Возликовавшие ахейцы ринулись к стенам Трои. Ахилл вместе с ними прорубал себе путь среди троянцев вплоть до самых Скейских ворот. Вспомнил ли он слова умиравшего Гектора?
«Вижу тебя у Скейских ворот, сражен будешь Аполлоном и Парисом».
Голос самого Феба Аполлона призвал Ахилла отступить, но в ушах у героя пела кровь. Ахилл знал, что Аполлон на стороне Трои, но, вероятно, забыл, что имелась у бога стрел особая причина ненавидеть его самолично. Аполлон не мог не заметить презрительно кощунственных замашек Ахилла, с какими он люто расправился с юным Троилом в храме самого Аполлона, прямо на священном алтаре.
Парис сидел высоко на стене и смотрел на буйство резни. Был он одним из лучших троянских лучников с этим никто бы не поспорил. Целился всегда точно, а если лук был натянут удачно, стрела у Париса летела дальше, чем у любого другого, за исключением разве что его двоюродного брата Тевкра, но тот сражался за ахейцев.
Однако в той мешанине внизу мала была вероятность, что сможет Парис попасть в отдельного человека. Впрочем, Ахилла-то он разглядел как же иначе? Столько народу вокруг него падало а уж доспех-то
Парис достал отравленную стрелу и вскинул лук.
Будет ли выстрел, какой изготовился он сделать, лишь его, Париса, работой или же Аполлона? Аполлон бог-лучник, а потому всякий, кто попадает в цель, может сказать: «Мою руку направлял Аполлон», как и поныне писатель нередко молвит: «Со мною в тот день была муза».
Парис хорошенько прицелился по оперению своей стрелы. Сколько ж людей металось на пути, пока следил Парис за движениями Ахилла Парис тихонько вдыхал и выдыхал. Первое требование для меткого лучника терпение.
Ахилл навис над каким-то перепуганным юным троянцем. Троянец пал. Встав, Ахилл весь открылся линии прицела. Парис спустил тетиву.
Ахиллова пята
Когда стрела спорхнула, Ахилл уже поворачивался. Глядя вниз, Парисов оруженосец, кому полагалось подавать хозяину стрелы, решил, что стрела не долетела и воткнулась в землю. Но Парис торжествующе вскрикнул, и тут оруженосец увидел, что стрела в Ахилла все же угодила в стопу сзади. Проткнула ему левую пятку. Как раз за нее держала Фетида сына, макая его в реку Стикс. То было единственное уязвимое место на всем теле Ахилла.
Ахилл пошатнулся. Он тут же понял, что пробил его час. Но копье из рук не выпустил и, хоть яд уже потек по его телу, все равно продолжал бить троянцев, что поперли на него с градом ударов, словно шакалы, что кружат возле раненого льва и щелкают челюстями. Четверых, пятерых, шестерых пронзил он и зарубил, прежде чем подкосились у него ноги. Но и с последним вздохом своим убил он еще троянцев.
Устрашенные видом смертельно раненного человека со столь неумолимой силой и волей, многие держались подальше, не веря, что вот такой воин и впрямь способен погибнуть. Однако бесценный доспех оказался слишком заманчив, и троянцы нерешительно двинулись ближе. Но тут устрашающий рев разогнал всех, кроме самых отчаянных.
Аякс, исполин Аякс бросился вперед с оглушительным воплем горя и ярости. Воздвигся он возле мертвого тела и рубил в куски любого, кто смел подойти слишком близко. Среди тех, кто пал под его лютыми ударами, оказался Главк, ликийский военачальник из воинства Сарпедона; его тело вызволил Эней.
Парис выпустил по Аяксу тучу стрел. Его распаляла мысль заиметь на своем счету и Аякса, и Ахилла за один и тот же жаркий час. Парис почти слышал радостные крики обожающих его троянцев и воображал, как понесут его, торжествуя, на руках к храму Аполлона но угол стрельбы оказался не тот, Аякс бился слишком близко от городских стен, а потому Парис встал на самом высоком бастионе и тщательно прицелился вниз.
