Огненный питон, чьи кольца сдавливают мое тело, немного ослабляет хватку.
Сова с уханьем и пронзительными вскриками кружится у черного нароста. В воздухе мечется пыль, взлетают фейерверки земли и вертолетиками кружатся сосновые семена. Несколько совиных перьев опускаются на вырванную траву. Я упираюсь спиной в поваленную березу и застываю, когда вижу, как черный нарост начинает отделяться от дерева. Будто великан подцепляет огромным ногтем запекшуюся корку раны и понемногу отдирает её.
Сова с прежним упорством кидается на черный нарост, сосна слабеет, и её корни обессилено падают на землю. Ветви замедляют взмахи, и дерево угрожающе наклоняется. Питон спускает кольца с груди, и я потихоньку шевелю руками.
Дупло раскрывается, изнутри раздается тот же омерзительный вой, и сосна опирается на ель, на то самое дерево, у которого отхватила большую ветвь. Черный нарост отлетает от ствола и тяжелым мешком падает вниз. Ель, в отместку за оторванную ветвь, наклоняется в сторону, сосна с воем падает на землю. В прелый воздух взлетают кряжистые ветви, в агонии по земле переплетаются плети корней. Я подвигаюсь ещё чуть-чуть и чувствую, как на свободе оказывается правая рука.
Дупло раскрывается, изнутри раздается тот же омерзительный вой, и сосна опирается на ель, на то самое дерево, у которого отхватила большую ветвь. Черный нарост отлетает от ствола и тяжелым мешком падает вниз. Ель, в отместку за оторванную ветвь, наклоняется в сторону, сосна с воем падает на землю. В прелый воздух взлетают кряжистые ветви, в агонии по земле переплетаются плети корней. Я подвигаюсь ещё чуть-чуть и чувствую, как на свободе оказывается правая рука.
Серая птица нападает на слабо дрожащий черный кусок дерева. Над кронами деревьев с криками летают полчища ворон. С удивлением, что я не замечал их истошных криков раньше, я понимаю, что сейчас вовсе и не ночь, а лишь ранний вечер. Темнота же наступила из-за каркающего, хлопающего крыльями и беспрерывно гадящего сонма ворон. Освободившейся рукой я понемногу стаскиваю с себя раскаленные кольца огромного питона. Вскоре на волю вырывается вторая рука, и дело по освобождению идет живее. Ещё немного и на свободе окажутся ноги.
Черный нарост превращается в лежащего перевертня, над которым кружит серая сова. От совы так вкусно пахнет.
Пахнет пищей
Кар! крикнул подлетевший иссиня-черный ворон.
Блестящие бусинки глаз оценивающе смотрят на меня, словно покупатель на рынке присматривается к туше поросенка и выбирает какую часть заказать к празднику. Я кидаю в него шишкой, и ворон отскакивает от меня на пару шагов. Однако взгляд остается таким же оценивающим, взглядом вечно голодного стервятника. Спустя два стука сердца он начинает съеживаться и, в конце концов, юркает черной мышкой в прошлогоднюю листву. Уходит в никуда. С ног соскакивают последние кольца, мой огненный питон умирает, обессилено сложив свои кольца в темную груду.
Нет! доносится откуда-то женский голос.
Меня подкидывает на месте откуда? Я представляю, как разрываю мягкую плоть и вгрызаюсь в теплое мясо. Перед моими глазами проносятся окровавленные пальцы и ошметки волос, которые падают на взорванную землю. Где она? Я втягиваю ноздрями воздух и чувствую жжение во всем теле, словно миллионы муравьев бегают под кожей.
Женька, надень веревку обратно! раздается голос со стороны совы.
Серая птица сидит на черном перевертне и смотрит на меня, её круглые янтарные глазищи прожигают меня насквозь. Она снова открывает клюв:
Женька! Надень! Веревку! Обратно!
