В результате тактических союзов и межплеменных войн Темучин в конце концов стал вождем всех монгольских племен. К 1206 г. он также начал править всеми соседними племенами, включая татар и уйгуров. На собрании всех племен Курултае, Темучин получил статус «Чингисхана», «владыки всех людей, живущих в юртах». Этот невзрачный титул вскоре вселил страх в сердца всех, кто его слышал.
Чингисхан стал бесспорным правителем всей равнины «от пустыни Гоби на юге до арктической тундры на севере, от маньчжурских лесов на востоке до Алтайских гор на западе. Понимая, что монгольский союз вскоре может развалиться, если не собрать все его силы и не использовать каким-то образом, Чингисхан в 1209 г. предпринял серию набегов на соседние территории. В 1211 г. возглавляя растущую армию всадников, вдохновленных жаждой победы, он двинулся на юг, в Северный Китай. Успех его яростной, но дисциплинированной примитивной армии оказался невероятным. В течение следующих нескольких лет Чингисхан сверг династию Цзинь. Как он позже объяснил, небеса устали от чрезмерной гордыни и роскоши Китая:
«А я обитаю на варварском севере. Я ношу такие же одежды и ем такую же снедь, как и пастухи с табунщиками. Мы приносим одинаковые жертвы и делимся богатствами. Я забочусь о народе, как о новорожденном дитяти и пекусь о солдатах, как о своих братьях».
Чингисхан также отметил, что до того момента интересовался просто грабежом. Теперь же он дошел до юга и преуспел в том, чего еще никому не удавалось достичь за всю историю человечества: он победил китайцев. И от них его армия научилась пользоваться осадными орудиями, катапультами и даже порохом. Теперь Чингисхан обратил свой взор на запад и приготовился напасть на царствующие дома и империи с их долгой историей и легендарными городами, о существовании которых ни он, ни его люди даже не мечтали. Он поклялся себе, что объединит весь мир в одну империю.
Это подводит нас к вопросу об истории взаимовлияний. Часто говорят, что история движется по линейной траектории. Словно вертикальная временная шкала на графике. История взаимовлияний, учитывающая различные периоды, происходящие параллельно, может послужить горизонтальной линией этого графика. Экономист XX в. Милтон Фридман привел наилучший пример: живя в Сан-Франциско, он обнаружил, что может наблюдать почти всю историю экономики в ее различных стадиях развития. Вокруг себя он видел толпы иммигрантов и представителей различных классов: китайский квартал, итальянский район и многие другие социальные группы, каждая из которых использовала свою культуру и экономику. Существовали бартерная экономика, экономика кредитов, экономика рассрочки, капиталистическая экономика и даже простая квазисоциалистическая общинная экономика, практикуемая религиозными общинами. Экономика всех исторических периодов процветала на его глазах.
То же самое можно сказать и об империях и странах Евразии в XIII в. На Востоке это сильно расслоенная Китайская империя. От Ближнего Востока до Испании простирался халифат Аббасидов, по существу религиозное общество, которое допускало некоторую степень светского мышления в форме науки и философии. В России и Восточной Европе процветали примитивные крепостнические тирании. Тем временем в Западной Европе возникло множество видов социального управления: от демократии во Флоренции до абсолютной монархии во Франции, наряду с олигархией в Венеции. Англия стояла на пороге принятия Великой хартии вольностей, которая предоставляла гражданам неотъемлемые права.
Почти все эти общества развивались, более-менее медленно, поскольку стремились усвоить пришедшие в жизнь политические, социальные, научные и экономические новшества. Выживание наряду с прогрессом вскоре стали нормой. Все это порождает ряд фундаментальных вопросов. Что же такое социальный прогресс? Кто должен извлекать из него пользу? И какова его цель? В самом деле, есть ли у него вообще конечная цель утопия? На эти вопросы сложно ответить и сегодня, когда, как оказалось, либеральная социал-демократия и экономический прогресс далеко не являются неизбежным курсом для будущего цивилизации.
Такие вопросы начнут возникать сами по себе, когда мы рассмотрим империи, возникшие в более прогрессивные времена. И, как мы увидим, трудно найти хотя бы предварительный ответ на них. Подобные вопросы продолжают нас беспокоить, пока мы старательно выстраиваем наши империи.
Казалось бы, одно можно утверждать наверняка: Монгольская империя не принесла прогресс в Евразию. Или принесла? Пути истории неисповедимы, ее ошибки свершатся все равно. Нашествие монголов, сопровождавшееся великими разрушениями социальных, политическии культурных границ, рассматривается некоторыми специалистами как «расчистка почвы» или необходимая прелюдия на пути к будущему прогрессу цивилизации. Давайте разберемся, что собой представляла эта «расчистка почвы».
В 1211 г. монголы во главе с Чингисханом передвигались так быстро на запад, словно огонь, прожигающий карту, да и результаты оказались такими же. Они проскакали тысячи километров через Южную Сибирь, через тюркские земли, достигли Хорезмийской империи, население которой насчитывало пять миллионов человек и занимало большую часть Персии и западного Афганистана вплоть до Аральского моря. На его территории располагались исторические города, Самарканд и Бухара, которые разбогатели благодаря торговле по Шелковому пути между Китаем и Европой. Два года спустя эта великая империя пала под натиском Чингисхана.
