Вопреки своему кажущемуся низкому положению пастуха Анхиз был царского рода Приаму он приходился двоюродным братом[85]. Много лет назад случился какой-то разлад, из-за которого Анхиз возмущенно покинул дворец и решил жить пастухом на Иде, а не царевичем в четырех стенах. Возможно, Зевс знал об этом, а может, и упустил из виду. Быть может, действиями Зевса с самого начала руководил Морос. Даже боги бессильны перед богом судьбы, ибо у чада Анхиза в утробе Афродиты судьба имелась однозначно. По мнению некоторых, он был вероятно, до появления Иисуса наиболее значимым ребенком в истории. Его рождение как и Христово происходило в присутствии ослов и волов: Афродита решила рожать на родном пастбище Анхиза. Ребенка называли ЭНЕЕМ, и, подобно Парису, он вырос пастухом на склонах горы Иды и, подобно Парису, жил, не подозревая о том, что он член троянского царственного семейства.
Как собратья-пастухи одного возраста на одной горе, Эней и Парис, что вполне естественно, познакомились и стали друзьями. Когда стало известно, кто Парис на самом деле, и юноша перебрался во дворец, он позвал друга с собой. Как и Агелай, открывший всем происхождение Париса, Анхиз тоже выступил с заявлением, что Эней его сын. Размолвка с Приамом, приведшая к тому, что Анхиз покинул Трою, была забыта, и Энея пригласили во дворец как спутника Париса и по собственному праву чтимого царевича благородных кровей[86].
Похищение
Приам, как и обещал, дал задание лучшему корабельщику и инженеру Трои Фереклу построить и оборудовать судно, подобающее великой миссии Париса задаче вернуть Гесиону домой из ее саламинского плена. Своего друга Энея Парис назначил заместителем себе в этом посольстве. Пока Ферекл завершал труды на флагманском судне, Эней присматривал за подготовкой шести кораблей поменьше им предстояло быть защитным конвоем.
Вся троянская царственная семья Приам, Гекуба, Гектор, Деифоб и Кассандра собралась на пристани, чтобы проводить флотилию.
Парис не поплывет на Саламин, выла Кассандра. Он собирается в Спарту! Потопи́те корабль, и пусть Парис утонет. Он вернется со смертью для всех нас, со смертью для всех нас!
Пусть Посейдон и все боги берегут тебя, молвил Приам, пока жрецы метали ячменные зерна, пшено и цветы на палубы. Поспеши назад, как только сможешь. Каждый день без тебя мука для нас.
Оказавшись в море, Парис уведомил команду об истинном месте назначения.
Спарта? забеспокоился друг Париса.
Ой, ну какой же ты весь из себя святой, Эней, отозвался, смеясь, Парис. Живи-гуляй! Это будет величайшее приключение в твоей жизни.
В Спарте царь Менелай встретил Париса, Энея и других посланников Трои со всем радушием. Пусть визит их и оказался неожиданностью, Менелай был слишком хорошо воспитан, чтобы об этом говорить. Качество и ценность даров, какими Парис осы́пал их, доказывало, что визит троянцев мирный, и Менелай, наслышанный о репутации Приама, решил, что все это ради укрепления дружественных связей и процветающей торговли между Спартой и Троей. Они с Еленой щедро потчевали и развлекали гостей девять дней кряду.
На девятый день Диоскуры братья Елены Кастор и Полидевк получили из Аркадии сообщение и, коротко извинившись, поспешили в дорогу. Что-то там с давней враждой между ними и их двоюродными братьями[87]. А на следующий день пришла депеша и для Менелая его ждали на погребении деда по материнской линии, КАТРЕЯ Критского. Ни о чем не подозревая, он немедля отправился в путь.
И вот Парису и его свите представилась возможность разграбить дворец и похитить беззащитную Елену. С собой забрали они и Елениного малыша Никострата, а также рабыню-служанку Эфру, мать Тесея; а вот дочку Гермиону оставили в Спарте.
Сразу возникает уйма вопросов. Похитили ли Елену против ее воли? Влюбилась ли она в Париса так, как люди влюбляются обычно? Оба они, как ни крути, были молоды и прекрасны собою, или же все это подстроила Афродита, крепко помнившая о своем обещании? Разумеется, в некоторых пересказах этой истории богиня отправила сына своего Эрота в Спарту, чтобы пустил он стрелу в Елену, и та влюбилась в Париса. Стояла ли Афродита и за смертью Катрея тем внезапным событием, что так кстати отвлекло Менелая?[88] Все эти вопросы возникали всегда, и их продолжат задавать до скончания времен, однако с уверенностью можем сказать, что Парис отплыл, увозя с собой значительную часть дворцовых сокровищ Менелая, включая и величайшее из них красавицу Елену.
На обратном пути в Трою Парис останавливался на Кипре, в Египте и в Финикии. Финикийский царь Сидон гостеприимно увеселял его и за все свои хлопоты был убит. Парис разворовал тамошнюю сокровищницу и продолжил путь в Трою, нагрузив все свои суда.
Приама, Гекубу, Деифоба, Гектора и всю царственную семью Трои явление Елены потрясло, однако их расположило к ней ее обаяние, ослепила красота, а также зачаровали сокровища на кораблях роскошь, добытая в Спарте и Финикии. Новую невесту Париса приняли во дворце с большим теплом.
Кассандра бросилась объяснять им, что из-за присутствия Елены Троя неминуемо будет уничтожена и все погибнут, но ее словно бы никто не слышал.
Кровь, пламя, убийство, разруха и смерть всем нам! надрывалась она.
