Так как единственным кормильцем нашей семьи был отец служащий конторы Нефтесиндиката, где хоть и выдавали иногда пайки, но очень скудные, на семейном совете решили, чтобы я тоже пошел работать. По знакомству отец устроил меня в только что созданное советское учреждение Главтоп, который помещался в огромном жилом доме 3 на Лубянском проезде, на скорую руку приспособленном под учреждение.
Главтоп ведал распределением в стране нефти, дров, угля, торфа. Соответственно этому он организационно делился на отделы: нефтяной, дровяной, торфяной, угольный. Меня отец устроил на работу в нефтяной отдел курьером.
Но вскоре на меня обратило внимание местное начальство, и я получил должность конторского ученика в архиве. Заведовала архивом пожилая стриженая дама с белыми как лунь волосами Ревекка Соломоновна Соловейчик. Она была единственным работником архива, поэтому обрадовалась, получив под свое начало сотрудника, так как могла переложить на него в основном всю архивную работу нефтяного отдела. Она познакомила меня с дыроколом, шилом, суровыми нитками, и с утра до 2-х часов дня (так как не прерывал занятий в школе, которые начинались во вторую смену, с 3-х часов) я крутился среди розовых папок, раскладывал бумаги, а когда их набиралось достаточное количество, пробивал дыроколом и подшивал.
В обеденный перерыв к Ревекке Соломоновне приходила ее приятельница из торфяного отдела, и мы пили чай с сахарином, с лепешками из кофейной гущи или картофельной шелухи. Ревекка Соломоновна почему-то всегда пила чай из консервной банки вместо чашки, при этом страшно обжигалась и проклинала Советскую власть. Мне думается, что она пользовалась консервной банкой именно для того, чтобы иметь возможность лишний раз посетовать на тяжелую жизнь.
Эти две дамы рассказывали в обеденный перерыв страшные рассказы, преимущественно мистического содержания. То они обсуждали появление в районе Арбата так называемых попрыгунчиков, которые грабили запоздавших прохожих. То говорили как о факте об ожившем на Ваганьковском кладбище покойнике и о женщине-вампире, пойманной после того, как она выпила кровь пяти мужчин. В эти бредни даже я, мальчишка, не верил, но слушать их было занятно.
Очень скоро меня продвинули по службе и назначили секретарем начальника отдела. Этим выдвижением я был обязан роману начальника отдела с одной из сотрудниц, которая, боясь соперницы-секретарши, настояла на том, чтобы секретарем назначили мужчину. Мне прибавили оклад, а сотрудники стали относиться ко мне с уважением и даже побаивались.
Должность секретаря дала возможность свободного хождения по многочисленным и запутанным коридорам Главтопа, по которым нужно было передвигаться с опаской, так как то здесь, то там они пересекались трубами «буржуек» и из них, несмотря на то что под стыками труб были подвешены консервные банки, капала пахучая смола.
Миллионы, которые выдавали в качестве зарплаты в кассе Главтопа, ничего не стоили, но Главтоп среди московских советских учреждений славился хорошими пайками. Так, например, к Новому году на мою долю достались целый гусь и полпуда глюкозы. Этот паек вызвал триумф в нашей семье. Мама уничтожающе посмотрела на отца, который принес полпуда пшеницы, четверть керосина и лапти!
Ребенок гуся принес, а ты лапти! стыдила она отца. В семье домашним хозяйством занималась мама. Мы, дети, помогали ей чем могли, но у нас было много своих школьных забот.
За год до окончания школы пришлось оставить службу в Главтопе, чтобы не рисковать аттестатом зрелости.
В школе, помимо учебы, бурлила общественная жизнь, в которой я активно участвовал. Меня выбрали председателем учкома.
Уроки, книги, учком все это меня занимало, главным же увлечением к концу школьной учебы стала авиация. Но об этом я расскажу немного дальше.
Начало пути
После школы. Планерные состязания в Крыму. «Макака». Мое творение в полете. С путевкой биржи труда. Рабочий авиамастерских. Моторист Центрального аэродрома. На «капитанском мостике» Зиновий Николаевич Райвичер.
В 17 лет я окончил среднюю школу, и теперь уже надо было всерьез решать: кем быть? Решение принято: авиаконструктором. Но с чего начать, к кому обратиться? Никаких знакомств среди авиаторов я не имел.
В газетах мне часто встречалась фамилия инженера-конструктора Пороховщикова. Не знаю, как у меня хватило смелости, но я решил обратиться к нему с просьбой помочь мне устроиться на работу в авиацию.
В газетах мне часто встречалась фамилия инженера-конструктора Пороховщикова. Не знаю, как у меня хватило смелости, но я решил обратиться к нему с просьбой помочь мне устроиться на работу в авиацию.
И вот летом 1923 года я не без труда разыскал Пороховщикова, поджидая его часами у здания Главвоздухофлота на Ленинградском шоссе. И однажды, смущенный и робкий, подошел к нему. Пороховщиков высокий, стройный, в военной форме с ромбами. Я представлял себе, что человек он занятой, и потому коротко изложил свою просьбу, но мне хотелось поговорить с ним о многом.
Пойдемте со мной, по дороге и поговорим, предложил Пороховщиков.
Я с радостью согласился. Сколько раз, глядя в щелочку забора, мечтал я побывать на аэродроме!
В пути разговор почему-то не получился: я никак не мог придумать начала, а конструктор был, видимо, погружен в собственные мысли.
Когда мы подошли к Центральному аэродрому, часовой строго спросил меня:
Куда?
