От тебя никто не ждет правды, убеждаю я, сочинение твоя фантазия, ты можешь описать то, чего вообще не случалось.
Не могу, упрямо стоит на своем Сима, как я могу писать то, о чем не знаю?
Ты можешь придумать, какой день тебе хотелось бы провести, и описать его. Я не оставляю попыток разбудить в дочери творческое мышление.
Зачем описывать, я и так делаю все, что запланировала, пожимает плечами дочь.
Хорошо, давай мы решим для себя, что описываем день другой девочки, героини, как в книжках, предлагаю я.
Мам, сочинение должно быть мое, а не другого автора. К тому же я не писатель.
Я начинаю стонать и хвататься за голову.
Но опять же природная неспособность дочери ко лжи, придумкам, даже совершенно невинным преувеличениям очень мне помогает, когда речь идет о спортивных тренировках. Сима умеет терпеть так, как мало кто способен. Но если уж она жалуется на боль, можно не сомневаться болит очень сильно.
Поэтому во всех поездках у меня самый важный и объемный пакет с лекарствами. От всего на свете. На все случаи жизни. Включая волшебный «Снежок», который всегда в сумке. Бросаешь этот пакет великое изобретение советской медицины на пол, и состав превращается в лед. Экстренная заморозка от обморока и перегрева до травмы. На соревнования я вожу отдельную сумку с лекарствами, и все об этом знают. Бесцветный пластырь срочно заклеить рану на ноге? Пожалуйста. Нашатырь? Не вопрос. Лекарства от головной боли в двух видах растворимые и таблетированные. От диареи, включая нервную. Пустырник, валерьянка и прочие разрешенные виды допинга, как для детей, так и для родителей. Для бабушек я вожу нитроглицерин и таблетки от высокого давления в разных дозировках.
Я собирала дочь на сборы и гадала, как это мы в детстве не умерли от обезвоживания, когда повсюду не стояли кулеры с водой? И не заразились всеми болезнями, пользуясь туалетом на улице, серой и грязной туалетной бумагой, а то и смятой газетой. Как мы вообще выжили, объедаясь сырым тестом, зелеными яблоками и грязной морковкой. Мы в детстве ели сырую кукурузу, за обе щеки уминали молодой горох и сваренную в тазу, где стирали белье, цветную капусту. Капуста была с привкусом хозяйственного мыла, но кого это волновало?
Я помню, как тяжело заболела в лагере и потеряла голос. Кого это интересовало? Никого. Моя подружка сломала в лагере руку, неудачно упав во время «веселых стартов». Гипс ей поставили дня через три. Порезы, синяки, ушибы, включая травмы головы, вообще не заслуживали внимания. Ни у кого ни у вожатых, ни у детей мысли не закрадывалось немедленно сообщать родителям о проблемах со здоровьем или каких-то происшествиях.
Недавно услышала рассказ одного знакомого папы. В семье завели котенка, уступив просьбам дочек. Котенок, естественно, царапался. Девочки приходили и демонстрировали папе царапины на руках.
Да какие это царапины? Я же помню, как моя кошка драла. Все руки в крови были! Царапины месяцами не заживали, пустился в воспоминания отец семейства, который вяло отреагировал на жалобы дочек, за что получил выговор от жены.
Инстинкты, полученные в детстве навыки выживания не забываются. Они вдруг всплывают из глубин подсознания и заставляют действовать. Я, раскладывая вещи дочери в выбранной комнате, заняла две лучшие верхние полки в шкафу, удобный крючок в ванной и попросила у горничной тети Люды дополнительную тумбочку и вешалки. Тумбочки я поставила одну на другую так, как делала в детстве. Тетя Люда смотрела с явным одобрением.
Мой муж, никогда не бывавший в лагерях и на турбазах, никогда не живший в комнате даже с тремя, не то что пятнадцатью соседями, пребывал в ступоре. Смотрел на меня с ужасом, как на постороннюю женщину, которая ведет себя как минимум неприлично.