Каким же образом Чингисхан и его примитивная конная армия достигли всего этого, да еще с такой скоростью? Не было никаких сомнений в эффективности и свирепости его воинов, организованных в тумены отряды из 10 000 человек, скачущих под своим черным развевающимся знаменем из конского волоса. Но как же Чингисхану удалось привить дисциплину его ярым и независимым всадникам? Как он заставлял их следовать заранее разработанной тактике и командам?
Жизнь китайского военного теоретика Сунь-Цзы, написавшего «Искусство войны» около 500 г. до н. э., дает здесь ключ к разгадке. Сунь-Цзы приказали явиться к князю, который прочитал его книгу и хотел проверить авторскую теорию о том, как управлять солдатами. Может ли теория применяться к женщинам? Конечно, ответил Сунь-Цзы. Затем он разделил 180 наложниц вождя на две роты, вооружил их алебардами, и для каждой роты выбрал командующего. Затем он попытался обучить обе группы, давая приказы командующим. Но все молодые женщины просто расхохотались. Тогда Сунь-Цзы объяснил вождю: «если слова приказа не ясны и не вполне понятны, виноват командир. Он приказал обезглавить наложниц командующих каждой группы, назначив новых. Когда Сунь-Цзы отдал приказы новым лидерам, те передали их своих ротам, и обе группы выполнили их беспрекословно.
Чингисхан, конечно, никогда не читал Сунь-Цзы, но его метод воспитания дисциплины среди своих людей походил на этот[21]. Во всем остальном Чингисхан мог положиться на быстроту и выносливость своих всадников, готовых придерживаться тактики молниеносной войны. Монголы использовали огонь, чтобы пробить вражеские линии для всадников. Затем они максимально эффективно переходили в наступление, пробивая вражеский отряд, после чего всадники веером выстраивались в тылу, перерезая вражеские линии поставок и вызывая такую панику, что те со всех ног разбегались куда глаза глядят. Связь между отдельными отрядами поддерживалась с помощью флагов. В общем-то монголы изобрели семафор.
Долговременный эффект этой тактики можно увидеть в том факте, что немецкий командующий танковых войск времен Второй мировой войны Гейнц Гудериан, мастер блицкрига, вдохновлялся тактикой Чингисхана. Правда безжалостность Чингисхана, с которой он следовал своей тактике, это совсем другое дело. По словам Джека Уэзерфорда, автора биографии Чингисхана, тот «ставил перед собой простую и всегда одинаковую задачу: запугать противника и заставить его сдаться до того, как начнется настоящая битва». Любого, кто оказывал сопротивление, ожидал самый худший расклад. После взятия Самарканда Чингисхан приказал всем жителем собраться на равнине за городскими стенами. Здесь их всех до одного освежевали, а отрубленные головы сложили в пирамиды.
После того как монголы сожгли дотла Бухару, Чингисхан обратился к молящим о пощаде жителям в главной мечети и заявил, что он «бич божий», посланный на землю, чтобы наказать их за грехи. Когда монголы заняли Гургандж, столицу Хорезмийской империи, персидский ученый XIII в. Джувейни записал, что каждый из пятидесяти тысяч монгольских воинов Чингисхана получили приказ убить по двадцать четыре человека. Поскольку для выполнения этого приказа не хватало жертв, а солдаты знали о наказании за невыполнение приказа своего вождя, последовавшая быстрая и соперническая бойня нескольких сотен тысяч человек привела к тому, что она стала «самой кровавой» в истории человечества.
Загадочный и слегка «нежный» портрет Чингисхана в его поздние годы мало передает тот ужас, который он мог внушить своим появлением. Портрет выполнен примерно через сорок пять лет после смерти хана, но художник советовался с людьми, близко знавшими Чингисхана. Со временем изначально черно-белому портрету добавили цвета, тем самым смягчив его.
Вернувшись в Монголию, Чингисхан отправил на запад двух своих самых доверенных полководцев Чепе и Субутая, с двадцатью тысячами всадников. Они пронеслись через весь Кавказ и напали на Русь. Армия, численностью в восемьдесят тысяч человек, пыталась дать им отпор, но подверглась уничтожению. Вместо того, чтобы захватить территории Руси, армия монголов отступила, потому что Чингисхан им приказал выполнить лишь разведывательную миссию.
Пример таких массовых убийств подводит нас к более глубокой проблеме морали и вопросам, касающимся этики завоевания и империи. Можно ли говорить о морали наряду с империей? Частым оправданием завоеваний выступает аргумент о расширении прогрессивной цивилизации. За этим скрываются еще более фундаментальные вопросы, касающиеся этики империи и морали самой прогрессивной цивилизации. Есть ли еще что-то? И если есть, то почему мы должны считать что-либо универсальным? Неужели все люди равны? Следует ли со всеми ними обращаться одинаково? Должны ли они все подчиняться одним и тем же законам? Если да, то каков же высший моральный закон?
На протяжении столетий, а также благодаря своему обширному охвату и влиянию, западная традиция нашла удивительно похожие ответы. В библейской Книге Левит, написанной около 1400 г. до н. э., говорится: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». («заповедь, которую невозможно выполнить», по словам Фрейда). Несмотря на это, подобные предписания появились в буддизме, даосизме, индуизме и даже в большинстве основных мировых религий. Через полтора тысячелетия после Левита Иисус Христос увещевал своих последователей: «поступайте с другими так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами». Шесть столетий спустя Мухаммед провозгласил: «как ты хочешь, чтобы люди поступали с тобой, так поступай и с ними».