2 части водки;
1/2 части сиропа зеленого крыжовника;
1/2 части сока ревеня;
1 часть березового сока.
Охлажденные ингредиенты, кроме водки, налить в граненый стакан. Ледяную водку подать отдельно. Сервировать с алюминиевой вилкой.
Эдо, Зоэ, Марина
Чувствовал себя так, словно температура резко подскочила до каких-нибудь сорока ничего не болит, отчасти даже приятно, все вокруг сияет, кружится и летит, только собственные мысли и ощущения доносятся глухо, невнятно, как соседская ссора из-за стены. Зато воспоминания об очень далеком прошлом, вряд ли уже имеющие значение, возникали одно за другим, и вот они были четкие, звонкие, словно кто-то хорошо поставленным дикторским голосом зачитывал их прямо внутри головы. При этом одной половине сознания страшно до полуобморока, она совершенно уверена, что тело вот-вот превратится не то в незваную тень, не то в невиданное чудовище, и хочешь не хочешь, придется иметь с этим дело, внутри этого быть, зато второй половине все моря по колено, она чрезвычайно довольна тем, как все обернулось, и желает кутить. И ко всему еще Сайрус, прекрасный, шумный, избыточный и при этом неощутимый; на самом деле, еще какой ощутимый, просто иначе, особым образом, не как привык ощущать близость живых. В общем, Сайрус отлично дополнял картину температурного бреда, можно сказать, победоносно ее венчал; в сумме вышло какое-то зверское психоделическое приключение, особенно после того, как выпил вина, которое тоже очень странно подействовало, трудно сказать, как именно, просто не с чем сравнить мир продолжал лететь и кружиться, но радикально изменил направление, скорость полета и ритм.
Короче, Сайрус правильно сделал, когда прогнал его на хрен с пляжа, спать. Все равно толку от него как от собеседника было немного, сидел, смотрел, слушал, причем понимал хорошо если десятую часть. Ощущал простые, как у персонажа мультфильма, эмоции: страшно, счастье, весело, бесит, обожаю, хочу дать по башке. Сайрус, впрочем, был только рад, похоже, именно этого ему не хватало, мертвым достается тень чужих ощущений, а люди все же обычно гораздо сложней. «Да не парься, для новорожденного ты шикарно держишься, смеялся Сайрус. Штаны сухие, смотришь вполне осмысленно, ходишь без посторонней помощи и не орешь».
Когда лег в постель, его отпустило. Внезапно закончились жар и бред. Устал, конечно, немыслимо и слегка захмелел, но, в целом, вполне обычное состояние. Нормальный человеческий человек. И проснулся таким же нормальным, проспав добрых двенадцать часов. Даже вкус слегка остывшего кофе, который ждал его на веранде, был умеренно странным, вполне можно списать на непривычный сорт. И еда ну, более-менее. Уж точно не тяжкий труд. И память о прежней жизни вполне в голове уложилась, больше не путалась с недавними эпизодами, причем теперь было понятно, что вспомнил довольно много, но явно не все. Думал вполне равнодушно: ай, ладно, все, не все, совершенно неважно, мне ли не знать, что бытие не тождественно памяти. Столько лет распрекрасно оставался собой, не зная о себе вообще ничего.
Привет, сказала Марина. Отлично выглядишь. Наконец-то! Вот уж ожил так ожил.
Да, согласился Эдо, похмелье красит мужчину. А избыток духовной жизни никому не к лицу.
Марина одобрительно рассмеялась, и Эдо вдруг понял, как сильно она ему нравится. Большая, сильная, властная и очень теплая, одно огромное сердце; на самом деле, даже не особенно важно, какой именно оказалась Марина, главное, он ее наконец-то увидел: не просто помощница Сайруса, не прислуга при заколдованном доме, не функция, а сложно и очень красиво устроенный живой человек.
Так смотришь, словно впервые увиделись, улыбнулась Марина.
Считай, что впервые. Сайрус вчера шутил, что я новорожденный. Похоже, не очень-то он и шутил.
Не очень, кивнула Марина. И помолчав, призналась: Я за тебя болела, как за танцора на весенних соревнованиях. Скажи спасибо, что не стала вопить и цветы под ноги кидать.
Ты треску мне кидала. И булки. И кофе. И грог. И не прирезала. Это лучше любых цветов.
Не прирезала?! изумленно переспросила Марина. А должна была?
Да не то что должна. Но Сайрус сказал, ты можешь. И если я окажусь никуда не годным тупицей, имеет смысл об этом тебя попросить, чтобы не растаять незваной тенью, а нормально умереть в Элливале и хоть как-то продолжать быть.
А, улыбнулась Марина.
Больше ничего не сказала, но выражение ее лица было достаточно красноречивым, и Эдо с удивившим его самого облегчением рассмеялся:
Так он наврал?
Скажем так, слегка приукрасил действительность в романтическом духе давно минувших времен. Ты просто учти, Сайрус человек даже не старой, а древней школы. Тогда подход к начинающим был суровый. Бесчеловечный, по нынешним временам. Сперва запугать до потери сознания перспективой мучительной гибели; всех, кто запросится домой, отпустить, а тех, кто остался в среднем, примерно троих-четверых из тысячи уже можно чему-то учить. И тоже, знаешь, без церемоний. Понимаешь, не понимаешь, получается, не получается, чокнешься или не чокнешься, мало ли что невозможно, это магия, детка, давай. Ну, судя по тому, какие жрецы у нас в ту эпоху были, метод хороший, рабочий. Вот и тебе подошел.
