Еще в начале 20-х годов прошлого века нацистские идеологи начали планомерно создавать пропагандистские стереотипы: «обездоленного и преданного немца», «еврея-ростовщика», «кровопийцы и банкира», «марксиста-разрушителя нравственных начал и семьи», «негроидных народов французов и итальянцев», «англичан душителей немецких национальных интересов». Гитлер откровенно заявлял: «Все искусство тут должно заключаться в том, чтобы заставить массу поверить: такой-то факт действительно существует, такая-то необходимость действительно неизбежна, такой-то вывод действительно правилен и т. д. Вот эту самую простую, но великую вещь надо научиться делать самым лучшим, самым совершенным способом» (20).
И сам Гитлер в огромной степени обладал даром всех великих демагогов умением сводить сложные вопросы к пламенным призывам и крылатым фразам. «В ранние годы он владел голосом, речью и аудиторией так, как не получится никогда и ни у кого», вспоминал бывший пресс-секретарь Гитлера Эрнст Ханфштангль (21).
«Гитлер прошел быстрым уверенным шагом, безусловно выдававшим в нем бывшего военного, описывает Ханфштангль одно из собраний. Первые десять минут он излагал историю последних трех-четырех лет, очень грамотно аргументируя свою позицию. Негромким сдержанным голосом он нарисовал картину происходившего в Германии с ноября 1918 года: крах монархии и Версальский мир, основание республики после бесславного поражения в войне, понимание ошибочности международного марксизма и пацифизма, вечная классовая борьба и в результате безнадежная патовая ситуация с работодателями и рабочими, с националистами и социалистами. Когда он чувствовал, что аудитории интересна тема его речи, он слегка отодвигал левую ногу в сторону, как солдат, стоящий по стойке «вольно», и начинал активно жестикулировать, демонстрируя богатейший арсенал жестов. В его речи не было того лая и криков, которые выработались у него позже, у него был потрясающий насмешливый юмор, который, обличая, не был оскорбительным. По мере приближения к основной теме своей речи он стал говорить быстрее, его руки отмечали главные моменты тезисов и антитезисов, сопровождая взлеты и падения его интонации, усиливая масштабность проблем и подчеркивая основные идеи. Иногда ему возражали. Тогда Гитлер слегка подымал правую руку, будто ловя мяч, или сгибал руки и одним-двумя словами возвращал аудиторию на свою сторону. В паре метров от меня сидела молодая женщина, ее глаза были прикованы к говорящему. Словно в религиозном экстазе, она перестала быть собой и полностью попала под колдовство абсолютной веры Гитлера в будущее величие Германии» (22).
Довольно часто Гитлер заканчивал свое выступление произнесением клятвы верности, которую участники собрания должны повторять следом за ним, или же, вперив глаза в потолок зала, скандировал: «Германия! Германия! Германия!», пока то же самое не начинал хором повторять весь зал (23).
Пытаясь понять, почему Гитлер столь сильно влиял на свое окружение, известный психолог Э. Фромм называет несколько причин: непоколебимая уверенность в своих идеях; простота речи; актерское дарование; совершенное владение тембром и эмоциональными оттенками своего голоса; неподдельность эмоций; исключительная память; умение рассуждать на любую тему (24). Можно добавить, что все эти качества у него были тщательно тренированы, отрепетированы и приспособлены к пропагандистской работе.
Кроме того, Гитлер заботился о том, что сегодня бы назвали пиаром. Фотограф Генрих Гофман (в будущем близкий друг Гитлера) получает редакционное задание впервые сфотографировать таинственного вождя и сталкивается с неожиданными трудностями: «Гитлер имеет серьезные основания для того, чтобы не разрешать себя фотографировать. Это один из множества ходов в той политической игре, которую он ведет, и то, что он прячется от фотографов, дает поразительные результаты. Все о нем слышали и читали, но никто еще не видел, как он выглядит. Люди заинтригованы, они сгорают от любопытства, вот почему они валом валят на его митинги. Приходят из любопытства, а уходят членами его движения» (25). Не гнушался будущий вождь нации и общения с простыми смертными. «В ранние годы, когда Гитлер еще не был так хорошо известен в Германии, он часто останавливал свою машину, чтобы протянуть небольшую сумму денег или пачку сигарет молодым бродягам. Однажды он заметил человека, идущего в одиночестве под проливным дождем, и, остановив машину, отдал незнакомцу свой плащ» (26).
Кроме того, Гитлер заботился о том, что сегодня бы назвали пиаром. Фотограф Генрих Гофман (в будущем близкий друг Гитлера) получает редакционное задание впервые сфотографировать таинственного вождя и сталкивается с неожиданными трудностями: «Гитлер имеет серьезные основания для того, чтобы не разрешать себя фотографировать. Это один из множества ходов в той политической игре, которую он ведет, и то, что он прячется от фотографов, дает поразительные результаты. Все о нем слышали и читали, но никто еще не видел, как он выглядит. Люди заинтригованы, они сгорают от любопытства, вот почему они валом валят на его митинги. Приходят из любопытства, а уходят членами его движения» (25). Не гнушался будущий вождь нации и общения с простыми смертными. «В ранние годы, когда Гитлер еще не был так хорошо известен в Германии, он часто останавливал свою машину, чтобы протянуть небольшую сумму денег или пачку сигарет молодым бродягам. Однажды он заметил человека, идущего в одиночестве под проливным дождем, и, остановив машину, отдал незнакомцу свой плащ» (26).
