Ясно. Андрей Иванович, долго мне еще с этой бородой-то ходить? Ладно бы своя, а то ведь накладная. Зудит спасу нет, в очередной раз почесав бороду, недовольно произнес Алексей.
Сколько надо, столько и будешь ходить, строго отрезал Ушаков. Нечего своими рожами светить окрест. Вы мне еще сгодитесь. Чего стоишь? Твое место теперь подле государя.
А погонит?
Тогда тишком да бочком води его. Все. Иди.
Дверь глухо стукнула за спиной, отсекая помещение от стылой улицы. Холодный воздух все же успел ворваться в избу облаком пара. Впрочем, оно тут же истаяло. Ух, хорошо тут. Тепло и уютно. А главное, тихо и покойно. Вот так взял бы и остался в этом селе, и чтобы никаких треволнений. Леса вокруг дремучие, дичи видимо-невидимо. Ну если уж того зверюгу местный барин за недомерка держит, то выводы сами собой напрашиваются.
Нельзя. Оно ведь как, с одной стороны, Господь сподобил из-за края вернуться, и причина тому быть должна. А в чем она, как не в заботе о народе, на царствование которым помазан? Но и долг правителя это только одна из главных причин, потому как вторая была в том, что юный Петр начинал всякий раз яриться, когда его сравнивали с дедом. Внук великого человека. Сын предавшего свою Родину, готового двинуть на Россию иноземные полки. Кто же он сам-то? С кем его можно сравнить? А ни с кем! Он сам по себе и делами своими славными еще всем докажет, каков он!
Нельзя. Оно ведь как, с одной стороны, Господь сподобил из-за края вернуться, и причина тому быть должна. А в чем она, как не в заботе о народе, на царствование которым помазан? Но и долг правителя это только одна из главных причин, потому как вторая была в том, что юный Петр начинал всякий раз яриться, когда его сравнивали с дедом. Внук великого человека. Сын предавшего свою Родину, готового двинуть на Россию иноземные полки. Кто же он сам-то? С кем его можно сравнить? А ни с кем! Он сам по себе и делами своими славными еще всем докажет, каков он!
Мысли стрелой пролетели в голове. У Петра аж дыхание сперло от охватившей ярости. Что-то в последнее время частенько вот так вот случается. Остановившись посреди комнаты, молодой император глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Порой это помогало унять не ко времени разгорячившуюся кровь. Но зато после этого голова становилась ясной и светлой.
Медикус смотрит на него откровенно испуганно. Оно и понятно, хуже нет, чем находиться при коронованных особах, склонных к перемене настроения. Причем так часто поминаемая его земляками дикая Московия тут вовсе ни при чем. Это относится к абсолютно любому монарху, разумеется, если он в силе, а не безвольная марионетка. Юный Петр долгое время как раз марионеткой и являлся. Но в последнее время
Здравия тебе, Иван Лаврентьевич, быстро успокоившись, произнес Петр, чем вверг Блюментроста в шок.
Немец, пятидесяти четырех лет от роду, лейб-медик, оказавшийся в данной должности еще в бытность Петра Великого, Иван Лаврентьевич Блюментрост имел полное право выражать свое удивление. Он уже и забыл, когда в последний раз слышал свое имя от окружающих. Холопы, те все больше барином или благородием величают. Высокопоставленные чины и офицеры, а с иными, как Петр заболел, он и не общался, только медикусом и поминали. Он вообще сомневался, что среди эскорта его величества есть хоть один человек, знающий его имя. И тут услышать такое от императора!
Сдрафстфуйте, фаше феличестфо, все же нашелся Блюментрост с ответом.
Что, удивлен, что я твое имечко ведаю? не без довольства поинтересовался Петр.
Приснаться, да, фаше феличестфо.
Ну и зря. Помнится, полгода назад, когда я простыл, тебя так величал другой медикус, Франц, вот только отчество его никто не называл.
Фы хотите скасать, что сапомнили мое имя с тех пор? У фас просто феноменальная память.
Это еще что, я так могу удивлять, что только держись. Ладно о том. Как Михаил?
Удивились этому все, но исполосованный когтями медведя гвардеец не только не отдал Богу душу, но даже сумел выдержать обратную дорогу до села. Здесь его передали в многоопытные руки медика, тут же начавшего над ним колдовать. По счастью, больше пострадавших не было, остальные отделались только ушибами, синяками и испугом.
Состояние тяжелое, фаше феличестфо.
В беспамятстве?
Не-эт, он сейчас спит. Сон, покой и регулярные смены пофясок это для него перфейшее лечение. Более сделать ничего нефосможно. Но он имеет сильный тело, будем надеяться, что фсе обойдется.
Ты лечи его, Иван Лаврентьевич. Лечи крепко. Он мне жизнь спас.
Я слышал несколько иное. Это фы ему жиснь спасать.
Ага, спаситель. Да я так испугался, что позабыл, как дышать. А то Так это с испугу. Бежать не могу, вот и попер вперед, возбужденно затараторил юноша.
А и то, кому не понравится, когда искренне восхищаются твоим героическим поведением? А уж юноше-то и подавно. Тут такое начинает твориться, что грудь буквально распирает от переполняющей гордости за себя любимого. И ведь уж сутки, как все вокруг только и поминают его храбрость, заздравные кубки поднимают. Но каждый раз как услышит, так голова сразу кругом.
Однако Петр старается всячески выказать свою скромность, не выпячиваться. С умыслом, надо сказать, старается. Потому как видит, что это еще больше раззадоривает окружающих. Не раз и не два слышал за спиной восхищенный шепот. И ведь точно знал, что не напоказ шепчут, а чтобы и впрямь остаться неуслышанными.