Так вот откуда идет женский голос от совы. Так вот почему от неё так вкусно пахнет. Я двигаюсь к ней, не обращая внимания на истошные крики ворон. Сова склоняет голову набок и спокойно ждет моего приближения. Она уже не просит надеть веревку, лишь следит за передвижениями круглыми глазами.
Вороны кричат в истошнее и спускаются к верхушкам деревьев. Теперь их крылья задевают за раскидистые ветки и вниз, как хлопья черного снега, спускаются темные перья. Я перешагиваю через мертвого питона, теперь он напоминает обычную веревку с какими-то привязанными мешочками. Совсем недавно он сдавливал мне грудь огненными кольцами, а теперь валяется мертвым тросом. Его я должен нацепить? Чтобы снова ощутить боль в мышцах и ожоги по телу? Глупая сова
Женя! Веревку! Обратно! снова раздается со стороны совы, но я лишь ухмыляюсь и делаю к ней ещё шаг.
Грудь распирает от силы, под кожей бегают муравьи, на земле лежит черный перевертень, и сова так вкусно пахнет человеком Я решаю перекинуться и дать волю животным чувствам, что сдерживал до этого момента. Дерево уже не бьет корнями, ветер тихо качает коричневые ветки с длинными зелеными иглами.
Женька! вскрикивает сова и отлетает от лежащего перевертня.
Треск материи заглушает последующие слова. Огонь бежит по жилам, когда я представляю перед собой черного оборотня, не этого маломерка, что лежал под совой, а настоящего того, который почти убил меня в злопамятную ночь. Меня сгибает судорогой, и в тот же миг тело взрывает изнутри, словно я проглотил гранату без чеки.
Окружающая реальность вмиг преображается, над головой больше нет миллиарда ворон кружатся несколько десятков птиц, вспарывает испуганными криками лесную тишину. На месте лежащего оборотня смутно виднеется обнаженный человек, но это был перевертень в ноздри сразу лезет запах мокрой псины. Чуть поодаль, за поваленным деревом маячит чем-то знакомая женщина. По её щеке тихо сползает струйка крови из рассеченного лба так вот чем наносило всё это время. Я кидаюсь на запах.
Женька! Надень веревку обратно! слабо вскрикивает она.
Четыре слова четыре прыжка. Ровно столько отделяет её от меня. В теле играет злая мощь, именно она заставляет лапы оттолкнуться и изгибает тело в смертоносном прыжке. Через запутанную веревку, через мертвого перевертня, через поваленный ствол. Я готов увидеть ужас, страх, мольбу, но только не то, что вижу в последнюю секунду
Женщина улыбается
Они всего лишь пища
Мир взрывается миллионом цветов, и все цвета пожирает великая тьма
Женька, ты как, очнулся? я ощущаю похлопывания по щекам. Если судить по ощущениям, то меня хлопают лопаткой для переворачивания блинов.
Почти, ещё немного и совсем проснусь. Не бейте, пожалуйста, больше! я пытаюсь увернуться от жесткой ладони.
Я тебя вообще должна была оставить здесь, рядом с перевертнем, отвечает ведарша.
Каким перевертнем? я сажусь на холодную землю и тут же взвываю от веревочного ожога, но вскоре забываю о боли.
Я изумленно оглядываюсь по сторонам по небольшой лужайке словно прошелся ураган. Полянка перекопана, дерн вырван кусками, на боку лежит огромная сосна. На вырванных кусках земли чернеют вороньи перья, будто здесь пировала огромная стая каркающего племени. Больше всего меня поразила именно упавшая сосна: в три мужских обхвата, толстые корни походят на канаты подвесного моста, почти у самой верхушки темнеет дупло, из которого торчит сломанная еловая ветка.
Так это всё не сон?
Я оглядываю себя тело также стянуто веревкой с мешочками, но одежда отсутствует вовсе, кроме какой-то набедренной повязки. Кожа на местах соприкосновения с мешочками покраснела и скукожилась, будто расчесанная экзема на ногах. Однако самое главное я жив! Я смог пережить ночь Предела.
