Который день уже нет связи с высшими силами? Недели полторы точно прошло. И что мне теперь делать? Хоть отосплюсь для начала.
Часа в четыре, вскоре после очередного укола, снова пришел Андрей Николаевич. И снова начал меня тщательно простукивать и прослушивать. Похоже, это единственный человек, которому есть дело до моего здоровья.
А когда в конце моего осмотра в палату заглянул полковник Измайлов, хмурый доктор вдруг напустился на него:
Товарищ полковник! Пациенту нужно срочно сделать рентген. У нас его в лазарете нет, значит, придется его везти в наш госпиталь на Пехотном переулке.
Товарищ полковник! Пациенту нужно срочно сделать рентген. У нас его в лазарете нет, значит, придется его везти в наш госпиталь на Пехотном переулке.
А почему именно в госпиталь, а не в Лефортово?
Потому что случай у него сложный, есть подозрение на вирусную пневмонию, и нужен специалист высокой квалификации. Сомневаюсь, что в Лефортове у нас есть пульмонолог, а в госпитале он точно есть.
Не знаю Полковник поморщился. А вы уверены, что рентген так уж необходим?
Уверен! Я не могу с помощью одного стетоскопа точно сказать, что у пациента творится в легких. Поэтому тут нужен рентген. И в истории болезни я это отдельным пунктом указал. Если вы возражаете и готовы взять на себя ответственность, подпишите мне официальный отказ. Но тогда здоровье и жизнь этого пациента будет уже целиком на вашей совести.
Измайлов растерянно потер подбородок и уставился на меня, словно прикидывая в уме, сколько я еще протяну. На всякий случай я сделал грустную мину, что при таких печальных новостях было естественно, и снова принялся натужно кашлять, труда особого это тоже не доставило. Ох, тяжко мне!..
Ему и правда так плохо? неуверенно переспросил Измайлов
Да. Мы делаем все что возможно, но без результатов рентгена я даже не могу быть на сто процентов уверен в правильности выбранного лечения.
Доктор при этом незаметно подмигнул мне, и от неожиданности я снова закашлялся. Это что сейчас было?! Андрей Николаевич шантажирует моего следователя? Святой человек! Плевать он хотел на все их интриги, главное для врача вылечить пациента.
Ладно, соглашается полковник, я решу этот вопрос с начальством. Но в любом случае поездка в госпиталь будет только завтра.
Плохо, что только завтра, хмурится доктор, но лучше уж так, чем никак.
Андрей Николаевич уходит, но в дверях оглядывается:
И позаботьтесь, пожалуйста, о верхней одежде для больного. А то этот юноша, по его словам, из Японии в одном болоньевом плащике прилетел. Все модничает молодежь, а мы, врачи, потом лечи их от пневмонии.
Выдерживает паузу и уже ледяным тоном добавляет:
Надеюсь, товарищ полковник, после завтрашней поездки на теле моего пациента не добавится синяков и ссадин? Довольно было вчерашней гематомы в районе солнечного сплетения.
Вот это мужик, сразу чувствуется фронтовая школа! Так ловко макнул следователя, что даже не придерешься. А про верхнюю одежду вообще пять баллов! Я даже и не помню, что такое ему говорил. Хотя я вообще мало что помню из событий сегодняшней ночи, может, в бреду и говорил.
Ну, что же вы, Русин, так беспечно? Измайлов держит лицо, но видно, что врач его смутил.
Так, когда улетал, еще тепло в Москве было. А в Токио вообще нам с погодой повезло.
Нет, не буду я ему жаловаться на захаровских дуболомов, хотя, может, он и ждет этого. Все равно полковник с ними ничего не сделает ворон ворону глаз не выклюет.
Ладно, завтра сам отвезу тебя в госпиталь. Полковник застегивает портфель. Отдыхай пока.
Нет, какие вежливые следователи пошли! И это внутренняя тюрьма Лубянки, где все стены пропахли болью и страданиями.
Измайлов и Андрей Николаевич уходят, а через час в мою палату привозят на каталке нового персонажа. Худой, молодой парень закутан в простыню, подкашливает в кулак. Я разглядываю его лицо, и меня опять кидает в жар сломанный нос, оттопыренные уши Да это же Айзеншпис! Юрий Шмильевич. Собственной персоной.
Мысли начинают метаться, словно потревоженные рыбки в аквариуме. Почему он? Зачем сюда?? Неужели они знают, кто устроил ограбление валютчиков?!
Больные! Поворачиваемся на живот, в палате появляется медсестра, делает нам уколы. После процедуры Айзеншпис переодевается в пижаму, подходит ко мне и протягивает руку:
Юрик.
Леха.
Я отвечаю на рукопожатие, сажусь на кровати.
Че-то кашель поднялся, затемпературил. Айзеншпис садится рядом, еще раз кашляет, но как-то не очень натурально. Перевели подлечиться. А ты чего?
Воспаление легких, коротко отвечаю я и задумываюсь. Все это выглядит ну очень подозрительно. Неужели Изаймалов о чем-то догадывается и решил подсадить ко мне жертву ограбления, чтобы посмотреть, как я отреагирую? Но ведь мы все были в масках опознать нас Айзеншпис все равно не может. Тогда зачем?
По какой статье сидишь? интересуется мой сокамерник. Его явно тянет поговорить.
Без понятия. Я пожимаю плечами. Обвинения еще не предъявили.
Ни хрена себе! возбужается Юрий. Вот это беспредел! Давай стучи в дверь, пусть прокурора зовут. Без обвинения только на 48 часов задержать могут!
А они еще и не прошли, меня вчера вечером арестовали. Когда хватали, сказали, «государственная измена».