Аякс заметил в вышине над собой какой-то проблеск и отклонился в сторону стрела пролетела всего в ладони от него. Увидев, кто стрелял, он могуче взревел и швырнул вверх здоровенный гранитный валун. Тот взмыл и угодил Парису по шлему. Крепкая бронза спасла от увечья, но удар оглушил Париса, в ушах зазвенело. На сегодня хватит, решил Парис и убрался с глаз.
Одиссей помог Аяксу вернуть тело Ахилла в греческий лагерь. Обе воюющие стороны предались горю и стенаньям. Троянцы и их эфиопские и ликийские союзники скорбели от потери Мемнона и Главка, ахейцы оплакивали Ахилла.
Вновь мирмидоняне отсекли по пряди волос с голов и укрыли ими покойного. Брисеида сложила и свои локоны на погребальный костер и терзала плоть свою в ярости горя.
Ты был мой день, мой солнца свет, надежда и защита! рыдала она.
Благовония, сандал, душистое масло, мед, янтарь, золото и доспехи сложили в огонь. Агамемнон, Нестор, Аякс, Идоменей, Диомед стенали и выли, не таясь, и били себя в грудь. Даже Одиссея видели в слезах.
Дым вознесся к небу, плачи всех воинов, слуг и рабов сплелись воедино, и вышло громче даже величайшего грома войны. Дым и шум достигли Олимпа, где рыдали и боги.
Златого Ахилла, сына Пелея и Фетиды, не стало. Его смерть означала для ахейцев больше, чем утрата лучшего бойца и воителя. Весь белый свет потерял смертного человека, обретшего величайшую славу от начала времен. Буйный, капризный, своенравный, упрямый, сентиментальный, жестокий пусть так, но уход его переменил мир людей. Ушло нечто великое, и не заменить его с тех пор и вовек.
Уязвимость, недостаток в любом человеке напоминает нам о той самой пяте Ахилла. Всякий великий воитель и в войне, и в спорте был и есть Ахилл в миниатюре, симулякр, проблеск памяти о том, какой способна быть настоящая слава. Он мог бы избрать себе долгую жизнь в безмятежном покое, безвестным но сознательно ринулся в краткое слепящее пламя славы. Его награда вечный почет, что одновременно и бесценен, и никчемен. В нашем мире любому спортсмену известно, что годы его коротки; известно и то, что приходится быть подлым, страстным, безжалостным и неумолимым, если хочешь добыть в своем деле долгую славу. Ахилл им всем навсегда покровитель и охранительное божество.
Любой из нас знавал кого-нибудь с проблеском Ахиллова пламени. Этих людей мы любим и ненавидим. Мы восхищаемся ими, а иногда застенчиво боготворим, нередко нуждаемся в них.
Мы признаём, что столкнись мы со всамделишным демоном-полубогом Ахиллом испугались бы, устрашились, возненавидели этот норов, отвратились бы от этой гордыни, нас оттолкнула бы эта дикость. Но понимаем мы и то, что не смогли б не влюбиться.
Доспехи Ахилла
Сгорало Ахиллово тело, ахейцы горевали по своему герою; тут из волн морских выступила Фетида и заплакала вместе со всеми. Состоялись погребальные игры, победители получили награды из обширного собрания Ахилловых сокровищ. Вслед за последним забегом Фетида обратилась к старшим грекам:
Величайшую награду лишь предстоит вручить. Щит, нагрудную пластину, поножи и шлем, сотворенные Гефестом для Ахилла. Меч и копье отца его Пелея. Лишь храбрейший и лучший достоин этих великих предметов. Из тех, кто сражался за тело моего возлюбленного сына и добыл его, кто заслужил награды больше прочих? Предоставлю решать вам.
Все невольно поворотились к двоим к Аяксу и Одиссею. Эти воины бились в самой гуще сражения за тело павшего Ахилла.
Аякс встал.