Это со мной, сказал Пороховщиков часовому.
Тот козырнул, и я прошел в заветные ворота.
Ангаров почти не было. Самолеты стояли прямо в поле, под открытым небом.
На аэродроме находилось несколько трофейных аэропланов, отбитых у интервентов в годы Гражданской войны. Сейчас эти самолеты произвели бы убогое и жалкое впечатление, но тогда я искренне восхищался ими.
Пороховщиков приехал на аэродром, чтобы осмотреть недавно прибывший новый французский самолет «Кодрон». Мне запомнилась гладкая, полированная, цвета слоновой кости обшивка крыльев и хвостового оперения. Но в целом это было какое-то неуклюжее нагромождение большого количества различных труб и проволоки.
Пороховщиков осмотрел «Кодрон» и направился к другой машине. Тут я решил напомнить ему о себе и, шагая рядом, начал:
Я с малых лет мечтал быть инженером
Я не успел закончить фразу, как мы уже подошли к старенькому французскому моноплану «Моран» и Пороховщиков стал разговаривать с летчиком. Минут через десять мы пошли дальше.
Я работал в кружке авиамоделизма, начал я снова, меня это дело очень заинтересовало. Хочу быть авиационным инженером, конструктором. Прошу вас
Но тут мы снова подошли к какому-то самолету и Пороховщиков начал осматривать его, бросая на ходу замечания механику.
Улучив момент, я продолжал:
Сейчас бы я хотел поступить в авиационную школу, или, может быть, вы поможете устроиться механиком в авиационный отряд
Пороховщиков рассеянно слушал, продолжая переходить от самолета к самолету. Наконец он кончил свои дела и, не глядя на меня, проговорил:
Сейчас многие хотят быть конструкторами. Это несерьезно. Не такое простое дело стать конструктором. Начинать надо не с этого.
И хотя я понимал, что Пороховщикову некогда возиться со мной, стало обидно.
Так и не объяснив, с чего же надо начинать будущему конструктору, Пороховщиков направил меня к другому работнику. Делать нечего, я пошел. Тот выслушал и сказал:
Зайдите завтра.
На другой день он опять сказал:
Зайдите завтра.
А в следующий раз вовсе не принял меня. Я понял, что здесь ничего не добьюсь.
Еще в начале 1923 года в газетах было объявлено, что в Крыму в ноябре состоятся первые планерные состязания. Представление о планере я имел и хотел принять участие в постройке первых советских планеров. Решил обратиться к организатору состязаний, известному тогда летчику-конструктору Арцеулову.
Константин Константинович Арцеулов встретил меня очень приветливо. Участливо выслушал и тут же предложил:
Хотите, устрою вас помощником к летчику Анощенко? Он строит сейчас планер собственной конструкции.
Ну, конечно, хочу! радостно ответил я.
Планеристы работали в здании Военно-воздушной академии. Помню холодный, нетопленый громадный зал Петровского дворца, заваленный строительными материалами и деталями планеров. Я был новичком и смотрел на планеристов, как на чародеев.
Петровский дворец в Москве, где в начале 1920-х годов разместилась Военно-воздушная академия
Арцеулов подвел меня к симпатичному, статному человеку.
Николай Дмитриевич, познакомьтесь, вот вам помощник.
Анощенко протянул мне руку:
Здравствуйте, очень рад! Как вас зовут? Шура? Ну, что ж, Шура, давайте работать Будете хорошо работать поедете в Крым на состязания, добавил он.
Анощенко протянул мне руку:
Здравствуйте, очень рад! Как вас зовут? Шура? Ну, что ж, Шура, давайте работать Будете хорошо работать поедете в Крым на состязания, добавил он.
По правде сказать, этому я тогда не поверил, но с огромным энтузиазмом принялся за постройку планера.
Обращаться со столярными инструментами я научился еще в детстве, поэтому работа у меня шла неплохо. Первое время Анощенко сам много трудился над планером, но у него и без этого хватало забот: он был одним из организаторов планерных состязаний, поэтому, когда он убедился, что работа у меня спорится, стал заходить реже. Придет, посмотрит, даст указания.
Мне, конечно, льстило такое доверие, и я еще больше напрягал свои силы. Увлечение было так велико, что я целые дни проводил в зале академии. Отец сердился. Ему хотелось, чтобы я поскорее устроился на хорошую работу, а постройку планера он считал пустой затеей. Мать, напротив, заступалась за меня:
Пусть поработает, это не такая уж пустая затея. Может быть, со временем действительно станет авиационным инженером.
Я страстно мечтал об этом, надеялся, что так и будет.
Приближалась пора планерных состязаний, а планер еще не был готов. Пришлось трудиться еще больше и упорнее.
И тут, к большой радости, я узнал, что за активную работу решено командировать меня на состязания в Крым. Наш планер мы с Николаем Дмитриевичем Анощенко обещали закончить там, на месте.
Местом для планерных состязаний был избран район Коктебеля курортного селения близ Феодосии, в юго-восточной части Крыма. Этот уголок Крыма стал впоследствии традиционным местом всесоюзного сбора планеристов.
На состязания решено было послать в одном эшелоне участников вместе с планерами. Поезд состоял из нескольких платформ и одной теплушки. На платформы погрузили планеры, накрыли их брезентом, а в теплушке устроились планеристы. Раньше я никогда не бывал в Крыму и без матери вообще никуда не выезжал. А тут какую необычайную гордость я испытывал оттого, что еду в первое самостоятельное путешествие! В кармане лежали официальное командировочное удостоверение и суточные деньги.