Но, конечно, целью подобных демаршей являлась не дешевая благотворительность. «Задачей пропаганды является неустанная забота о том, чтобы завоевывать все новых и новых сторонников данных идей. Задачей же организации всегда будет неустанная забота об отборе наиболее ценных из сторонников движения с целью превращения их в членов партии. Вот почему пропаганда не обязана специально заботиться о том, насколько завоеванные ею сторонники являются людьми способными, людьми понимающими, людьми с интеллектом. Организация же, наоборот, специально занята тем, что из всей массы сторонников она самым тщательным образом отбирает именно те элементы, которые действительно способны обеспечить победу движению» («Майн Кампф») (27).
Как видим, фюрер весьма четко ставил задачи и расставлял приоритеты: «Первейшая задача пропаганды завоевывать симпатии тех людей, из числа которых впоследствии составится организация. Первейшая задача организации завоевать тех людей, которые пригодны для дальнейшего ведения пропаганды. Вторая задача пропаганды подорвать веру в существующий порядок вещей и пропитать людей верой в новое учение. Вторая задача организации борьба за власть, чтобы таким путем обеспечить окончательный успех данного учения» (28).
И еще одно любопытное откровение фюрера, характеризующее его внимание к проблеме кадров: «Когда я говорю с людьми, как-то обмолвился он в узком кругу, особенно не входящими в партию или с теми, кто собирается порвать с нами по той или иной причине, я всегда говорю так, будто с их решением связана судьба нации. Что они могут показать пример многим, кто последует за нами. Каждый человек, богатый или бедный, где-то внутри себя ощущает некоторую незавершенность. Жизнь полна тягостных разочарований, с которыми люди не могут справиться. Где-то внутри них дремлет готовность рискнуть последним, отважиться на поступок, который сможет изменить их жизни. Они готовы потратить последние деньги на лотерейный билет. Моя задача направить эти стремления в политическое русло. В сущности, каждое политическое движение основывается на желании своих сторонников, мужчин и женщин, лучшей жизни не только для себя, но и для своих и чужих детей. Это не только вопрос денег. Кроме того, немцы чтят историю. Миллионы их соотечественников погибли в войне, и когда я взываю к этим жертвам, высекается первая искра. Чем скромнее человек, тем сильнее его стремление ассоциировать себя с вещами большими, чем он сам» (29).
Тем более, в Германии того времени действительно наблюдался патриотический подъем, связанный с очередным обострением немецко-французских отношений. В 1923 году в обеспечение репарационных выплат Франция оккупировала главный промышленный район Германии Рурскую область. Вступавшие в Рурскую область французские войска столкнулись с пассивным сопротивлением немецкого народа. Их встречали на улицах огромные скопления людей, с неприязнью и ожесточением певших патриотическую «Вахту на Рейне». Вскоре французские войска расстреляли из пулеметов демонстрацию рабочих на территории завода Круппа в Эссене. Погибло тринадцать немцев, и свыше тридцати ранено. В похоронах жертв оккупационного произвола участвовало свыше полумиллиона человек.
Кроме того, перед французским военным судом предстал молодой нацист, некто Лео Шлагетер. Несмотря на предупреждение французских властей, что саботажников будут казнить, Лео организовал взрыв на железной дороге. Казнь юного нациста-саботажника вызвала возмущение в Германии сограждане Лео задавали себе вопрос, насколько правомерно убийство немецкого гражданина на немецкой территории в мирное время.
Кроме того, перед французским военным судом предстал молодой нацист, некто Лео Шлагетер. Несмотря на предупреждение французских властей, что саботажников будут казнить, Лео организовал взрыв на железной дороге. Казнь юного нациста-саботажника вызвала возмущение в Германии сограждане Лео задавали себе вопрос, насколько правомерно убийство немецкого гражданина на немецкой территории в мирное время.
Шлагетер, вступивший в нацистскую партию годом раньше, стал для нацистов одним из первых героев в их пантеоне мучеников. Ну и конечно, герои требуют отмщения. Вальтер Кадов, который выдал Лео французским властям, через некоторое время был убит неизвестными. Согласно официальной нацистской историографии, акт возмездия совершили Рудольф Гесс и Мартин Борман.
Драматические события в Рурской области, наряду с новыми экономическими ультиматумами союзников, спровоцировали экономический крах и невиданную в истории Германии инфляцию. К 30 ноября 1923 года эмиссия достигла 4000 квинтильонов (миллиард миллиардов) марок. Банки брали 35 процентов в день за кредит, а выдавали вкладчикам только 18 за год. Мелкие вкладчики и владельцы правительственных облигаций потеряли все.
В то же время правительство, землевладельцы, которые погасили все свои полисы, промышленники, которые, возвращая свои долги бесполезными бумажками, становились абсолютными собственниками основного капитала, оказались в громадном выигрыше. Это стало одним из самых больших и грубых перераспределений богатства в истории ХХ века, сравнимого только с приватизацией на постсоветском пространстве. Для миллионов жертв Большой инфляции ее наследством явилась неугасимая ненависть к Веймарской республике, к ее истеблишменту, к Версальскому договору, к союзникам и ко всем тем, кто был с ними связан в Германии. Лозунг Гитлера «Долой предателей Отечества, долой ноябрьских преступников!» нашел сотни тысяч преданных сторонников. Немецкий средний класс изменил свою ориентацию с демократической на националистическую.