Когда ангел проходит по сцене - Юн Фоссе 2 стр.

Я сказал себе, что моя цель как драматурга  писать пьесы так, чтобы они провоцировали наступление этих магических мгновений, чтобы в пьесах было такое сгущение, уплотнение, что они могли бы помочь подготовить саму возможность возникновения этих мгновений. Я писал об этом во многих эссе.

Как, например, здесь:

«И если у моей драматургии есть цель, то она состоит в том, чтобы писать тексты, в которых столько энергии, что они могут вызвать ангела и заставить его пройти по сцене.

Что за ангел, спросите вы? Да, это вопрос, и я постараюсь рассказать, что происходит в те магические, привилегированные мгновения, когда между сценой и залом возникает нечто необъяснимое. Для меня здесь речь о том, что простые слова в простых человеческих, зачастую банальных ситуациях, что-то очень конкретное становится настолько простым, настолько материальным, что возвышается над своей материальностью и внезапно становится новым глубоким прозрением, не понятийным, а эмоциональным. Прозрением, которое благодаря ритуальности театра, не индивидуально, а коллективно. Рождается какая-то хрупкая человеческая общность, которую ощущают все.

Иногда в такие мгновения к горлу подступает смех.

Когда ангел проходит по сцене, эстетика и этика становятся единым целым. Потому что, когда ангел проходит по сцене, вдруг  за пределами всех понятий, всех теорий  понимаешь намного больше, чем кто-либо когда-либо мог выразить словами. И понимаешь ты это сообща с другими.

И тогда, я думаю, ты близок к тем мистическим и невыразимым прозрениям, которые любое настоящее искусство с убийственной заботой хранит в своих недрах».

Да, я пытался описать эти мгновения, как мог. Что интересно, они близки концентрациям, или сгущениям, как комического, так и трагического в пьесе  те и другие настолько похожи, что одновременно у одного могут вызвать смех, а у другого  слёзы!

Думаю, постановка моих пьес хороша, когда зритель и плачет, и смеётся. Я считаю себя трагикомическим драматургом. Однако, ясное дело, некоторым моим пьесам смех вызвать трудно. Для этого они слишком меланхоличны.

А как соотносится это понимание со следующей цитатой?

«Я так мало понимаю. А с годами я понимаю всё меньше и меньше. Правда. Но и обратное тоже правда  с годами я понимаю всё больше и больше. Да, так и есть, с годами я стал понимать очень многое, едва ли не пугающе много. Как мало я понимаю, может обескураживать, а как много я понимаю, может пугать. Как такое может быть, что и то, и другое  правда, что я одновременно понимаю всё меньше и меньше  и всё больше и больше?».

Да, узнаю себя в этой цитате. То главное, что знаешь, никогда невозможно высказать открыто, напрямую. Тогда ведь всегда получается, что говоришь в итоге что-то другое. И всё же искусство, достойное таковым называться, старается выразить как раз невыразимое, выразить отсутствующее присутствие, я бы так, наверное, это назвал.

Различается ли восприятие ваших пьес в разных странах? А прежде, наверное, логично задать другой вопрос: каково участие режиссёра спектакля в подготовке такого акта прозрения?

Да, спектакли по моим пьесам идут в разных уголках мира. В течение многих лет я ездил и смотрел эти спектакли, как бы далеко это ни было  и в Китай, и в Японию, и на Кубу, но несколько лет назад я перестал ездить. Теперь я смотрю новые постановки своих пьес крайне редко, почти никогда, даже норвежские.

Но всё же я успел посмотреть множество спектаклей. И больше всего меня поражает, насколько удивительно глубоким оказалось понимание, которое нашло моё творчество в совершенно разных культурах. Да, и китайские, и японские постановки, которые я видел, показали почти что пугающей глубины проникновение в моё творчество.

Но всё же я успел посмотреть множество спектаклей. И больше всего меня поражает, насколько удивительно глубоким оказалось понимание, которое нашло моё творчество в совершенно разных культурах. Да, и китайские, и японские постановки, которые я видел, показали почти что пугающей глубины проникновение в моё творчество.

И хотя многое из чисто внешнего разнится, многое из глубоко внутреннего схоже по всему миру. Это, наверное, главное из того, что я усвоил.

И важнее тут, кто ставит спектакль, чем язык или страна. У всех лучших режиссёров есть одна общая черта: они относятся к тексту с большим уважением. Они играют пьесу так, как она написана, а если нужны изменения, то они что-то и вычёркивают, но с большой осторожностью. Потому как некоторым моим пьесам присуща жёсткая форма, или строгое единство между формой и содержанием, так что из них нельзя ничего вычеркнуть, в то время как у других пьес форма более открытая, и из них что-то вычеркнуть можно.

Однако лучшие режиссёры относятся к тексту с большим уважением, и в то же время сохраняют, так сказать, свой собственный голос, свою, присущую только им, манеру создания театра. С этой точки зрения лучшие спектакли стали, если так можно выразиться, сплетением голоса пьесы и голоса режиссёра.

Мои пьесы можно ставить по-разному, символистски, реалистически и так далее. Часто я думаю о каждой пьесе, как о мелодии, и пока мелодия слышна и не перевирается, я постановкой доволен. А как известно, мелодии во всех странах одинаковы, хотя их и поют на разных языках, а ещё их можно исполнять как песню, оперу, рок, джаз и так далее.

Раз мы заговорили о разных странах, то, пожалуй, самое время поговорить и о стране, где выходит эта книга. Каково ваше отношение к России? У вас есть любимые русские писатели, драматурги? Чувствуете ли вы какое-то родство между русской драматургией и своей?

