Для большей безопасности Урхату приволок из лесу толстую сосновую жердь, сделал из неё идола и поставил на площадке перед входом.
Урхату и Пижму мирно беседовали между собой, ожидая, когда замолчит Громовик. Наконец ветер утих. Туча миновала. На прояснившемся небе загорелись звёзды, и из-за леса показался тонкий двурогий месяц.
Меховая занавеска откинулась ещё раз, и Рефа позвала Пижму в своё подземелье. Оно было невелико. Низкий потолок его был неровен и покрыт тонкими сосульками известковых натёков. Посередине горел костёр. Рефа сидела перед ним на камне. Рядом с ней стоял высокий горшок, до краёв наполненный водой.
Голова старухи тряслась. Крючковатый нос нависал над беззубым ртом, губы беззвучно шевелились.
Пижму сел на другой камень и положил перед старухой ожерелье из костяных бус.
Поколдуй, как спастись от врага. Уоми унёс посох, а в нём все мои болезни. Грозит выпустить, погубить хочет.
Знаю, знаю, усмехнулась Рефа. Всё знаю! Голова её затряслась ещё сильнее. Что было, узнаем, и что будет, тоже узнаем, бормотала Рефа.
Она наклонилась над горшком, бросила в него три сухих листка берёзы, стала дуть в горшок, и глаза её, острые, как иголки, следили за тем, как забегали по воде эти гадательные листочки.
Быстро зашептали тонкие губы непонятные слова. Звучно капнула с потолка большая капля. Пискнула летучая мышь. Волхованье началось
Зима
Пижму вернулся на третий день весёлый и довольный. Он успокоился. Посиживал возле дома, выходил поболтать со стариками и совсем не говорил об Уоми.
Старшина охотников, казалось, забыл о том, кто ещё так недавно не давал ему покоя. Он перестал спрашивать о нём Кунью, перестал по ночам подходить к дому Азы. И только иногда, когда Уоми проходил мимо него, Пижму бросал ему вслед пристальный, полный ненависти взгляд.
Между тем наступила и промелькнула осень, по утрам стали ударять морозы. Облетела последняя листва. Только на дубах ещё желтели высохшие листья, не сдаваясь перед порывами осеннего ветра.
Наконец захолодало совсем. Небо окутали зимние облака, и как-то утром посёлок Ку-Пио-Су проснулся весь усыпанный пушистым снегом.
С первой порошей в леса двинулись партии охотников. Рыба ушла в омуты. Рыбаки теперь превращались в звероловов. За зиму нужно было добыть побольше теплых мехов.
Уоми и Тэкту сколотили дружную охотничью партию.
Гунда чинила зимнюю одежду, нашивала к рукавам длинные надставки, чтобы было теплее пальцам и чтобы в сильные морозы можно было глубоко запрятать в них озябшие руки. Каждому из сыновей она сшила по две пары запасных мягких и длинных меховых чулок.
Охотники перетягивали заново луки, подтачивали наконечники стрел, пробовали, прочно ли сидят острия дротиков.
Когда всё было готово, каждый из охотников уложил свою поклажу в объёмистую кожаную сумку. Туда запихали запасы сушёной и мороженой рыбы, запасное оружие и инструменты, нужные для жизни в лесу. Дорожный мешок прочно привязали к полозьям, скреплённым между собой лыком и деревянными перекладинами. Вещи прикручивали к салазкам длинным ремнём. К передним концам загнутых кверху полозьев привязали по крепкой ремённой петле. Каждый охотник сам тащил свои узенькие и длинные санки.
В поход выступили рано утром. Шли гуськом, ступая след в след. Впереди и сбоку бежали пушистые белые лайки, приученные к охоте.
Тридцать дней пропадали охотники. Дни и ночи шли лесами и лугами, покрытыми снегом. Убитую дичину, пока она теплая, ели сырой и только вечером, перед сном, пекли мясо на горячих углях костра. Спали в старых землянках, а то и просто в сугробах, как медведи в берлогах.