Что произошло?
Ничего существенного, перекидываться не хочешь?
Нет, я бы пожрал чего-нибудь, говорю я в ответ, и желудок утробно рычит, подтверждая мои слова.
Мяса или сыра?
Я вижу на женском лбу, почти у самой кромки волос, тоненькую корочку запекшейся крови, такая возникает, когда царапает кошка. Я просто смотрю на неё, меня потряхивает, но состояние больше напоминает похмельный синдром, словно отравился вчера коктейлем из литра водки, трех литров пива и отлакировал всё это полторашкой коньяка. Такое было один раз, так что знаю с чем сравнивать.
Сыра или мяса или того и другого и можно без хлеба! стенаю я, потихоньку ложась обратно на землю.
В голове гремят толчки крови, будто в огромные чугунные ворота бьют большим тараном. Ворота скрипят и трещат, во рту скопилась вся сушь Сахары, руки и ноги ноют при каждом движении. Веревка обжигает при неосторожном движении.
Ведарша аккуратно распутывает веревку, и я могу вздохнуть свободно, без обжигающей корчи по телу. Я ойкаю, когда от резкого движения мешочек прижимается к обнаженной коже. Наконец обжигающая веревка падает вниз и я перешагнул через краснеющие бурдючки. Я выпрямляюсь, поддергиваю сползающую набедренную повязку и осматриваюсь по сторонам.
Что тут произошло?
Ничего не помнишь, шизофреник шуйский? ухмыляется ведарша.
Помню что-то, но то либо сон, либо виденье, я беру с разложенного платка бутерброд с сыром, оставив колбасу напоследок.
Ты ешь, а я пока расскажу. Пока тебя замотала, оказалось, что за нами следил перевертень. Похоже, что я не учуяла его с вокзала. Когда у тебя наступил Предел, то эта образина и вылезла. Я чуть не разорвалась, покуда защищала тебя и отбивалась от этого дурачка. Хорошо ещё, что попался не очень опытный, иначе я бы не дожила до рассвета. Однако ты смог выбраться из пут, и кинулся ко мне. Ты уж извини, что пришлось приложить как следует. Голова не болит? участливо интересуется тетя Маша.
Я автоматически потер лоб, шишка по размерам напоминает еловую. Последнее воспоминаниевспыхивает яркой картинкой: я лечу с оскаленной пастью женщина тихо улыбается.
Это вы меня так звезданули?
Вынужденная мера. Сейчас развяжу, ты только не бросайся.
Обещаю, что не буду. А куда подевался перевертень? И почему я голый?
Перевертень? Он обиделся на нас и ушел, а ты всё-таки перекинулся, вот одежда и порвалась. Вот эту примерь, должна подойти, тетя Маша кидает бордовый рюкзак.
Я ловлю его на лету, и молнией проносится мысль, что я снова различаю цвета. Рюкзак чужой. Мой, с прокушенной рукоятью, лежит рядом с рюкзаком ведарши. Я развязываю белые шнурки, из темных холщовых недр показываются тренировочные штаны с желтыми лампасами по бокам и серая футболка. Штаны почти в самый раз, а вот футболка постоянно вылезает из-за резинки трико и болтается колокольчиком на похудевшем теле.
Я ловлю его на лету, и молнией проносится мысль, что я снова различаю цвета. Рюкзак чужой. Мой, с прокушенной рукоятью, лежит рядом с рюкзаком ведарши. Я развязываю белые шнурки, из темных холщовых недр показываются тренировочные штаны с желтыми лампасами по бокам и серая футболка. Штаны почти в самый раз, а вот футболка постоянно вылезает из-за резинки трико и болтается колокольчиком на похудевшем теле.
Тетя Маша осматривает мой новый наряд, одобрительно цокает:
Вот теперь можно и на дорогу выходить, а то выглядел как Тарзан русского разлива.