Меня всегда очаровывало русское и славянское в целом. Причину объяснить не так просто. Наряду со скандинавской культурой, немецкая и русская культуры всегда были мне близки, но если немецким я владею на приемлемом уровне и много раз бывал в Германии, то в русском я не знаю ни слова и был в России только один раз, в Санкт-Петербурге.

Возможно, такое моё отношение связано с тем, что я читал Достоевского в юности, в возрасте, когда человека отличает особая восприимчивость. Романы Достоевского поглотили меня. Возможно, моя очарованность отсюда.

Во всяком случае, могу сказать наверняка, что из всех драматургов наибольшее восхищение я питаю к Чехову. Он писал так хорошо, что нужно очень постараться, чтобы испортить его пьесы. В таком случае и перевод должен быть очень плохим. И это многое говорит о силе его голоса как драматурга.

Не знаю, испытал ли я влияние Чехова. Наверное, да, но мне никак не удаётся чётко определить, в чём оно состоит. Если говорить наивно и просто, Чехов для меня  лучший в мире драматург!

И кстати, обо всём русском. Хотя сам я русского не знаю, моя старшая дочь изучает русский в университете. Она вместе со своими однокашниками должна была стажироваться полгода в Санкт-Петербурге, но у них возникли трудности с визой, что весьма огорчительно, ведь речь идёт о настоящих друзьях России!

Ещё не могу не рассказать удивительную историю: моя младшая дочь буквально влюбилась в детский мультсериал о русском медведе, который она смотрит на своём Маке. И смотря этот сериал она, по словам сведущих людей, научилась прекрасно понимать и говорить по-русски. Невероятно! Она уже билингва  говорит на словацком и норвежском  и в добавок сама выучила ещё и русский, так что теперь в свои шесть лет она говорит на трёх языках, и при этом утверждает, что русский ей нравится больше всего.

Я очень рад, что моя драматургия становится известной в России, так что и у меня теперь есть шанс стать частью русской культуры, возможно не малой частью, кто знает.

Несколько лет назад я принял католичество, но не буду скрывать, православие по сути мне ближе, так что я периодически хожу на православную службу в Осло.

В заключение я хотел бы поблагодарить редакцию «Жанры» издательства «АСТ» за то, что они издают на русском языке целых двенадцать моих пьес. Хочу также поблагодарить Веру Дьяконову, Елену Рачинскую и Аллу Рыбикову за перевод.

Моя драматургия выходила на многих языках, но только эта антология может похвастаться таким количеством издаваемых пьес. Неслыханно!

Это моя первая книга на русском языке, прежде проза и драматургия публиковались только в журналах. Так что от всей души спасибо!

О постановках пьес

Юна Фоссе в России

Юрий Бутусов, главный режиссёр и художественный руководитель Санкт-Петербургского академического театра имени Ленсовета, режиссер спектакля «Сон об осени» по одноименной пьесе Юна Фоссе:

Я пишу этот текст, сидя в мансарде старого дома в Дании. Для нас, русских, это все большое общее место  СКАН  ДИ  НА  ВИЯ. Позвонили знакомые: «Как вы там среди мороза и снега?» А здесь +4, снега нет и в помине. Ничего мы не понимаем и не знаем про планету Скандинавию. Про людей, которые здесь живут.

И вот  Юн Фоссе Он не датчанин. Норвежец. Пожалуй, это единственное, что о нём известно точно. Пишет или писал много. Сейчас куда-то пропал, вроде затаился где-то во фьордах. Пьесы странные, написанные лесенкой, похоже на Маяковского ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА  Мужчина, Женщина, Отец, Мать, Он, Она Иногда встречаются какие-то загадочные имена. В одной из пьес, по сути, действующее лицо  Ибсен Хотя на сцене не появляется (пьеса «Сюзанна»). Связь с Ибсеном очевидная, кровная, полноценная Разъясняет ли что-то Фоссе, дает ли ответы? Нет, только ставит вопросы. Хочет ли объяснить? Нет, не хочет. Кто он вообще, этот Фоссе? Неизвестно. Сколько лет ему? Нет ответа. А жив ли вообще? Неясно. Может, и умер давно. Кто он? Наследник Ибсена? Возможно. Борьба с внутренними троллями, с тезисом «Будь довольным собой», один из краеугольных камней его драматургии. Может быть, Стриндберга? Наверняка. Мужчина и женщина. Их взаимоотношения. Смерть мужчины Связь очевидна. Метерлинка? Конечно. Пьесы насквозь символичны. Должен прийти Кто-то Вершины. Туман. Ожидание. Наследник суровых норвежских рыбаков? Не исключено. Кто он? Живущий в одно время с Брейвиком, Ю Несбё, Гарбареком, Мольвером. Загадочность Фоссе  одна из важнейших черт его драматургии. Его пьесы читаешь, как детектив. В них всегда есть саспенс, есть кто-то, которого мы ждем и боимся, но и надеемся, что он придёт, и все станет ясно Но не приходит Как Годо из великой пьесы Беккета. И всегда, всегда Мужчина и Женщина, Он и Она, и Сын и Море. Ветер. Фьорды. Лодка. Старый дом и вселенская боль одинокого человека. Его Крик, выросший из картины Мунка, фундамента искусства двадцатого века. Хотя это не картина, конечно. Это сама человеческая Душа, разорванная в клочья И в кажущемся спокойном течении слов  Крик, беда человека наедине с самим собой. Кто этот Кто-то, о ком пишет Фоссе? Человек? Бог? Случайность? Любовь? Смерть? Надежда? Завораживающий ритм слов, бесконечные повторения