За это время набили немало больших и малых зверей. Гоняли зайцев собаками, деревянными тупыми стрелами сшибали с деревьев простоватых белок. Жили то сытно, то голодно и по всему длинному пути ставили на звериных тропах хитрые деревянные ловушки, клали приманки в растянутые на земле ремённые силки и петли. С удивительной памятливостью замечали охотники места, где были ловушки, и на обратном пути не только не сбивались с дороги, но не забывали осмотреть ни одной оставленной в лесу западни.
За это время набили немало больших и малых зверей. Гоняли зайцев собаками, деревянными тупыми стрелами сшибали с деревьев простоватых белок. Жили то сытно, то голодно и по всему длинному пути ставили на звериных тропах хитрые деревянные ловушки, клали приманки в растянутые на земле ремённые силки и петли. С удивительной памятливостью замечали охотники места, где были ловушки, и на обратном пути не только не сбивались с дороги, но не забывали осмотреть ни одной оставленной в лесу западни.
Домой вернулись худые, чёрные, но с богатым запасом разных мехов. Родные их ожидали, и долго потом матери и сёстры усердно скребли шкуры кремнёвыми скребками, очищая их от жира и мяса.
За когтями медведя
Прошло несколько дней. Морозы становились всё крепче. Белым инеем украсились вершины берёз.
В хижине Гунды все были в сборе: кто сидел на нарах, кто на полу. Уоми лежал на лосиной шкуре, заменявшей ему постель.
Вдруг меховой полог, висевший перед входом, колыхнулся, и из-под него высунулась бурая медвежья морда.
Женщины и дети с визгом бросились на другой конец хижины. Тэкту сорвал со стены копьё, Уоми схватил тяжёлую боевую палицу.
Медведь отбросил полог в сторону, встал на дыбы и громко расхохотался.
Медвежья голова была только колпаком. Из-под неё глядело круглое волосатое лицо, густые брови и огромный рот, обросший усами и бородой.
Перед глазами испуганных женщин стоял Урхату, донельзя довольный своей шуткой.
Заразительный смех Урхату заставил смеяться всех, кто был в хижине. Смеялись мужчины и женщины, смеялся, кашляя и махая рукой, дед Аза. Даже маленькие дети, испугавшиеся было вначале, перестали плакать и присоединились к общему веселью.
Насмеявшись вдоволь, хозяева усадили гостя у очага и стали угощать его вяленой рыбой. Гость ел с аппетитом, а хозяйки добыли из каких-то тайных запасов горшочек мёда, чтобы принять гостя послаще.
Урхату был весел. Смеясь, отвечал на расспросы, передавал разные лесные новости, рассказывал о страшной буре, которая пронеслась в конце лета над Каменной Щелью и поломала в лесу много сосен.
Ни слова не сказал только Урхату, что это случилось как раз в то время, когда у него гостил Пижму.
На другой день Урхату завёл речь о медвежьей охоте. Он выследил в лесу в густом буреломе берлогу. Урхату звал молодёжь идти вместе поднимать зверя. Пусть молодёжь поучится у старых медвежатников.
Уоми пойдёт, сказал Уоми.
В его воображении уже мелькнуло новое ожерелье из медвежьих зубов.
Тэкту, как эхо, повторил то же самое.
Нет, сказал Уоми. Уоми хочет сам добыть медвежьи когти и зубы.
Тэкту выслушал молча, наклонив голову, и вдруг заявил твёрдо и решительно:
Сын Дабу будет добывать зубы медведя, а Тэкту, сын Гунды, будет беречь его от медвежьих когтей.
Гунда так ласково взглянула на своего первенца, как никогда на него не глядела.
Сговорились выступить в поход на другой же день и начали готовиться к охоте.