На обратном пути в Трою Парис останавливался на Кипре, в Египте и в Финикии. Финикийский царь Сидон гостеприимно увеселял его и за все свои хлопоты был убит. Парис разворовал тамошнюю сокровищницу и продолжил путь в Трою, нагрузив все свои суда.
Приама, Гекубу, Деифоба, Гектора и всю царственную семью Трои явление Елены потрясло, однако их расположило к ней ее обаяние, ослепила красота, а также зачаровали сокровища на кораблях роскошь, добытая в Спарте и Финикии. Новую невесту Париса приняли во дворце с большим теплом.
Кассандра бросилась объяснять им, что из-за присутствия Елены Троя неминуемо будет уничтожена и все погибнут, но ее словно бы никто не слышал.
Кровь, пламя, убийство, разруха и смерть всем нам! надрывалась она.
Ну, за Елену! провозгласил Приам, поднимая кубок с вином.
За Елену! вскричали придворные. За Елену Троянскую!
Все греки (за вычетом одного) чтут свою клятву
Для участия в погребальных церемониях своего деда Катрея Менелай и Агамемнон добирались на Крит порознь. На Пелопоннес же они вернулись вместе.
Поедем к нам, побудешь со мной и с Еленой, уговаривал Менелай брата, когда их корабль вошел в воды Арголидского залива.
Любезен ты, но я спешу домой к Клитемнестре и детям.
Всего на несколько дней. Там Парис, троянский царевич, о котором я тебе рассказывал, он со своей свитой по-прежнему у нас. Я б вас познакомил. Хорошие отношения с Троей в наших общих интересах.
Агамемнон буркнул: так уж и быть и сошел вместе с братом в порту Лаконики Гитионе.
Добравшись до Спарты, они застали в царском дворце форменный кавардак. Пока Парис и его люди грабили и разоряли дворец в свое удовольствие, челядь и рабов они заперли в погребах. Но Менелая, подобно молнии Зевса, наповал сразило именно похищение сына Никострата и, что превыше всего превыше всего на белом свете, похищение возлюбленной Елены, жены и царицы.
Агамемнон взревел от ярости. Для него это была не личная утрата, а нечто куда худшее поругание, оскорбление, жест пренебрежительного подстрекательства и предательства, и все это здесь, на его Пелопоннесе, который Агамемнон считал своей вотчиной.
Я слыхал, царь Приам мудр, громыхал он. Слыхал, он почтен. Вранье эти слухи. Ни то он, ни другое. Бесчестен он. Пойдя против Агамемнона, он показал себя глупцом. Агамемнон был из тех, кто не прочь говорить о себе в третьем лице.
Великий рог метафорический, не всамделишный протрубил по всем царствам, провинциям и островам Греции. Царей, вождей, старейшин, князьков, воевод, знать, землевладельцев и мелких прихлебателей, кто собрался когда-то в Спарте ради руки Елены и поклялся защищать и чтить ее брак, теперь сзывали исполнить клятву.
Гомер нигде не именует армию союзников, созванную Агамемноном, «греками» и очень редко называет их даже «эллинами». Обычно он зовет их «ахейцами» в честь Ахеи, области на севере центрального Пелопоннеса, куда входили земли Коринфа, Микен и Аргоса[89], но когда-то Ахеей считался весь полуостров, включая города-государства на юге Пелопоннеса Спарту и Трезен. Вслед за Гомером я буду называть союзников ахейцами, аргивянами (или аргосцами, «из Аргоса»), данайцами[90], эллинами или панэллинами, но чаще просто греками
И собрались они все не только из Ахеи и c Пелопоннеса, но и из Афин и Аттики, что на юго-востоке материковой Греции, а также из Фессалии на северо-востоке. С Ионийских островов, с Крита, Саламина и островов Эгейских со Спорад, Киклад и Додеканеса. Гонцы толпами разбегались из микенского дворца Агамемнона и призывали каждого царя привести как можно больше кораблей и людей и собраться в фиванском порту Авлида на берегу Беотии, что смотрела на восток, за Эвбею и через Эгейское море на Трою.
На Саламине Великий Аякс подчинился призыву вместе со своим братом Тевкром, могучим лучником. Чтобы все еще более запутать, на призыв откликнулся еще один значимый Аякс царь локров из центральной Греции. Традиционно известен как Малый Аякс, что никак не умаляет его внушительной отваги и воинского рвения, но просто чтоб отличать его от Аякса Теламонида, чьи размеры и мощь превосходны были в сравнении с любым жившим, и уступал он лишь бессмертному Гераклу. Чтобы избежать путаницы, будем величать локрийского Аякса ЭАНТОМ есть такой греческий вариант произношения этого имени.
Еще один очень важный царь, вошедший в союз, Диомед Аргосский, свирепый и одаренный воин и силач, любимец богини Афины, человек, которому доверял сам Агамемнон (а его доверие, как нам предстоит убедиться, завоевать непросто), а также близкий друг Одиссея с Итаки, кто вообще измыслил и ту жеребьевку, и клятву. Идоменей, царь критский, внук великого Миноса, прибыл с восьмьюдесятью кораблями столько же привел Диомед Аргосский. И лишь НЕСТОР Пилосский и сам Агамемнон выставили больше девяносто и сто кораблей соответственно.
Шли недели, все больше и больше союзников приплывало в Авлиду, и отсутствие Одиссея делалось все подозрительнее.
Проклятье, бурчал Агамемнон. Этот-то должен был, по идее, явиться первым.
Уверен, скоро дождемся его, преданно отозвался Диомед.