Потому что я шёпот сосны полюбил,
Я наслушаться им не могу.
Я всегда, как увижу сосну на пути,
Забываю вернуться домой.
С этой радостью лёгкой от шума сосны
Что на свете сравнится ещё?
Я смеюсь, к вольным тучам лицо обратив,
Беззаботным и вольным, как я.
Наконец Мирославе удалось вырвать из рук Наполеонова книгу и захлопнуть её, чуть не прищемив ему нос.
И чего тебя на них тянет? спросил он.
Смысл жизни ищу.
Нашла?
Нет пока. В поисках.
Ага. Диоген вон в бочке сидел сколько времени, да так и ничего не надумал.
Ну почему же, рассмеялась Мирослава, много чего надумал.
Ага. Типа не заслоняй мне солнце.
Так прав же оказался в итоге.
Это как сказать, с сомнением произнёс Шура, вот не отправился бы Македонский завоёвывать мир, и Клеопатры бы не было.
В смысле?
В том смысле, что династия Птолемеев не обосновалась бы в Египте!
Велика потеря! улыбнулась Мирослава.
Не скажи! Я в детстве фанател по Лиз Тейлор!
Так она же просто играла её!
А если бы Клеопатры не было, то и играть ей некого было бы.
Логично, согласилась Мирослава.
Шура взял книжку из рук задумавшейся подруги и положил её себе на грудь, закрыв глаза.
Эй, Мирослава толкнула его в бок локтем, ты что, здесь спать собрался?
Не спать, а дремать, поправил он важным голосом.
Иди к себе!
Погоди! Помнишь, как в детстве, мы летом вчетвером, ты, я, Витька и Люська, лежали на песке, на берегу Волги?
Помню
Над нами солнышко, под нами золотистый песок, и волны облизывают пятки.
Шур, ты к чему это?
Ностальгирую я. Неужели непонятно? засопел он.
А.
А ещё помнишь, сколько раньше народу было на волжских пляжах не только в выходные, но и в будни?
Мирослава невольно вспомнила своё детство. Тогда на пляжах и в самом деле яблоку негде было упасть. И они с бабушкой и двумя тётями тоже ехали на пляж и занимали там место, расстелив махровую простыню, а потом после работы приезжал дед. Чтобы он мог их найти, они останавливались всегда примерно на одном и том же месте, а тётя Виктория для того, чтобы их было видно издалека, вывешивала на палке, воткнутой в песок, флаг, очень похожий на пиратский. Люди подходили, смотрели, смеялись и даже пели о том, как вьётся по ветру Весёлый Роджер и люди Флинта песенки поют.
«Как давно это было», подумала она и вздохнула.
Чего вздыхаешь? спросил Шура.
Ничего. Может, я тоже ностальгирую.
Как же, дождёшься от тебя, не поверил он и добавил: Вот если бы Мориса из дома не выжила, то и не вздыхала бы.
Ты прекрасно знаешь, что никто его ниоткуда не выживал. Он поехал навестить родителей! Имеет право!
«Как давно это было», подумала она и вздохнула.
Чего вздыхаешь? спросил Шура.
Ничего. Может, я тоже ностальгирую.
Как же, дождёшься от тебя, не поверил он и добавил: Вот если бы Мориса из дома не выжила, то и не вздыхала бы.
Ты прекрасно знаешь, что никто его ниоткуда не выживал. Он поехал навестить родителей! Имеет право!
Имеет, согласился Наполеонов и попросил: Не злись!
Я не злюсь.
А если бы он был дома, мечтательно произнёс Шура.
Он и так сейчас дома, перебила его Мирослава.
Я не о том доме! возмутился Наполеонов. Если бы он был в этом доме, то лежали бы мы с тобой сейчас не здесь в обнимку с твоим котом.
А где? улыбнулась она.
Возле камина в гостиной.
А что мешает тебе лежать там сейчас?
Отсутствие огня в камине
Давай разожжём.