В складе оружия достали две дубовые рогатины с остро отточенными концами. Взяли также два тяжёлых копья. В мешок положили сушёную рыбу.
Урхату пошёл ночевать к Пижму, но чуть только забрезжил свет, как его медвежья голова уже показалась из-за меховой занавески в доме Гунды.
Уоми, собирайся! рявкнул гигант, отряхивая снег с шубы.
Братья вскочили и вылезли наружу, где уже лежало заготовленное с вечера оружие и поклажа. Все трое подвязали лыжи и двинулись гуськом прямо через озеро.
Надо спасать Уоми
Не прошло и двух часов после ухода охотников, как Ная, запыхавшись, вбежала в дом и вызвала Гунду наружу.
Там, позади хижины, стоял, робко оглядываясь, Гарру, которого за руку держала Кунья. Вид у Гарру был растерянный. Он, видимо, чего-то боялся и всё посматривал в ту сторону, где виднелась кровля хижины Пижму.
Как только подошла Гунда, Кунья дёрнула брата за рукав:
Вот, расскажи! Всё расскажи, что слышал!
Гарру, заикаясь, стал говорить. Речь его была отрывистая и путаная. Но суть её можно передать так.
Ещё летом, после похорон Мандру, он возил деда Пижму в гости к Урхату. Пижму рассказывал ему, что боится Уоми: Уоми его враг, он завладел посохом, в котором заговорена его старая болезнь. Пижму просил друга помочь и спасти от Уоми. Потом они заставили колдовать старуху Рефу.
Была страшная гроза и гром. Рефа увела Пижму в свою пещеру. Там ворожила ему над водой и сказала, что Уоми может погибнуть от когтей медведя, если только лишится своего наговорённого ножа. Урхату обещал Пижму найти берлогу самого большого медведя, который живёт в соседнем лесу. Всю осень ходил он по его следам и выследил, где залёг медведь.
У самой берлоги, на сухих еловых сучках, Урхату нашёл клочок выдранной медвежьей шерсти. Урхату взял эту шерсть и принёс её своей матери. Рефа заворожила шерсть и сказала: медведь теперь заколдован. Встретит Уоми тот узнает его когти.
Урхату положил заворожённую шерсть за пазуху и пошёл в Ку-Пио-Су звать Уоми на охоту. Урхату спал в хижине Азы и подложил под изголовье Уоми медвежью шерсть. И вот Уоми сам захотел идти к заколдованной берлоге. Накануне, во время сборов, Урхату изловчился и вытащил заветный кинжал из дорожного мешка Уоми.
Этой ночью Гарру проснулся и услышал: шепчутся старики. Он притворился, что спит, а сам всё слышал. Урхату рассказывал про медведя и про то, как ему удалось вытащить из мешка Уоми волшебный нож.
Гарру из-под закрытых век следил за стариками и видел, как Урхату передал деду кинжал. Пижму долго смеялся и спрятал нож под изголовье.
«Теперь не бойся, сказал Урхату. Медведь убьёт Уоми. А если нет, это сделает сам Урхату».
Старики уснули, а Гарру долго лежал и думал. Жалел Уоми и не знал, как спасти. Уснул поздно. Проснулся в доме никого! Ушёл куда-то и Пижму.
Вернулась Кунья и стала вздувать огонь. Гарру рассказал сестре всё, что слышал. Кунья бросилась к постели деда и вытащила волшебный кинжал Уоми. Она схватила брата за руку, и они побежали к дому Гунды
Гунда стояла ни жива ни мертва:
Где нож?
Гарру молча подал ей бронзовый нож.
Гунда схватила нож и спрятала его у себя на груди. Потом она бросилась будить всех мужчин:
Вставайте! Идём спасать Уоми!
Она сбегала также к Карасю и подняла на ноги молодёжь в доме его старой жены. Захватить оружие было делом одной минуты. Скоро вся ватага вооружённых людей уже бежала по лыжному следу в погоню за коварным Урхату.