Он вдруг улыбнулся.
Что такое? спросила я.
Он покачал головой. Ответа я не получила. Он наверняка заметил, что я на него пялилась.
Он поместил портрет в раму, поставил заднюю стенку на место и зафиксировал скобки. Затем повернул картину в руках и поднял ее на свет.
Получилось идеально. Он положил готовую работу мне на колени и взял следующую картину, которую я нарисовала недалеко от дома, у скал. Море в этот день было необычного голубого цвета, и мне почти удалось передать этот оттенок. Пока Коллам молча смотрел на картину, я заметила, что его глаза были сегодня такого же цвета.
Мы с Питером провели у скал весь день, до самого заката. Спокойное, но грозное настроение, которое море в тот день излучало, ощущалось на картине.
Не хочешь рассказать, что случилось с твоей матерью? прервал мои мысли Коллам.
Я сглотнула. Несколько недель после смерти мамы я пыталась не говорить и даже не думать о ней. Казалось, что так проще справиться с утратой.
Коллам не давил на меня. Он просто ждал моего решения. Я посмотрела ему в глаза и поняла, что могу доверять. Я сделала глубокий вдох и начала медленно рассказывать об аварии и о том, когда я видела ее в последний раз. Коллам отложил раму в сторону и прислонился к столу рядом со мной.
Когда я закончила, он молчал и смотрел на меня. На мои глаза наворачивались слезы, стекая по щекам. Коллам стер их с моего лица.
Мне так жаль, прошептал он, обнимая меня и притягивая к груди. Я прижалась к нему. Он пах солнцем и морем.
Почему ты это делаешь? я не осмеливалась смотреть на него, надеясь, что он не станет меня отпускать.
Ты о чем? спросил он, гладя меня по волосам.
Ты игнорировал меня неделями, напоминаю я, а сейчас ты совсем другой.
Не знаю, его голос звучал хрипло. Когда я увидел тебя в первый раз, ты в растерянности сидела рядом с китом. Мне показалось, мы совсем не подходим друг другу.
Я напряглась.
Ты даже не знал меня.
Он улыбнулся, и мой гнев сдулся, как воздушный шар.
Я же сказал, у меня просто было такое чувство. Ты стояла в воде, вцепившись в кита, и я сразу же понял, что мне стоит быть осторожнее.
И что? Теперь ты передумал?
Именно, ответил он, отпуская меня и поворачиваясь к работе. Я посмотрела на него с недоверием, но он, видимо, был еще не готов объяснить свою резкую смену настроения.
Почему ты не живешь со своими родителями? спросила я, собравшись.
Он покачал головой и коротко сказал:
Я никогда не знал своих родителей, его тон не допускал дальнейших вопросов. Эта картина нравится мне больше всех, сказал он. Хотел спросить он колебался.
Что?
Ты не подаришь ее мне?
Я посмотрела на него. Он что, серьезно?
Я бы с радостью повесил ее в своей комнате, в его голосе звучало волнение.
Конечно, если она тебе нравится, ответила я, смущенная неожиданной похвалой.
Он взял белую раму, посмотрел на нее пару секунд, а затем отложил в сторону. Потом он пошел в угол, где были сложены рамы, и копался там некоторое время. Наконец он вытащил простую светло-серую рамку и довольно на нее посмотрел. С этой картиной он работал так же заботливо, как и с портретом моей матери. Я сидела рядом, молчала и размышляла.
Уже поздно, сказал он, когда закончил. Мы можем обрамить оставшиеся картины в следующий раз, если хочешь.
Если мне можно будет наблюдать, как ты работаешь.
Конечно.
Он взял меня за талию и поднял с верстака. Я почувствовала покалывания в теле от его прикосновения. Он опустил меня на пол, и его близость, как и всегда, ввела меня в состояние полнейшей растерянности. Пришлось взять себя в руки, чтобы не прижаться к его мускулистой груди. Он отошел в сторону и взял картину.
Если мне можно будет наблюдать, как ты работаешь.
Конечно.
Он взял меня за талию и поднял с верстака. Я почувствовала покалывания в теле от его прикосновения. Он опустил меня на пол, и его близость, как и всегда, ввела меня в состояние полнейшей растерянности. Пришлось взять себя в руки, чтобы не прижаться к его мускулистой груди. Он отошел в сторону и взял картину.
Время ужина.
Мы молча шли в дом. Он намеренно держался на небольшом расстоянии от меня. Софи и доктор Эриксон восхитились двумя обрамленными картинами.
Я хотел показать тебе портрет твоей матери, который нарисовал сам, сказал доктор Эриксон.
Мы с Колламом пошли в соседнюю комнату вслед за ним. Здесь было что-то вроде библиотеки, хотя так можно было назвать весь их дом. У стен стояли книжные полки, доходившие до темно-синего потолка, а на столах лежали стопки книг. Лампы для чтения и обтянутые клетчатой тканью кресла дополняли обстановку.
Пока доктор Эриксон копался в своих папках, Коллам подошел ко мне.
Его семья уже целую вечность собирает старые книжки. Тут можно найти сокровища, за которые коллекционеры будут готовы отдать целое состояние. У него куча первых изданий.
Я еще больше удивилась.
Ах вот же он! воскликнул доктор Эриксон, вытаскивая пожелтевший лист из папки. Он положил его под лампу, и мы подошли ближе. Это был портрет, нарисованный карандашом.
Тогда ей было примерно столько же, сколько тебе сейчас. Она часто приходила к нам порисовать. Я показывал ей разные техники. У нее был талант.
Я озадаченно посмотрела на него. Моя мама рисовала. Коллам, взглянув на меня, мягко подтолкнул меня к креслу.