Сима, если другим девочкам нужно будет место для вещей, поделись, сказал он.
Мы с тренером и тетей Людой посмотрели на него как на больного. Кто же делится местом в тумбочке? Едой да, это святое. Лаком для ногтей, юбкой для дискотеки незыблемое правило. Но не местом на полке.
Шмон будете устраивать? спросила я тренера, нервно хохотнув.
Будем, рассмеялась та.
Муж чуть в обморок не упал, услышав, как мать его любимой дочери и тренер общаются на тюремном жаргоне и прекрасно друг друга понимают.
Я знаю все места, где могут быть спрятаны конфеты, куски хлеба, шоколадки. А у детей постарше сигареты, карты, бутылки портвейна. Я на автомате, инстинкте, прощупала простынь на предмет скручивания, чтобы имелась возможность передать еду с одного этажа на другой отличные простыни, явно из прошлого века, все заломы видны. К собственному ужасу, вспомнила, что забыла захватить грелку. Ценнейшая вещь в подростковых поездках. В нее можно перелить спирт, стыренный в кабинете медсестры. А спирт средство от всех болезней. Можно внутрь в разведенном виде, можно наружно. Обезболивающее и антисептик. Не говоря уже про эксперименты с настойками. Мы в лагерях бросали в спирт ворованные вишни, разбавляли выдавленным из ягод соком, добавляли воду. Полученный напиток считался «девочкиным».
Грелку забыла, сказала я вслух.
Тренер нервно хохотнула, тут же догадавшись, какие мысли бродят в моей голове. Муж, естественно, не понял:
Зачем грелка? Тут и так душно, посетовал он, безуспешно пытаясь открыть забитую намертво фрамугу второго окна. Первое он уже распахнул настежь, устроив глобальное проветривание.
Девочки, у нас в номере унитаз течет! закричала одна из мам.
В том номере даже форточка не открывается, сообщил мой муж, будто речь шла о вселенской катастрофе.
Душ в пятнадцатом брызгает на всю ванную! крикнула еще одна мама.
В шестнадцатом вообще только холодная течет!
Потерпите, сейчас тепленькая пойдет.
Как они жить тут будут, причитал муж. В номере, выбранном для дочери, имелись и горячая вода, и не стреляющий в стены душ, и даже одно открывающееся окно.
Мы выходили из здания пансионата с еще одной семьей. И муж моей приятельницы, увидев продовольственную палатку на выходе с территории, аж подпрыгнул от радости.
Везет же! А мы пять километров пробегали до палатки, вспомнил он.
Мы не бегали, на пирожки из столовой менялись. Три пирожка с джемом одна пластинка жвачки, один пирожок с мясом вафли, пирожок с мясом плюс с капустой халва в шоколаде, припомнила я свое лагерное детство.
А у них будет «королевская ночь»? спросил у меня муж приятельницы.
Не знаю. Надо им еще туалетной бумаги привезти и зубной пасты. Тогда будет. Вы в карты на что играли? поддержала разговор я.
На еду, конечно. На сладкие кукурузные палочки, тут же ответил супруг приятельницы.
Ну вы пижоны. А мы на сгущенку из родительских посылок, хмыкнула я.
Я ездил после восьмого класса в трудовой лагерь свеклу собирать. На целую неделю! подал голос мой муж.
А я в Германию по обмену! сказала приятельница.
Мы с ее мужем посмотрели на них так, как смотрят дембеля на салаг. Они ничего в этой жизни не понимали.
Я сидела, не выпуская из рук телефон в ожидании звонка от дочери им должны были выдать отобранные телефоны для сеанса связи с родителями после ужина. Мы же, в нашем детстве, бегали на почту, чтобы послать родителям телеграмму. Я обычно писала два слова: «Забери. Десять».