У нас не получится так сказочно, как у Мориса.
Через некоторое время Шура стал засыпать и сладко посапывать. Мирослава стала спихивать его с кровати. Обидевшись, Наполеонов ушёл спать в свою комнату, прихватив с собой подушку.
Глава 2
К середине ночи снегопад прекратился. Выглянула луна и сразу принялась соперничать с фонарями в освещении девственно-белого снега, засыпавшего сад. Фонари тактично отошли в тень
На следующее утро Мирослава проснулась оттого, что кто-то стаскивал с неё одеяло. Она попыталась натянуть его обратно, но не тут-то было. Мирослава открыла глаза. Над ней стоял Шура и ворчал сердито:
Вставай давай, ишь, заспалась.
Ты что, с ума сошёл? спросила она. Будишь меня ни свет ни заря!
Вставай немедленно!
Отстань! Я спать хочу!
Если ты не встанешь, я оболью тебя холодной водой!
И зачем я вчера изнутри от тебя не закрылась?! с явным сожалением в голосе проговорила она.
А я бы влез в окно, ухмыльнулся он.
Шур, ну отстань, попросила она жалобно.
Не отстану! У нас дел невпроворот!
Ну какие у нас могут быть дела?!
Дорожки расчищать! Ёлку наряжать! Блюда для новогоднего стола готовить!
Какие ещё блюда?
Как какие? Традиционные! Он начал загибать пальцы: Салат оливье, селёдку под шубой, холодец
С ума сошёл!
Ничего подобного. Праздник есть праздник! Говорят же, как встретишь Новый год, так его и проведёшь.
Ничего я готовить не буду! заявила Мирослава категорично.
Лентяйка! Шура отбросил одеяло на кресло.
Мирослава села на постели и сердито уставилась на него.
Ну чего уставилась? Одевайся, а я пойду завтрак сварганю.
Тиран! Мирослава запустила в друга тапочек.
Наполеонов увернулся, дошёл до двери и поглядел на неё:
Кстати, надо ещё уборку провести.
Какую ещё уборку?
Генеральную. Ты Рукавишникову отпустила на новогодние каникулы?
Отпустила.
Значит, убираться придётся самим.
У нас и так чисто!
Новый год нужно встречать в идеально убранном доме, наставительно проговорил Наполеонов. И, прежде чем в него полетела вторая тапочка, успел скрыться за дверью.
Мирослава тяжело вздохнула, взлохматила себе волосы, а потом шерсть Дону.
И чего ты мне посоветуешь? спросила она кота.
Тот встряхнулся, коротко мяукнул, спрыгнул с кровати и скрылся за дверью.
Ага, сказала Мирослава, и ты туда же.
Умывшись и причесавшись, она спустилась вниз.
Накормив её завтраком, Шура подвёл детектива к раковине.
Что это? спросила она удивлённо.
Куриные лапки, пояснил ей Наполеонов тоном, с которым взрослые объясняют малому ребёнку очевидные вещи.
А что они здесь делают?!
Мокнут. Мы будем использовать их при варке холодца вместо желатина.
С ума сошёл! воскликнула Мирослава, рассматривая когти на куриных лапах.
Не спорь. Моя мама всегда так делает.
А Морис
Вот и не надо было мужика под Новый год выпихивать из дома! укорил её Наполеонов уже в который раз.
Я уже сто раз тебе говорила!
Слышал.
И что я должна с ними делать? вздохнула Мирослава.
Очистить от чешуи и когтей.
А ты?
А я пойду ногу распилю.
Через некоторое время Мирослава выглянула в окно. Шура пилил ножовкой на куски говяжьи ноги.
«И за что мне это наказанье?» подумала она и занялась куриными лапами.
От вернувшегося с улицы Наполеонова пахло свежестью и чистотой.
Красота! воскликнул он бодро.
От вернувшегося с улицы Наполеонова пахло свежестью и чистотой.
