастерству и толстенными медицинскими анатомическими атласами.
Выйти прогуляться? Так некуда. Кругом лес.
Я собираю с полок и раскладываю перед собой книги.
Подбираю все, что связано с шифрованием. Все, что может мне пригодиться при расшифровке загадочной надписи.
Сортирую по стопкам. Различные системы шифрования, литературные справочники, словари, таблицы кодов.
Аркадий помогает.
Он копирует надпись со стены на листок и кладет на стол передо мной. Он готовит стопку чистых листов и садится поудобнее.
Он пьет чай, и ему не вкусно.
Я разворачиваю первую попавшуюся книгу о шифровании. Раскрываю на странице с шифрами замещения.
Там написано, что это один из самых простых вариантов.
Говорится, что мне повезло, если я столкнулся именно с таким. Дальше рекомендуется начать с поиска слов, состоящих из одной буквы. Находим такое, после путем замены и подстановки перебираем варианты и взламываем послание.
Я смотрю на наш шифр. Надпись содержит всего три слова. Первое состоит из трех символов, второе из одного, третье слово из семи.
Аркадий мотает головой.
Запомнить букву из второго слова и подставить в другие не получится. Этот символ повторяется всего один раз.
И это никак не приближает нас к разгадке.
Читаю дальше.
Мне советуют найти наиболее часто употребляемые символы и буквы шифра. Предлагают поискать двойные символы и короткие слова в зашифрованном тексте.
В кровавом ребусе есть четыре повторяющихся символа.
Три из них в первом слове, два в третьем.
Я рассуждаю вслух, а Аркадий помечает на листке все мои находки. Кажется, он и не собирается думать. Он по своему обыкновению механически выполняет физическую часть и старается не мешать.
В книге написано, что нужно обращать особое внимание на апострофы и прочие символы вокруг.
В книге написано, что нужно обращать особое внимание на апострофы и прочие символы вокруг.
Еще раз внимательно смотрю на послание.
На картинке я вижу лишь подтеки и восклицательный знак в конце надписи. Никаких дополнительных апострофов или чего-то похожего. Подтеки крови явно не специально оставлены
А восклицательный знак, он и в Африке восклицательный, говорит Аркадий и смеется над своей тупой шуткой.
Есть шифр, должен быть и ключ, продолжаю рассуждать вслух и проглатываю подсахаренный зеленый чай.
Листаю книгу.
«Полиалфавитные шифры».
В них создаются шифрующие алфавиты.
Для такого шифрования часто используют символы нескольких алфавитов. «Шифр Тритемиуса», использует таблицу символов в двадцать шесть клеток. И это усовершенствованный шифр подстановки.
Я несколько раз перечитываю абзац, но никак не могу разобраться в коряво составленном тексте.
Мне уже надоедает.
У меня недостаточно терпения, да и что скрывать, недостаточно мозгов для таких занятий.
По алгоритму шифрования, каждый символ смещается на символ, отстающий от данного символа на некоторый шаг. Аркадий медленно читает вслух. Он искренне хочет мне помочь.
А я закрываю книгу, достаю сигарету и сажусь ближе к окну. Аркадий обыкновенно против курения, но сегодня не протестует и послушно затягивается никотином.
Я отдергиваю занавеску и смотрю во двор.
Где сейчас Рита?
Аркадий, естественно, молчит.
Ты не помнишь, когда в последний раз ее видел?
Я знаю, что он ничего не скажет. Я говорю, просто чтобы говорить, просто чтобы не сидеть в тишине.
Нет.
Аркадий говорит «нет», и я от неожиданности давлюсь дымом и начинаю кашлять.
Он впервые мне ответил. Впервые со мной заговорил.
Вернее, он и раньше вставлял свои пять копеек, но только сейчас осознанно вступил со мной в диалог.
Если честно, я вообще слабо помню, что произошло. Он стряхивает пепел и сует сигарету мне в рот. И я не совсем понимаю Вернее, совсем не понимаю, что сейчас происходит. Он говорит, и я слышу, что голос Аркадия звучит абсолютно как мой. Тот же тембр, та же интонация. Почему я здесь? Где моя Рита? И что это вообще за место такое?
На этот раз молчу я.
Я не знаю, что ответить.
