Я прислонился к кухонному столику, на мгновение задумавшись. Мой взгляд упал на маленькую рождественскую елку, стоявшую на столе.
У меня есть идея.
Бум!
Поезда метро на линии N, направлявшиеся к Манхэттену, были забиты мамочками с колясками и желающими закупиться рождественскими подарками. На Геральд-сквер мы сделали пересадку на линию F и вышли из метро на 47-й улице.
Рокфеллер-плаза? спросила Зельда.
Ее серая шапочка была натянута на уши. Волосы разметались по пальто, а чернильные пятна на пальцах скрывались за белыми вязаными перчатками с причудливым цветочным узором.
Ты там когда-нибудь бывала?
Нет. Только видела по телевизору, как зажигают гирлянду на елке. Ее размер всегда меня
Зельда осеклась: мы повернули за угол, и плаза предстала перед нами.
Господи боже, произнесла она.
У подножия золотой скульптуры, изображавшей Прометея, белым ковром расстилался каток. Над плечами Прометея возвышалась рождественская елка под тридцать метров высотой, украшенная огоньками всех возможных цветов.
Я не думала, что она настолько высокая.
Ее взгляд медленно опустился от макушки елки до катка, по которому скользили люди.
Хочешь покататься? спросил я.
А можно? Ты сам хочешь?
Теперь она смотрела на меня. Ее прекрасные глаза так светились, что мне пришлось заставить себя оторвать от нее свой чертов взгляд.
Да, хочу, ответил я. Так мы сможем увидеть елку вблизи.
Мы подошли к прокату коньков и простояли в очереди добрый час, потому что одновременно на катке могло находиться не больше ста пятидесяти человек. Наконец нам разрешили выйти на лед. Я никогда раньше не катался, но что там могло быть такого уж сложного?
Я выяснил это в первую же миллисекунду, когда мой конек коснулся льда и едва не уехал из-под меня. Я в панике схватился за бортик, чтобы не плюхнуться на задницу.
Отлично, Коуплэнд. Да ты просто гребаная звезда.
Зельда захихикала, но ее смех перешел в писк, когда с ней произошло ровно то же самое. Она замахала руками, пытаясь удержать равновесие, но ее коньки скользили то вперед, то назад. Я потянулся к ней, чтобы помочь. Она еще раз дернула рукой, а потом схватилась за мою ладонь, и я притянул ее к себе.
Мы заскользили вдоль бортика медленно, словно продираясь сквозь ураганный ветер.
Господи, это кошмар, выдохнула Зельда, хотя на ее раскрасневшемся от холода лице сияла широкая улыбка.
Нет, постой. Мы справимся, я отошел от бортика, сделав пару широких, неуверенных шагов, чтобы оказаться слева от нее, а потом взял ее за руку. Так, теперь отпускай бортик.
Еще чего, фыркнула она.
Я тебя держу.
Да ладно?
А может, и нет, признался я, едва не потеряв равновесие. Зато мои слова прозвучали уверенно, правда ведь? А вообще, это все твоя вина.
Моя? взвизгнула она, смеясь.
По сценарию ты должна была признаться, что на самом деле ты гениальная фигуристка, и научить меня кататься по льду. А оказывается, мы с тобой двое неумех.
Словно в подтверждение этих слов, моя нога поехала вперед, и я свалился на лед, утаскивая Зельду за собой. Мы оба упали на задницы, переплетясь ногами и смеясь, несмотря на то, что было немного больно.
Ты в порядке? спросил я у нее.
Все супер, если не считать ушибленной задницы и уязвленной гордости.
Тогда хорошо. Я опустился спиной на лед. Наверное, я немного так полежу.
Зельда рассмеялась.
Здесь и правда безопаснее.
Я поднял взгляд, и улыбка на моем лице сменилась благоговейным восторгом. У меня сжалось сердце, и я на ощупь потянулся к Зельде, пытаясь взять ее за руку.
Зельда. Ты должна это увидеть.
Я думал, она пошутит или скажет, что я сошел с ума, но она молча легла на лед рядом со мной, почти касаясь волосами моей щеки.
Мы смотрели вверх на небо, в котором густели темно-синие сумерки, и на елку, возвышавшуюся над катком. Зеленое, похожее на конус дерево, окутанное тысячами разноцветных лампочек, сверкало и переливалось. В свете огоньков и высотных зданий город казался живым. Белый лед и золотая статуя Прометея сияли их отражениями.
Мир казался прекрасным. Особенно потому, что мы с Зельдой лежали плечом к плечу, и она согревала меня, хотя холод ото льда уже должен был просочиться сквозь мою одежду.
Ты это видишь? спросил я и почувствовал, как она кивнула.
Как же красиво.
Мы не вставали еще пару минут, пока к нам не подъехал работник катка и не напомнил, что не очень-то мудро лежать на льду, который в непосредственной близости от наших голов режут лезвиями коньков сто сорок восемь человек. Но оно того стоило. Моя куртка намокла, но оно того стоило.
Оно стоило того, потому что я увидел, как городские огни отражались в глазах Зельды.
Мы вернули коньки и купили два стаканчика горячего шоколада. Рядом с катком стояли маленькие столики под обогревающими лампами, и мы уселись за один из них, не спеша делая глоток за глотком. Я смотрел на Зельду. Мои эмоции спутались в клубок, но, возможно, мне стоило перестать их сдерживать, и тогда в холодном ночном воздухе между нами могла родиться какая-то совсем новая история.
Но Зельда заговорила первой. Ее голос звучал неуверенно. Почти робко.
