Палланца
1. «Пока вакхического танца»
Пока вакхического танца
Не утомляет душу прыть,
Нам берегов твоих, Палланца,
Жемчужно-сизых не забыть,
Где незабвенных трое суток
Ты в синей зыбочке своей
Для двух доверчивых малюток
Взметала пенистых коней,
Где без досадных диссонансов
Впервые Вечный Дирижер
В одном божественном кадансе
Слил жизни несогласный хор.
2. «Жарко-розовые стены»
Жарко-розовые стены
Нависали у Лавено,
И зеркально-синий глаз
Свой серебряный экстаз
В неба голубые залы
Просветленно излучал.
Задымленные кораллы
Упоенных солнцем скал
Без вопроса, но серьезно
Отражаются в воде.
Домодоссолы лишь грозно
Синей не достать гряде
До мечтательного глаза,
Как у Богу обреченной
Катерины Бенинказа,
Содомой запечатленной.
Поскорее же на шканцы,
Ждет нас старый «Бернардин»,
Переправимся к Палланце,
Нынче я уж не один.
В волнах отразимся вместе
Мы, как древняя камея,
Остров покажу невесте
Я прелестный Борромея,
И средь стриженой аллеи,
Средь богов и нимф безруких
Поцелую я лилеи,
Вожделенные в разлуке.
3. «Камердинеры в синих ливреях»
Камердинеры в синих ливреях
Золотой подняли паланкин,
Кружевные накидки на шеях
У лазурных Нептуна детин.
Парики их напудрены пышно,
Церемонны они, как девицы,
Говорят, так чуть-чуть только слышно,
А проворны как хищные птицы.
Паланкин, как червонная рыбка,
Как остро заостренный палаш,
Рассекает жемчужную шибко
Мальвазию лазоревых чаш.
Дремлет тихая Isola Bella;
Алебастры и лапис-лазули,
Феерично слиясь в ее тело,
В час творенья как будто заснули.
Из эмали алмазные весла
Я сложил умиленно на борт,
Все земные я презрел ремесла
И надежнейший бросил я порт
За мечтателя титул неверный.
И сорвала мне жизнь венок,
И смеялися скалы и серны,
Не смеялся один лишь челнок,
Не смеялась и ты, моя Пери,
Над убогим своим женихом,
И раскрылися многие двери
Пред закованным в латы стихом.
4. «Солнце раскаленное»
4. «Солнце раскаленное»
Солнце раскаленное
В озеро бездонное
Закатилось.
Долгожданное,
Век незнанное
Сбылось.
Риз червонных
И червленых
Орнаменты,
Прошвы, ленты
У воскрылий
Снежных лилий
Альп склоненных,
Просветленных,
Блещут заревом великим,
Как в Палермо мозаики.
Синим, синим кашемиром
Божии покрыты нефы,
И повсюду барельефы,
Всюду вставлены метопы,
Где могучие циклопы
С кем-то бьются озлобленно.
Чисто, ясно, упоенно
Отражает глаз зеркальный
Бешеное аллилуйя
Солнечного поцелуя.
Небо сверху, небо снизу,
Лишь по дальнему карнизу
Гор виднеется едва
Дымчатая синева.
Небо в сердце, небо в пальцах,
Всюду алые шелка.
Вышивай скорей на пяльцах
Душу райского цветка!
5. «На колени склоненный, в колени»
На колени склоненный, в колени
Опустился я к тихой голубке,
И наитья предельного гений
Посетил нас в убогой скорлупке.
И в потоке червонном Данаи
Ослепительней не было блеска,
И видение Дантова Рая
Было скромною лишь арабеской
Перед тем, что в очах у невесты
Я в мгновение это прочел,
И испуганно Тайны с насеста
Разлетелись, как облачко пчел.
И сжимая горячие ручки,
И целуя блаженно уста,
Я вился, как атласные тучки
У вершинного где-то креста,
Я вился, изливаясь в любую
Из безбрежности звездных аорт,
И я душу имел голубую
И ликующий солнца аккорд.
Тополи
Высокие тополи, рыцари важные
В заката золоченных латах,
На страже в червонных палатах
Степенно качаются с песнею шпажною.
Им истины плевелы чужды бумажные,
Истории сложной шахматы,
Моральной Голгофы стигматы,
Их шелест и шепот идеи закряжные.
Сомкнитесь, обстаньте! Я первенец Божий,
Стихии больной менестрель,
Я миг, на безбрежность творенья похожий.
Хрупка, паутинна свирель,
И дует и плюет сатир толсторожий
В души голубой акварель.
Вороны
Исполинской крылатой гребенкой,
Как тяжелые, острые бороны,
Бороздят сине-черные вороны
Над убогой родимой сторонкой.
Бледно-сини, как глазки ребенка,
Колеи, что в лазури проторены,
Но вороньи кар-кар чуть повторены,
Как заноет опять под печенкой.
Эти черные в небе горланы,
Это жизни обыденной жуть,
Это красные в мелях баканы.
Чуть услышишь, под мышкою ртуть
Закипит, и раскроются раны,
И на солнце тогда не уснуть.
