В-пятых, местом совершения преступления может быть оккупированная территория Советского Союза (в общем случае) или любая другая территория, находящаяся вне контроля СССР. «Переход на сторону врага» мог быть осуществлен, фактически, где угодно, кроме территории, находившейся под советским контролем. Сношения с вражеским государством, совершенные на территории, контролируемой властями СССР, должны квалифицироваться не как коллаборационизм, а по нормам ст. 583 УК РСФСР.
В-шестых, способом совершения преступления является оказание помощи вражескому государству. Оказание помощи может быть осуществлено в виде взаимодействия (т. е. контактный способ). Так, в период Великой Отечественной войны ущерб мог быть причинен СССР в рамках работы (службы) гражданина в административных органах, вооруженных, полицейских и прочих формированиях Третьего рейха. Однако оказание помощи врагу могло состояться и в одностороннем порядке, например, когда человек самостоятельно вел вооруженную борьбу против советских партизан. Однако в этом случае коллаборационизм имел место, только если у такого человека был умысел[20] именно на оказание помощи Третьему рейху, а не просто на причинение ущерба СССР. Иначе в коллаборационисты можно было бы записать все антисоветские силы, действовавшие на оккупированной территории СССР, а это не так.
В-седьмых, средства и орудия совершения преступления, которое можно квалифицировать как коллаборационизм, могут быть разными, что и показывает типология коллаборационизма, достаточно хорошо разработанная в историографии[21].
Субъективная сторона
Субъективная сторона преступного деяния это отношение человека, совершившего преступление, к своему деянию. Сюда входит определение вины (у нее есть две формы умысел и неосторожность), мотивов и целей лица, совершившего деяние.
Во-первых, коллаборационизм характеризуется наличием умысла (осознание виновным сущности совершаемого деяния, предвидение его последствий и наличие воли, направленной к его совершению). Кроме того, здесь следует говорить о сдвоенном (дуальном) умысле, который одновременно должен был быть направлен и на оказание помощи врагу СССР, и на причинение ущерба Советскому Союзу. Наличие только одной из перечисленных направленностей умысла не дает основания рассматривать деяние как коллаборационизм.
Умысел здесь может быть и прямым, и косвенным[22]. Прямой умысел мы должны предположить у идейных, «политических» коллаборационистов. Косвенный умысел, т. е. сознательное допущение последствий или безразличное отношение к ним, у лиц, которые были вовлечены в коллаборационизм по другим мотивам. Хотя, конечно, нужно изучать каждый конкретный случай.
Наличие умысла коррелируется с добровольностью вовлечения в коллаборационизм. Этот аспект принимался во внимание советскими властями. Согласно указанию НКВД СССР о задачах и постановке оперативно-чекистской работы на освобожденной от немецко-фашистских оккупантов территории СССР от 18 февраля 1942 г., советские спецслужбы брали под наблюдение «лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях, вне зависимости от рода обязанностей», а также всех лиц, добровольно оказывавших услуги немцам, какой бы характер эти услуги не носили», кроме тех людей, которые были оккупантами «насильно мобилизованы»[23]. Таким образом, последние, фактически, выводились из круга лиц, подозреваемых в коллаборационизме.
Во-вторых, мотивы (побуждения, которые провоцируют решимость на правонарушение) и цели (представление человека о желаемом результате, к которому он стремится, нарушая закон) совершения человеком преступного деяния, которое квалифицируется как коллаборационизм, могут быть разными, что отмечено в историографии. При этом добровольность вовлечения в коллаборационизм не исключает вынужденности принятия такого решения: так, С. Хоффман выделял вынужденный и сознательный коллаборационизм[24], В.А. Пережогин сделал вывод, что в СССР «гражданский коллаборационизм по большей части носил вынужденный характер»[25].
Во-вторых, мотивы (побуждения, которые провоцируют решимость на правонарушение) и цели (представление человека о желаемом результате, к которому он стремится, нарушая закон) совершения человеком преступного деяния, которое квалифицируется как коллаборационизм, могут быть разными, что отмечено в историографии. При этом добровольность вовлечения в коллаборационизм не исключает вынужденности принятия такого решения: так, С. Хоффман выделял вынужденный и сознательный коллаборационизм[24], В.А. Пережогин сделал вывод, что в СССР «гражданский коллаборационизм по большей части носил вынужденный характер»[25].
Мы предлагаем более подробный анализ мотивов и целей вовлечения граждан СССР в коллаборационизм в период Великой Отечественной войны:
1. Психологические мотивы страх перед жестокостью оккупантов, стремление защитить свои семьи[26], спастись от тяжелейших условий плена[27]. Такие мотивы лишены низменного содержания. Цель, обусловленная ими, физическое выживание человека. Попав в экстремальную психологическую ситуацию оккупации или плена, люди часто были вынуждены делать биологически обусловленный выбор умереть от голода и иных тяжелых условий или пойти на сотрудничество с врагом.