Хотела кое-что у тебя спросить, сказала она, закусив нижнюю губу и сжимая стаканчик в затянутой перчаткой руке.
Конечно, отозвался я. Я слушаю.
Она опустила взгляд на стаканчик.
Я говорила, что у меня случаются панические атаки, когда я приезжаю в гости к родителям. И даже когда я просто слишком много о них думаю.
Я кивнул.
И по этой причине мы очень редко видимся. Один-два раза в год. И это ужасно. Я скучаю по ним. Очень сильно. Но этослишком тяжело.
Она покачала головой.
Знаю, звучит так, будто я жуткая трусиха
Вовсе нет, сказал я.
Она благодарно мне улыбнулась и снова заговорила серьезным голосом.
Я чувствую себя трусихой. Я понимаю, что причиняю боль маме, но В общем, сейчас я всего в паре часов езды от Филадельфии, и я просто не могу не приехать к ним на Рождество. Возможно, это огромная ошибка, но нужно хотя бы попытаться.
Все это время она не отрывала взгляда от стаканчика, но теперь посмотрела мне в глаза.
Поэтому я хотела спросить, не можешь ли ты поехать со мной.
Я оперся на спинку стула.
Ты хочешь, чтобы я провел Рождество с твоей семьей?
Она кивнула.
Потому что Я знаю, это звучит безумно, но рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.
Мое сердце громко и ритмично заколотилось о ребра.
Зельда Я не знаю, что сказать.
Это странно, да? Я не знаю, почему, но со дня нашей первой встречи Она покачала головой. Помнишь кафе, где мы ели бургеры? Ты знал, что именно нужно сделать, чтобы мне помочь. Ни одна моя паническая атака не проходила так быстро. Ты не только помог мне. Ты ее остановил. И когда я рассказывала тебе, что случилось с Розмари как все было на самом деле Она пожала плечами и отвела взгляд. Я чувствовала себя нормально. Каким-то образом ты сделал так, что я чувствовала себя нормально, произнося слова, которые столько лет выжигали мне сердце, словно ядовитая кислота.
Я смотрел на Зельду, не произнося ни слова. Видимо, она решила, что поставила меня в неловкое положение, потому что в следующую секунду спрятала лицо в ладонях.
Господи, прости, пожалуйста, проговорила она сквозь пальцы. Я вовсе не хочу, чтобы ты ехал со мной из чувства жалости. Если ты не хочешь ехать, не нужно. Но я
Я хочу, сказал я.
За то короткое мгновение, пока она поднимала голову, обращая ко мне лицо, полное надежды и, возможно, даже счастья, омерзительная реальность, в которой я был вынужден жить, высосала из воздуха всю обнадеживающую теплоту.
За то короткое мгновение, пока она поднимала голову, обращая ко мне лицо, полное надежды и, возможно, даже счастья, омерзительная реальность, в которой я был вынужден жить, высосала из воздуха всю обнадеживающую теплоту.
Но не могу, закончил я.
Ее лицо расстроенно вытянулось.
Не можешь?
Я не могу выезжать из штата без письменного разрешения комиссии по условно-досрочному освобождению, произнес я, испытывая ненависть к каждому слогу, который вырывался из моего рта. Я ненавидел себя за то, что забыл, какие ограничения наложены на мою жизнь. Я ненавидел городские огни за то, что они вдруг превратились в колючую проволоку, не выпускавшую меня наружу. Но больше всего я ненавидел те несколько волшебных секунд, когда я лежал на льду и чувствовал себя нормальным. Я забыл, что я преступник. Забыл, что мое будущее разрушено. Теперь эти мгновения смеялись мне в лицо, и я их ненавидел.
А это разрешение никак нельзя получить? спросила Зельда.
Процедура длится тридцать дней.
А Рой не сможет что-нибудь сделать, чтобы
Не сможет.
Я бросил свой стаканчик с горячим шоколадом в урну, хотя он был еще почти полным, а потом встал на ноги.
Ты готова идти? Что-то на улице становится капец как холодно. Прости, Зельда. Спасибо большое за предложение, но я не могу его принять.
Потому что я преступник. И черт меня побери за то, что я об этом забыл.
13. Зельда
22 декабря
Всю следующую неделю Бекетт вел себя как совершенно другой человек. Он почти не бывал дома, а когда бывал, практически со мной не разговаривал. Два раза он присылал мне сообщения, чтобы я ужинал без него, потому что после работы он пошел гулять с друзьями. Он перестал работать над романом, и я не стала его заставлять. У меня самой едва получалось на нем сосредоточиться. Я поделилась с Бекеттом тем, что так много для меня значило, а теперь он от этого отказывался. Мне было адски больно это осознавать.
«Плевать, все нормально, повторяла я себе. Я справлюсь. Я всегда со всем справляюсь сама».
Сердце шептало мне, что все было как угодно, только не нормально.
В предпраздничный четверг в ресторане «Аннабель» было много народа, и моя смена закончилась на час позднее, чем обычно. В моей сумочке лежала толстая пачка чаевых, а в пакете, свисавшем у меня с запястья, болтался изысканный сэндвич с тунцом на крестьянском хлебе. Кто-то оформил по телефону заказ с самовывозом, но так его и не забрал.
По пути домой я зашла в халяльный магазинчик на соседней улице. Я, можно сказать, стала их постоянной покупательницей я заглядывала к ним за свежими продуктами три раза в неделю. Хозяйка женщина средних лет с потрясающими карими глазами успела хорошо меня запомнить.
Здравствуйте, Афшин, поздоровалась я, выкладывая на прилавок мускатную тыкву и пучок рукколы. Как ваши дела?