Айзеншпис протяжно свистит, участливо на меня смотрит.
Серьезная статья. Сочувствую.
А тебя за что взяли?
Да ерунда. Будущий продюсер машет рукой. Валюту толкал.
Угу, так уж и ерунда. Всего несколько лет назад за такое расстреляли Рокотова. Причем приговор задним числом изменили. Нет, это совсем не ерунда. И я, кажется, начинаю догадываться о подоплеке дела.
Приболел, значит? интересуюсь я. Врач сказал проверять температуру каждые два часа. Вон градусник. Я киваю в сторону стола. Давай меряй.
Мне ничего пока не говорили, занервничал Айзеншпис. Да сейчас может ничего и не быть, ночью подскочит.
Юрик пересел на свою кровать, завздыхал.
Валюта это бабочка, я продолжил давить на наседку, 88я статья. Что тебе там следак, интересно, обещает? Двадцатку?
Да у меня ничего интересного, еще больше занервничал Айзеншпис. Лучше ты расскажи, с кем родине изменил?
Угу, теперь мне все окончательно ясно. Но сил разбираться с этим подсадным не было, меня снова прилично знобило. И я лег обратно на кровать, придал своему голосу побольше трагизма.
Меня цэрэушники вербанули, когда я в Монте-Карло казенные деньги проиграл в рулетку.
Да ладно?! «Продюсер» открыл рот, уставился на меня. А что обещали?
С Мэрилин Монро свести. Нравится она мне. Можно даже сказать влюблен. Я сонно зевнул, вытер пот со лба. Достал уже, скорее бы ужин.
Не может быть! Она же погибла два года назад?
Это, Юрик, версия для лохов. Ее просто цэрэушники прячут. Она же важный свидетель.
Чего свидетель?
Как чего? Убийства Кеннеди. Она спала с ним.
Да ладно?!
Наконец до Айзеншписа доходит комизм ситуации, и он начинает злиться:
Ты меня чего, за лоха держишь?! Да я в Лефортове центровой, меня там все знают!
Барыга ты валютный, а не центровой! На Лубянке что тогда делаешь? Вот сам себя и раскрыл, дурилка картонная.
Я, Юр, вздремну. А как проснусь, расскажу тебе как все было на самом деле. Лады?
О'кей, сказал Пантелей. Айзеншпис вздыхает, тоже ложится в постель.
Нет, мало его Димон отварил. Надо было еще и сотрясение мозга ему устроить
Глава 2
Жизнь серьезная, конечно,
только все-таки игра,
так что фарт возможен к вечеру,
если не было с утра.
Ужин проходит в полном молчании. Выслушав еще несколько моих смешных и не очень баек, «продюсер» резко теряет ко мне интерес, и мы ложимся спать. Всю ночь меня бросает то в холод, то в жар я кашляю как заведенный, но это никак не нарушает бодрый храп Айзеншписа. А утром его сразу забирают. Якобы на «процедуры». Вслед за этим у меня в палате появляется сначала доктор с обходом, а потом сразу Измайлов.
Скоро сорок восемь часов закончатся, с ходу приветствую я следователя. Так что либо отпускайте меня, либо официально предъявляйте обвинение.
Ну, и куда вы, Русин, пойдете? ненатурально удивляется полковник. Вы же на ногах еле держитесь. Вот мы вас подлечим, рентген сделаем
И без вас найдется кому подлечить. Я сажусь на кровати. Мне прокурора требовать?
Зря вы так, Алексей. Измайлов качает головой. Будет вам к вечеру обвинение. Но сначала
В дверь без стука заходит невысокий круглолицый мужчина в штатском. Залысины блестят, будто бильярдный шар. Измайлов мигом подскакивает со стула, поедает глазами вошедшего. Ясно. Пожаловало начальство.
Юрий Борисович, мягко, с полуулыбкой произносит вошедший мужчина. Сходи-ка, перекури. Мне с нашим «пациентом» надо пообщаться.
Так точно, Денис Филиппович! Измайлов моментально испаряется из палаты.
Я вглядываюсь в «Филиппыча». Это же Бобоков! Знаменитый глава 5го Управления КГБ. Борец с диссидентами, антисоветчиками и националистами. Так боролся, так боролся, бедный, что Союз сгинул в истории. Зато сам генерал очень неплохо примкнул к одному из членов Семибанкирщины.
Заместитель начальника 2го Главного управления КГБ генерал Бобоков, представился борец с антисоветчиками, усаживаясь на освободившийся стул. Я вглядывался в лицо Дениса Филипповича, и на меня начало накатывать что-то инфернальное. Сердце сильно забилось, меня окатило жаром. В палате почему-то резко потемнело. Лицо Бобокова подернулось дымкой, расплылось, потекло. Неподвижными оставались только его глаза черные провалы без зрачков. Будто в бездну заглянул.
Заместитель начальника 2го Главного управления КГБ генерал Бобоков, представился борец с антисоветчиками, усаживаясь на освободившийся стул. Я вглядывался в лицо Дениса Филипповича, и на меня начало накатывать что-то инфернальное. Сердце сильно забилось, меня окатило жаром. В палате почему-то резко потемнело. Лицо Бобокова подернулось дымкой, расплылось, потекло. Неподвижными оставались только его глаза черные провалы без зрачков. Будто в бездну заглянул.
Какой слабенький посланник, хмыкнул «генерал». Что, без Слова-то растерялся?
Кто вы? Я едва смог выдавить из себя вопрос.
Да и монада твоя, Вика, кажется? Бобоков приблизил ко мне свое лицо, бездна в его глазах затягивала и лишала воли. Тоже слабая. Даже не чувствует ничего.