Фы напрасно так скромны, фаше феличестфо.
Да ладно тебе, Иван Лаврентьевич Погоди-ка. А это кто тут у тебя?
Петр и раньше видел забившуюся в дальний угол девчушку. Ну и что с того, сидит себе и сидит на лавке, никого не трогает. А то, что не подскочила и не отвесила земной поклон, так мала еще, лет двенадцати, не больше. Оно, конечно, непорядок, но она, скорее всего, так испугалась, что и как дышать позабыла. Крестьяне вообще по селу ходят будто пришибленные, все время озираясь, а ну как царь-батюшка, оплошаешь, как бы беды не вышло.
Оно вроде и по-людски себя ведет, и к старосте с вопросами подходит, и с иными разговоры вел, вопросы разные задавал. С Савватеичем вообще чуть не час говорил. Вернее, говорил все больше старик, летам которого уж и счет потеряли, а царь молодой внимательно слушал. Но с другой-то стороны. Эвон, когда барин наезжает, так только держись, а если в худом настроении А тут царь. Понимать надо.
Так вот. На девчушку Петр обратил внимание вовсе не потому, что та проявила непочтительность. Ну испугалась, да и бог с ней. А вот очень даже знакомый волдырь на ее руке встревожил его не на шутку. Уж как выглядит оспенная пустула, он по гроб жизни не забудет, а забудет, так отметины на лице враз напомнят. И вот нахождение больной оспой в одном помещении с Михаилом его как раз и встревожило. Кстати, не разъясни ему Блюментрост, что самому императору оспы теперь бояться нечего, то и за себя, грешного, испугался бы.
О-о, это больная дефочка, с готовностью ответил доктор, словно и не заметив тревоги в голосе императора.
Оспа?
Да.
Больная оспой в одной комнате с раненым, да еще спасшим мою жизнь? Петр уже явственно начал злиться.
О-о, фаше феличестфо, она не предстафляет опасности. Это так насыфаемая корофья оспа. Она часто фстречается у крестьян, ухажифающих за корофами. Челофек может сараситься, только если гной из пустулы попадет хотя бы ф маленькую царапину. Иначе никак. А еще люди крайне редко умирают от такой оспы. Очень редко.
Так ты, Иван Лаврентьевич, взялся ее излечить?
Не софсем так, фаше феличестфо. Лечить тоже, но глафное, я подумал, что если делать фариоляцию[8] из пустул корофьей оспы, то можно предотфратить саболефание оспой ф дальнейшем.
То есть как это?
Пришлось выслушать короткую лекцию. Из нее стало ясно, что если преднамеренно заражать оспой здоровых людей, то болезнь будет протекать более мягко и с куда меньшим риском смерти. И что не менее важно, количество пустул исчислялось буквально единицами. К слову заметить, Петру несказанно повезло отделаться только четырьмя отметинами на лице, так как можно было заполучить такое уродство, что впору скрываться под маской.
Данный метод использовался уже не первую сотню лет на Востоке и лишь сравнительно недавно был перенят европейцами. Правда, пока применялся только для того, чтобы обезопасить группу риска, то есть ближайшее окружение заболевшего оспой. Но все было за то, что метод будет распространяться[9].
Как видно, Иван Лаврентьевич решил воспользоваться случаем и поэкспериментировать. Тому имелось и дополнительное обстоятельство в виде бабки-травницы, жившей на отшибе, за околицей села. Случайно столкнувшись с лекаркой и больной, доктор явно заинтересовался методами этой дикарки-знахарки. Он вдруг уловил зерно истины в ее словах. Будь на его месте другой, скорее всего, он даже не взглянул бы в ее сторону.
Но Блюментрост был не обычным врачом, а новатором. Да еще и несколько лет провел подле такой деятельной натуры, как Петр Великий. Общаясь долгое время с человеком, который не чурался обучиться чему-нибудь новому у простого сельского кузнеца, немец просто не мог оставаться ханжой, чем грешили многие мастера своего дела, отличавшиеся ослиным упрямством.
Так вот. Доктор обратил внимание на то, что на сегодняшний день медики имели дело только с человеческой оспой. Про коровью знали, но соотнести одно с другим им в голову не приходило. Светила с мировыми именами не додумались, а неграмотная бабка, знахарка не в одном поколении, из затерявшегося в лесной глуши села, сообразила. Вернее, переняла это знание от своей матери.
Фы понимаете, фаше феличестфо, это может быть феликий открытие. Если фсе удастся, то получится спрафиться с одним ис феличайших бичей челофечества.
Это ты мне объясняешь, Иван Лаврентьевич? Да я первый поддержу тебя во всех твоих начинаниях.
Странно было бы, если Петр, сам едва избежавший смерти от этой самой болезни, отказался посодействовать тому, кто решил дать бой подобной заразе. Уж что-что, а это начинание он был готов поддержать целиком и полностью. В конце концов, гуляя по бескрайним просторам России, эта болезнь выкашивала тысячами именно его подданных, сдерживая рост численности населения, в чем кровно заинтересован любой правитель. Разумеется, оспа не была первопричиной высокой смертности, но она была одним из факторов, и если появилась возможность дать ей укорот, то это стоило и усилий, и денежных затрат.
Если так, фаше феличестфо, то я прошу посфолить мне остаться сдесь. Тем более Михаил требуется моя помощь, а перефосить его нелься, так как это его убьет.