Она никогда не рассказывала мне об этом, я взглянула на доктора Эриксона.
Очень похоже, она тогда хотела оставить все позади. Не думаю, что это было правильным решением. Но она была упрямой. Если что-то для себя решила, ничего не могло заставить ее отказаться от этого решения.
Я знала, о чем он говорил. Доктор Эриксон повернулся к своим папкам.
У меня есть последний рисунок, который она нарисовала у нас. Он в целом готов, она хотела добавить пару деталей. В таких вещах она была настоящей перфекционисткой.
Он вытащил лист, и я уставилась на картину, которая выглядела слишком реальной, чтобы быть нарисованной. На ней изображался сад Эриксонов во всем великолепии. Каждый цветок был прорисован с любовью. Старая, увитая плющом мастерская выглядела так реально, что могло показаться, кто-то сейчас пройдет мимо и откроет дверь.
Можешь забрать их, теперь они твои.
Я сглотнула.
Коллам сел на подлокотник кресла и взял меня за руку.
Время ужина! раздался из-за двери голос Софи. Я с облегчением покинула комнату, в которой витали воспоминания.
Мне пора идти домой, нерешительно сказала я после ужина.
Уже поздно, ответила Софи. Коллам, отведи Эмму домой, не можем же мы позволить ей идти одной.
Разве со мной может что-то случиться, вяло заявила я в надежде, что Коллам все же пойдет со мной.
Он не обратил внимания на мое возражение и взял со стола обрамленную картину.
Идем?
Все было замечательно, поблагодарила я Эриксонов.
Приходи к нам еще! с улыбкой попрощались они.
Мы с Колламом молча шли рядом.
Наверное, ты задаешься вопросом, какие еще тайны мать от тебя скрывала? прервал молчание Коллам.
Очевидно, есть вещи, которые я о ней не знала.
А ты знаешь своего отца?
Я покачала головой.
Нет, она никогда не говорила мне о нем, а однажды я даже спрашивать перестала. Она всегда грустила, как только я начинала разговор.
Кажется, он понял меня и кивнул. Я взглянула на него со стороны.
Где ты жил до того, как оказался у Эриксонов?
Он посмотрел с ухмылкой.
Я не хотела давить на него, поэтому прикусила губу и ушла в размышления, пока Коллам не прервал поток моих мыслей.
Не хочешь зайти? спросила я, когда мы подошли к дому.
Он покачал головой и протянул картину.
Хорошо, что ты пришла сегодня. Я пока не буду заниматься другими картинами, подожду тебя.
Он посмотрел мне в глаза. Я повернулась и пошла к дому, ощущая уже знакомое приятное чувство в животе.
Глава 7
Эмма?
Итан пришел домой, когда уже стемнело. Я сделала домашние задания и отправила Дженне имейл, в котором подробно рассказывала о Колламе. Ее интересовала каждая деталь, и мое сердце билось чаще, когда я рассказывала ей о его взгляде, о его словах.
Я сбежала по лестнице и споткнулась на последней ступеньке, когда увидела, кто стоял рядом с Итаном. Коллам улыбался мне. Итан, кажется, не заметил моего смущения и вешал пальто в шкаф, продолжая говорить:
Сегодня я был у доктора Эриксона, чтобы спросить его, знает ли он кого-то, у кого ты сможешь брать уроки игры на гитаре. К сожалению, в городе никого нет, но Коллам был очень добр и предложил свою помощь. Он хорошо играет, ты это, наверное, знаешь. Если хочешь, он может заниматься с тобой раз в неделю. Что думаешь на этот счет?
Теперь Итан посмотрел на меня.
Эм, откашлялась я, пытаясь потянуть время, чтобы придумать умный ответ. С радостью, я пожала плечами и засунула руки в карманы. Мы можем попытаться.
Коллам улыбнулся, и мое сердце сжалось. Как он это делал?
Хорошо, Итан, кажется, не замечал моего волнения. Идите проверьте, что ты уже умеешь.
Он повернулся и ушел в кухню.
Мы с Колламом смущенно стояли друг напротив друга, вернее, я была смущена, а он самоуверенно улыбался.
Ну что, пойдем? спросил он. Если ты не хочешь брать уроки у меня я могу уйти.
Он замолчал, ожидая ответа, в то время как я пыталась привести мысли в порядок.
Но я бы с радостью остался, продолжил он через несколько секунд.
Я посмотрела на него.
Нет, не уходи, пробормотала я, направляясь в свою комнату.
Он любопытно рассматривал каждую мелочь, а я смущенно молчала.
До сегодняшнего дня меня совершенно не беспокоил факт, что моя комната была не очень-то большой. С приходом Коллама она будто бы уменьшилась, казалось, что его присутствие заполняет всю комнату. К счастью, здесь было более-менее прибрано. Коллам заинтересованно рассматривал картину, висевшую над кроватью.
Очень красиво.
Я уже не помню, сказала ли тебе спасибо.
Он покачал головой.
Я сделал это с удовольствием. С радостью обрамлю и другие картины, если хочешь. Они все еще лежат в мастерской, приходи к нам.
Значит, он думал об этом. Я не была уверена, сказано ли его предложение всерьез. Будь моя воля, я бы уже на следующий день снова пошла в дом священника. Но в школе он держался отстраненно. Время от времени смотрел на меня или улыбался, но не больше. Это расстраивало меня сильнее, чем я была готова признать.
Могу зайти к вам как-нибудь, нерешительно сказала я.
Хорошо, буду ждать.
Он вытащил свою гитару из чехла и попросил показать ему, что я раньше играла. Я показала ему свои нотные листы.