Я и сам не помню, как очутился здесь. Помню, что уже давно живу в этом доме. Знаю, где чулан, в котором Аркадий пристегивает себя к цепи на ночь. Сейчас, кстати, тоже пристегивается, несмотря на то что Рита давно не возвращалась.
Я помню, что в соседней комнате живет Жила девушка
Потерял память?
Аркадий спрашивает, и, естественно, он уже знает, что я отвечу.
Помню обрывки, отвечаю, несмотря на то, что знаю, что Аркадий уже давно знает мой ответ.
Это из-за укола, говорит Аркадий и запинается.
Я спрашиваю, какого еще укола, и машинально трогаю себя за плечо.
Это.
Же.
Я.
Написал.
На.
Стене.
Тот.
Шифр.
По очереди с Аркадием произносим фразу, я бросаю окурок и бегом возвращаюсь за стол. Кажется, я что-то вспомнил. Кажется, нащупал что-то невероятно важное.
Это послание тебе? Аркадий спрашивает шепотом, чтобы не мешать мне думать.
Не знаю, почему-то отвечаю тоже шепотом. Думаю, я написал что-то важное. И я, похоже, знал, что все забуду. Поэтому, видимо, и разбросал эти крошки.
Какие?
Ну как Гензель и Гретель, отвечаю все еще шепотом. Ай, да не важно! говорю во весь голос, отмахиваюсь от надоедливого Аркадия и еще раз перечитываю послание.
Я перелистываю исписанную страницу. Просматриваю пометки. Совмещаю символы и записываю на ладонь то, что получается.
Первая буква «и».
Я уверен.
Не могу объяснить почему, но уверен. Дописываю на ладонь и подставляю в шифр буквы.
Значит, третья в этом слове. Еще четвертая и шестая в другом, тоже будут «и», говорим хором с Аркадием.
Я пересчитываю символы, обвожу их в кружок, фиксирую результаты. Сопоставляю данные и подставляю их в формулу.
Я продолжаю записывать правильные буквы на ладонь.
Следую по стрелке из таблицы, прочерчиваю через весь листок линию, считаю и переписываю.
Когда последний символ занимает место на руке, Аркадий громко и четко зачитывает вслух:
Иди в полицию!
Аркадий счастлив. Наконец нам удалось разгадать послание.
Он хлопает в ладоши, радуется как ребенок, выпивает остывший чай и плюется чаинками. А я смотрю на это все и думаю, что я уже много раз видел на стене эту надпись. Эта далеко не первая. И еще я думаю, что ох не просто будет мне убедить Аркадия пойти со мной.
Он хлопает в ладоши, радуется как ребенок, выпивает остывший чай и плюется чаинками. А я смотрю на это все и думаю, что я уже много раз видел на стене эту надпись. Эта далеко не первая. И еще я думаю, что ох не просто будет мне убедить Аркадия пойти со мной.
На руке написано: «Иди в полицию!»
И я чувствую, что нужно поторапливаться. Иначе случится что-то жуткое, что-то непоправимое.
А еще я чувствую страх Аркадия. И уверен, что боится он совсем не напрасно.
Эти надписи сделал я. Вернее, не все. Только одну из них, говорю, шепелявлю. Нижняя губа сильно опухла, болит, и мне трудно выговаривать слова.
Федор Петрович не смотрит на меня. Он, скорее всего, знает, о каких надписях я говорю, но хочет, чтобы я сам пояснил.
Те, что на фотографиях. Вы спрафывали. Терплю боль и повторяю более разборчиво. Спрашивали, что значат те символы. Я вспомнил.
Десна кровит, я с трудом проглатываю густую слюну. Она теплая, тягучая, с металлическим привкусом.
Федор Петрович в курсе, чего мне стоило вернуть память. Каким способом мне вправляли мозги.
Он каждый раз тяжело вздыхает, когда видит мое избитое, все в синяках опухшее лицо. Он старается не смотреть на забинтованные ребра. Он не хочет замечать гипс.
Что ты вспомнил, Аркадий? Доктор говорит и даже не смотрит в мою сторону.
Федор Петрович прекрасный специалист.
Теперь я в этом не сомневаюсь. Он мастер своего дела. И он наверняка знает, что по инструкции нужно смотреть мне прямо в глаза. Только в глаза. Он безукоризненно выполняет все остальные предписания. Но не может заставить себя посмотреть на меня.