В некоторых случаях решение пойти на сотрудничество с врагом люди принимали в состоянии сильного душевного волнения (аффекта), которое могло быть как резким, так и «накопившимся» (кумулятивный аффект). Ситуация оккупации, плена, жизни «остарбайтеров» с точки зрения психологии была экстремальной. Для многих попавших в нее людей она выходила за пределы «нормального» человеческого опыта. Определявшими ее экстремальность факторами были эмоциогенные воздействия в связи с опасностью, трудностью, новизной положения человека; дефицит необходимой информации; чрезмерное психическое, физическое, эмоциональное напряжение; воздействие неблагоприятных климатических условий: жары, холода и т. д.; наличие голода, жажды. Эта ситуация была связана с угрозой потери здоровья или жизни и существенно нарушала базовое чувство безопасности человека, веру в то, что жизнь организована в соответствии с определенным порядком и поддается контролю[28].
2. Низменные мотивы тщеславие, алчность[29], месть. Такие мотивы обусловлены корыстными и иными эгоистическими побуждениями, когда целью человека выступает улучшение своего социального и экономического положения путем совершения аморальных поступков либо реализация низменных страстей (ненависть, ревность, зависть и пр.). В период войны и оккупации «улучшение» коллаборационистами своего материального положения часто достигалось за счет людей, репрессированных или уничтоженных оккупантами, например, выселенных в гетто и отправленных в «лагеря смерти» евреев. Некоторые коллаборационисты присваивали себе чужие квартиры, мебель и другое имущество. Другие «выслуживались», делали карьеру при оккупационной администрации. Использовали они и возможность осуществлять всевластие над другими людьми, распоряжаясь их судьбами, безнаказанно применяя насилие, мстя своим «недругам», перед которыми они были бессильны при советской власти. Другие применяли данные оккупантами полномочия для вымещения садистских и иных патологических и преступных наклонностей. Даже сами германские оккупанты отмечали «чрезмерные» зверства со стороны коллаборационистов по отношению к мирному населению, причиной чего они считали «личную ненависть» к советской власти и «жажду мести»[30].
3. Политические мотивы неприятие советской власти[31], негативная реакция на социально-политические условия в СССР, в том числе коллективизацию и репрессии[32]. Такие мотивы были основаны на идейности, убеждениях, политических взглядах. Целью «политических» коллаборационистов в период Великой Отечественной войны, в основном, было свержение в СССР власти большевистской партии. За рубежом, особенно, в среде русской эмиграции, как известно, сложилась концепция «Освободительного движения народов России», направленного в годы войны как против Германии, так и против СССР (т. н. «третья сила»), а также «антисталинской революции»[33] и «новой гражданской войны» в Советском Союзе[34]. Ряд современных российских исследователей поддержал эту концепцию[35].
К политическим мотивам примыкают этнополитические шовинизм, национализм[36], участие в «национально-освободительном движении», направленном против СССР[37]. Цель, обусловленная такими мотивами, завоевание независимости от Советского Союза для отдельных регионов или полная дезинтеграция СССР.
С правовой точки зрения, мотивы и цели совершения преступления имеют большое значение и для квалификации деяния, и для назначения наказания. Не является исключением и коллаборационизм.
В годы войны и после нее советские власти рассматривали психологические мотивы вовлечения в коллаборационизм и обусловленную этими мотивами цель (физическое выживание) как имевшие наименьшую общественную опасность. Таким образом было проявлено понимание, во-первых, вынужденности взаимодействия с оккупантами значительной части жителей захваченной территории СССР, отсутствия у них низменных мотивов и прямого умысла причинить ущерб своей стране, и, во-вторых, малозначительности ущерба, причиненного таким взаимодействием в большинстве случаев. Согласно упомянутому выше указанию НКВД СССР от 18 февраля 1942 г., основанием для ареста жителей освобожденной территории СССР были данные «о предательской работе с их стороны при немцах», но не сам факт работы «в созданных немцами учреждениях и предприятиях»[38].
Такой же подход, в целом, применялся и к военным коллаборационистам из числа советских граждан, среди которых подавляющее большинство составляли бывшие военнопленные. В германском плену оказалось 5,74 млн военнослужащих Красной армии[39], из которых 3,9 млн чел. погибли[40], что составляло 68 % попавших в плен (для сравнения: во время Первой мировой войны погибло 2,9 % военнопленных солдат и офицеров Русской армии)[41]. Значительная часть пленных погибла в первую же военную зиму (19411942 гг.). Невыносимые условия содержания в лагерях вынудили часть выживших пленных проявить слабоволие и поддаться на «добровольно-принудительную» вербовку в коллаборационистские формирования.
Необходимо также учитывать, что часть военнопленных, дав согласие на вступление в коллаборационистские формирования, изначально намеревалась из них дезертировать и при первой возможности перейти на сторону советских партизан, европейского движения Сопротивления или за линию фронта[42], что и происходило даже в тяжелые для СССР периоды, когда перевес на фронте был не на советской стороне. Так, в 1942 г. произошел переход десятков и сотен полицейских к партизанам в Орловской, Смоленской, Витебской областях. В сентябре того же года в Харькове были арестованы 37 украинских полицейских, которые подстрекали других полицейских к дезертирству. В Запорожье в деятельности советского подполья принимали активное участие русские коллаборационисты. В октябре из 3-го батальона «Туркестанского легиона» дезертировала значительная часть солдат и командиров, после чего батальон был расформирован. Из «Грузинского легиона» по пути на фронт сбежали с оружием 170 чел., а по прибытию на фронт, 10 октября, части «легионеров» удалось перейти на сторону Красной армии. Из «Армянского легиона» по дороге на фронт сбежали около 100 чел., а в ноябре на советскую сторону перешли 39 легионеров[43].