У меня была мотивация посерьезней мучительной гибели, усмехнулся Эдо. Расписание лекций, билеты на выставки, вычитка корректуры, планы на новогоднюю ночь.
Понимаю, без тени улыбки согласилась Марина. Сама ненавижу, когда рушатся планы. Но не будь у тебя жреческого призвания, никакие планы не помогли бы. С другой стороны, не будь у тебя призвания, ты бы так раз за разом и не влипал. Это же только звучит привлекательно: «жреческое призвание», вроде как ты особенный, избранный, лучше других. А на деле только то и означает, что твоя жизнь тебе больше не принадлежит. Тэре Ахорум. Понимаешь, о чем я?
Эдо собирался ответить: «Не понимаю, я старый жреческий не учил», но вдруг вспомнил, что «Тэре Ахорум» дословно означает «большая судьба». То есть не просто твоя персональная участь, а судьба всего мира сразу или даже многих миров. В ее масштабах ты не сложная уникальная личность, а незначительная микрочастица. Максимум высокоспециализированная клетка, как в человеческом организме эритроцит. И подход к тебе соотвествующий: пока работаешь, как положено, занимай свое место, не работаешь все, давай, до свидания, вас таких миллиарды тут.
Эдо собирался ответить: «Не понимаю, я старый жреческий не учил», но вдруг вспомнил, что «Тэре Ахорум» дословно означает «большая судьба». То есть не просто твоя персональная участь, а судьба всего мира сразу или даже многих миров. В ее масштабах ты не сложная уникальная личность, а незначительная микрочастица. Максимум высокоспециализированная клетка, как в человеческом организме эритроцит. И подход к тебе соотвествующий: пока работаешь, как положено, занимай свое место, не работаешь все, давай, до свидания, вас таких миллиарды тут.
Звучит не очень, но сам факт, что ты существуешь не только в человеческой системе координат, но и с точки зрения Тэре Ахорум, радикально меняет самую суть твоего существа, возносит до непостижимых сверхсмыслов. На то и Тэре Ахорум, большая судьба. Более точный перевод все равно невозможен, слова не помогут, тут всю парадигму целиком надо менять.
Марина, явно довольная стремительно усложняющимся выражением его лица, кивнула:
Ага, понимаешь. Это мне повезло, а то даже не знаю, как стала бы объяснять. По сравнению с Тэре Ахорум любой древний жрец образец гуманизма. Но ты вроде нормально справляешься. Я имею в виду, жив пока. И я тоже, как видишь, жива. Знаю, о чем говорю и чего это стоит. Был бы вечер, сказала бы: «За это и выпьем», и отправилась в погреб. Но день на дворе, а у меня дела. Сайрус сказал: ты завтра домой поедешь, значит пока развлекайся. Если хочешь прогуляться по городу, я тебе такси вызову, а то пешком отсюда в центр до ночи будешь идти.
Эдо только после ее слов осознал, что теперь-то можно гулять, где душа пожелает, больше не обязательно в заколдованном доме сидеть. И одновременно заново испугался: а может, лучше не надо? Черт разберет, вдруг у фокуса с линиями мира оказался краткосрочный эффект? Ночью действовал, а теперь все закончилось? То-то я себя чувствую так подозрительно хорошо, думал он. Сайрус же сам признался, что ничего толком не знает, просто поставил эксперимент.
Это, конечно, решило дело: испугался выходить из волшебного дома, значит, хочешь не хочешь, а придется идти гулять. В этом смысле он всегда был сам себе суровый учитель, хуже любых древних жрецов. Поэтому всем своим видом изобразил энтузиазм и спросил:
Слушай, а где у вас деньги Другой Стороны меняют на местные? Чтобы от таксиста проходными дворами не убегать.
После того как прошел буквально пару кварталов по узким улицам старого Элливаля, ему стало все равно, чем закончится эта прогулка. Что бы со мной ни случилось, оно того стоит, думал Эдо. Растаю, не растаю, плевать. Главное, я в Элливале! Наяву по Элливалю иду. Еще неделю назад это было из области самого невозможного. Несбыточная мечта, о которой думаешь: «Ну, может, когда-нибудь», и сам понимаешь, что тешишь себя иллюзиями. Я, собственно, даже особо не тешил. И все равно я тут.
Шел, с каждым шагом вспоминая все новые эпизоды прежней жизни, которая казалась утраченной навсегда. В том кафе, под вывеской с рыбой и грушей, мы с Тони попробовали смешной фиолетовый лимонад, оказавшийся местной фиалковой брагой пока пьешь, не чувствуешь крепости, а потом пытаешься встать из-за стола. А вокруг этого красного дома Тони полчаса восторженно бегал, бессвязно выкрикивая какие-то архитектурные термины; ни хрена из его объяснений не понял, но дом запомнил. Зачетный дом. А здесь я уже годом позже без Тони гулял, когда разругались вусмерть, и я укатил без него в Элливаль, считая это актом жестокой мести; потом оказалось, он то же самое сделал, и ровно с тем же намерением, разминулись буквально на полтора дня. Дураки были страшные, но все равно хорошо получилось, потому что это два совершенно разных города Элливаль, разделенный с ближайшим другом, и Элливаль, где ты один.
Проходил мимо сквера, где лавки были расставлены, как в летнем театре, только без сцены, и люди сидели, словно ждали начала спектакля, дружно уставившись на старый, явно давно не работающий фонтан; сперва удивился, но почти сразу вспомнил, что это за место, зачем здесь столько скамеек, почему все устроено так.