«Забери» был криком о помощи, на который, я знала, никто не откликнется. А вот десять рублей переводом, которые мама высылала по первой же просьбе, позволяли жить вполне комфортно. Хватало на колбасу, печенье, сушки, которые делились на всю комнату и прятались под матрасом или на шкафах, куда даже уборщица не добиралась. В туалетном бачке хранились сигареты, которые можно было обменять на хлеб, сахар и ириски. Деньги же засовывали в самые вонючие носки, позаимствованные у мальчишек.
Я смотрела видеоотчеты, которые каждый день присылали тренеры. Девочки на дискотеке. Симы среди пляшущих я ни разу не увидела. Тренеры сообщили, что дискотека по желанию. А я вспомнила свою в белых Ленкиных штанах, блестящей Наташкиной кофте, накрашенная всеми цветами радуги. Спасибо доброй Катьке счастливой обладательнице набора для макияжа. Я танцую под «бона сэра, сеньорита, бона сэра, чао, чао», и на меня смотрит Серега самый красивый мальчик в лагере.
Я смотрела видеоотчеты, которые каждый день присылали тренеры. Девочки на дискотеке. Симы среди пляшущих я ни разу не увидела. Тренеры сообщили, что дискотека по желанию. А я вспомнила свою в белых Ленкиных штанах, блестящей Наташкиной кофте, накрашенная всеми цветами радуги. Спасибо доброй Катьке счастливой обладательнице набора для макияжа. Я танцую под «бона сэра, сеньорита, бона сэра, чао, чао», и на меня смотрит Серега самый красивый мальчик в лагере.
Я сидела и гипнотизировала телефон взглядом. Сын в это же время уехал покорять Карелию на байдарках. Связь там давали только на верхушке сосны, причем раз в три дня, и лучше ловилось вниз головой и с телефона размером с небольшой ящик неубиваемого, нетонущего. Айфоны и прочие самсунги там сдыхали в первый же день. А сын со своим кнопочным монстром мог залезть на ветку и оттуда со мной поговорить. Но не всегда залезал, находились дела поважнее костер, гитара, рыбалка. Я понимала, что так и должно быть, но сидела и таращилась в телефон. Муж уже ходил по потолку и вокруг меня, требуя, чтобы я дозвонилась хотя бы до одного из детей. Он физически не может жить без связи с ними. Страдает так, что заболевает. Ему важно знать, где они находятся, что ели на завтрак, как себя чувствуют. Он шлет им фотографии уточек с нашего пруда, заката или восхода. Из всех командировок присылает фотографии дома, люди, вид из окна гостиничного номера. Описывает какие-то детали, пусть в двух предложениях. Так когда-то делал его отец, отправляя из всех командировок открытки родным. Несколько строк, какие-то незначительные детали, которые были так важны близким. Многое муж присылает только детям, а не мне. И они показывают, что прислал папа смешную собаку, которую встретил на улице, кошку, птичку. Витрину магазинчика игрушек, тарелок. Таблички на домах, цветочные горшки, деревья.
На дочкиных сборах все телефоны хранились в комнате тренеров. Выдавались после вечернего кефира. На двадцать минут. По факту минут на семь, потому что потом следовало вручение карточек за самую чистую комнату, за старание на тренировках и прочие достижения. У кого больше карточек к концу смены, тому вручат чупа-чупс или разрешат съесть один оладушек утром. За особые старания на оладушек разрешалось капнуть сгущенкой. Но родители всегда могли позвонить тренерам и спросить, что происходит с ребенком. А что происходит? Если у одной сопли, и ей разрешили бежать не восемь кругов вокруг пруда, а семь, то все остальные тоже сообщат, что у них сопли. В пять утра тренерам кто-нибудь стучит в дверь и сообщает, что болит живот, голова, попа, спина, ноги. А если, не дай бог, папа или бабушка жалостливым голосом в момент сеанса связи спросят: «Тебе там совсем плохо?» ребенок, естественно, начнет рыдать так, что хочется всем вызывать неотложку и папе, и бабушке, и ребенку с тренерами.