Пусть судьями будут цари Микен, Крита и Пилоса, молвил он.
Одиссей глянул на Агамемнона, Идоменея и Нестора и кивнул.
Превосходный выбор, сказал он.
Мы согласны, проговорил Агамемнон.
Но Нестор вскинул руку.
Нет, владыка. Я не согласен и ты не соглашался бы, равно как и царь Идоменей. Непосильное это бремя. Как тут выбрать между двумя мужами, каких любим мы и ценим столь высоко? Награда слишком велика. Чья б ни взяла в нашем голосовании, обретет он в свое владение ценнейшее сокровище на всем белом свете. Кто б ни проиграл вскипит от ярости. Нас неизбежно возненавидят и на нас обидятся. Нет, Одиссей, вольно ж пожимать плечами, но, думаю, я кое-что смыслю в природе людской. Ты забыл сокрушительное безумие, вспыхнувшее, когда Ахилл и Царь людей боролись за свои награды Хрисеиду и Брисеиду?
Поворотились они к Фетиде за советом, но та исчезла. Никто не заметил, как она удалилась, но средь них ее теперь не было.
Агамемнон вздохнул.
И что ж ты предлагаешь? спросил он Нестора. Она завещала доспехи и выдвинула условия завещания.
Не нам бы лучше решать, ответил Нестор, а чего б не спросить троянцев?
Что?
У нас тут навалом пленников. У них были все возможности оценить отвагу и силу наших бойцов. Наверняка же лучший способ определить ценнейшего из нас спросить у врага, кого более всех боялись они встретить на поле сражения?
Агамемнон улыбнулся.
Гениально. Так тому и быть.
Когда троянские военнопленные объявили, что самым устрашающим противником считают Одиссея, греки застонали в один голос. Все опасались, что Аяксу проигрыш дастся болезненнее.
И не ошиблись. Аякс взорвался мгновенной возмущенной яростью.
Да вы смеетесь надо мною! Одиссей? Воин, превосходящий меня? Как вообще можно в такое поверить! Вы что, не видели, как я бился за тело Ахилла? Я положил десяток троянцев. Одиссей влез, чтобы высвободить труп, не спорю с этим. Но лишь после того, как я устроил ему такую безопасную возможность. Он же болтун, да и только. Плут и хитрован. Не воин он. Он трус, хорек и крыса и сопливый пес
Похоже, я всевозможное животное, Аякс, сказал Одиссей с улыбкой, но, по-моему, сражаться я умею. Помнится, я победил в рукопашном бою на погребальных играх по Патроклу[167]. Помнится, убил я на своем веку более чем достаточно троянцев.
Ты даже плыть сюда не хотел! орал Аякс. Мы все знаем, как ты прикидывался сумасшедшим, чтоб выкрутиться и не исполнять клятвы. Если бы Паламед не разглядел твою уловку А, ну и да мы все знаем, кто подставил Паламеда, правда? Мы все знаем, кто зарыл золото у его шатра, чтобы Паламеда забрали за
Батюшки, Аякс. И ты обвиняешь меня в том, что я болтун? Кто рыскал по морям столько месяцев в поисках Ахилла? Нашел бы ты его, распознал, уговорил воевать за нас? Позволь усомниться. Ты крупный парень, Аякс, и очень сильный, но самая ли великая наша ценность? Не уверен.
Одиссеева улыбчивая скромность добила Аякса. Он сердито удалился, оставив по себе ошеломленное и печальное молчание.
Ох ты ж, промолвил Одиссей. Какая жалость. Аякс мне всегда нравился, сами знаете. Эврилох зайдет забрать доспехи ко мне на корабль. Увидимся за ужином, да?
Батюшки, Аякс. И ты обвиняешь меня в том, что я болтун? Кто рыскал по морям столько месяцев в поисках Ахилла? Нашел бы ты его, распознал, уговорил воевать за нас? Позволь усомниться. Ты крупный парень, Аякс, и очень сильный, но самая ли великая наша ценность? Не уверен.