Красота! воскликнул он бодро.
Мирослава, глядя на него, подобрела и не стала спорить с Наполеоновым, который, вероятно, вообразив себя барином, хозяином усадьбы, отправил её, как крестьянку-подёнщицу, на уборку дома. Правда, барин и сам трудился в поте лица. Пока Мирослава, неприлично ругаясь себе под нос, намывала лестницу, Наполеонов пылесосил во всех комнатах всё подряд. Теперь его весёлое посвистывание доносилось со второго этажа.
Не свисти тут! Деньги из дома выгонишь, крикнула она, но за шумом пылесоса он её не услышал. И Мирослава стала мстительно представлять, как она хватает Наполеонова за шиворот и выбрасывает со второго этажа в сугроб. Она так увлеклась воображением картины мщения, что не заметила, как он появился наверху лестницы.
Всё ещё возишься? крикнул он.
Заканчиваю, ответила она.
Вот и прекрасно. Я помою пол, а ты нашинкуешь овощи, которые я сварил утром.
Во сколько ты встал?
Это неважно. А потом мы будем наряжать ёлку.
Мы наряжаем ёлку на улице.
Значит, будем наряжать на улице, покладисто согласился Шура, а потом заметил: Но хоть одну веточку для запаха надо принести в дом.
Они нарядили ёлочку, что росла недалеко от дома, всевозможными игрушками и гирляндами. Она была не очень высокой, но, чтобы украсить верхушку, всё равно пришлось приставить лестницу.
А где срежем веточку? спросил Наполеонов, когда они закончили украшать дерево.
Мирослава опустилась на колени в снег и стала что-то шептать.
Шура догадывался, что она просит у дерева разрешения срезать веточку, а потом прощения, но всё равно проворчал:
Начинается шаманство.
А Мирослава взяла острый нож и отрезала наискосок совсем небольшую ветку в самом низу. Потом поклонилась дереву:
Спасибо тебе.
Ветку они поставили в столовой в большую хрустальную вазу, нарядили небольшими шариками, барабанчиками, колокольчиками и обвили мишурой. Отошли от стола подальше и полюбовались своей работой.
Хорошо, сказала Мирослава.
Хорошо, подтвердил Шура.
Дон запрыгнул на стул, посмотрел и одобрительно мяукнул.
Шур, неожиданно спросила Мирослава, а Софья Марковна не звала тебя с собой в Питер?
Звала, конечно.
А почему же ты не поехал?
Как же я мог оставить тебя одну? искренне удивился он.
Шура! Ты просто сокровище! Мирослава наклонилась и чмокнула его в нос. Что бы я без тебя делала?!
Так цени! гордо выпятил он грудь.
Я ценю, дорогой, очень ценю, заверила она и расцеловала его в обе щёки.
После обеда они долго возились с салатом и селёдкой под шубой. Потом дошла очередь до холодца.
Шура! Я уже вся липкая, пожаловалась Мирослава.
Ничего, потом отмоешься, не принял он близко к сердцу её жалобу.
Некоторое время они работали молча. Потом Наполеонов шлёпнул себя по лбу тыльной стороной ладони:
Совсем забыл! Ещё морковь надо натереть!
Зачем? спросила она.
Как зачем? Остренькое блюдо «морковь с чесноком» для аппетита!
У тебя и так без аппетита всё улетает!
Всё равно надо! Так положено.
И кто всё это положил? ехидно спросила она.
Наполеонов не удостоил её ответом.
Минут через десять она снова спросила:
А почему мы готовим еду сегодня?
Потому, что завтра тебя вообще ничего заставить делать будет невозможно. Да и мне перед празднованием нужно набраться сил.
Понятно.
Салат и морковь заправлять сегодня майонезом не будем. Утром встану и сам заправлю.
Делай что хочешь, отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой.
«И как только женщины добровольно соглашаются на эту каторгу? Это просто уму непостижимо! Им всем нужно давать орден Героя Труда».