Человек
К беспредельности неба и к звездному чуду,
К многошумности моря, к ажурности трав,
Даже крайние розы в пути оборвав,
Я восторженным век свой недолгий пребуду.
К человека ж телесному, страшному блуду,
К аромату жестоких идейных отрав,
К всеизведавших грешных очей изумруду
Я останусь до смерти жесток и неправ.
Человек омерзительная амальгама
Из угасшей в гниющей трясине кометы
И низверженных ангелов злобного гама,
Человек марафонский посланец без меты.
И души не сложилась бы дивная гамма,
Если б в мир не явились зачем-то поэты.
Око
Вчера в громадном терпеливом глазе
Измученной, худой, цыганской клячи,
Жевавшей мокрую солому в тазе
У низкого плетня убогой дачи,
Я отражался, как в хрустальной вазе,
Миниатюрный, созданный иначе,
С горами, лесом, тучами в экстазе,
Как иерогли́ф таинственной задачи.
Сегодня на плетне висела шкура
Кровавая, на глаза ж поволоке,
Меж мускулов раздутых, сине-бурых,
Рои жужжали оводов стооких,
И, такова уж у меня натура,
С недоуменьем думал я о роке.
В треугольной раме
Направо шест засохший ясенёвый,
Налево тень бросающий стожок,
Внизу бурьян с щетиною ежовой,
Вдали сухой за сливами лужок.
А в треугольной раме бирюзовый
Атласный фон и белый сапожок
Недвижной тучки, и деталью новой
Зачем-то узкий месяца рожок.
Какой он бледный в жаркие полудни!
Как дважды в чае выжатый лимон.
Куда его мечтательности чудной
Девался звезды затмевавший сон?
Такой и ты в нередкостные будни,
Скучающий на солнце Эндимион!
Camposanto
Camposanto
1. «Когда я прихожу в непрошеные гости»
Когда я прихожу в непрошеные гости
Куда-нибудь впервой с котомкой и узлом,
Я второпях ищу в предместиях погосты,
И если красоты таинственным жезлом
Природа не дарит там отошедших кости,
Я прячусь, как могу, от Смерти за углом
Или бегу опять через поля и мосты,
Твердя до одури изведанный псалом.
Я смерти не страшусь, но новые постели
Меня еще гнетут и нищенский отель,
Или клоачная больницы где-то келья:
Там может зазвучать в последний раз свирель,
Когда еще не весь от страстного похмелья
Я отойду, познав загадочную цель.
2. «Верую свято, что будут аканты»
Верую свято, что будут аканты,
Меч кипариса и царственных пиний
Митры мое окружать Camposanto
В небе, окрашенном в яспис и миний;
Верую свято, что купол гиганта,
Архистратига скульптуры, как синий
Будет мне ангел листы фолианта
Тихо до Божьего творчества линий
Раскрывать, поднимаясь на красных котурнах,
Что в классической Рима моей колыбели
Я покроюся звездной эмалью лазурной,
Что вихриться вокруг будут Фебовы шмели
И забьется вблизи под хрусталевой урной
Ароматное сердце эфирного Шелли.
Колонны Эроса
Золото, золото, царственный миний
Своды покрыли лазоревых крипт,
Нежно певучей гармонией линий
Неба увит голубой манускрипт.
Аквамаринные пышные зонты
Тихо плывут в безбережность, клубясь,
Брызжут алмазами ввысь горизонты,
В облак вонзая чеканную вязь.
Лес, завернувшись в гиматион черный,
Дремлет, склоняя шелом на копье,
Ярче, всё ярче ликуют валторны,
Феб приближается к дремлющей Ио.
Страстно покрыли зеленые груди
Перстнями пышно объятые персты,
Око рубинное в глаз изумрудных
Ищет чего-то колодцах отверстых.
Время вечерних теперь сатурналий,
В розах белеет треножник в акантах,
Брызжут фонтаном жемчуг и кораллы,
Нивы, и небо, и лес в корибантах.
Как Алигьери пред смерчем Дидоны,
Я, пораженный, гляжу в небеса:
Дымчатые там вихрятся колонны,
Базой ажурной спускаясь в леса
Что это? Кто этот зодчий великий,
Землю связавший с лазоревым сводом?
Кто это башню крылатою Никой
Вдруг увенчал в поединке с Нимвродом?
Эрос строитель базилики этой,
Вихреколонной, зарей упоенной,
Эрос, связавший былинку с кометой,
Атом венчающий царской короной.
Это влюбленных летят миллиарды,
Это, ритмично кружась, комары
Стелют крылатые, легкие чадры
В бледноланитные где-то миры.
Ах, не пора ли и всем нам влюбленным
С грустной проститься земною купелью?
Ах, не пора ли под сводом червонным
Белою стать навсегда капителью?
Жемчужница
Я жемчужница в тихом заливе,
Неприступен мой маленький дом,
Не страшны мне приливы-отливы
И прожорливой плоти содом.
От скуластых подводных чудовищ,
От зобастых ныряющих птиц
Не убудет искристых сокровищ
Из-за духа зубчатых бойниц.
Я снаружи шершав и невзрачен,
Но живу я глубоко внутри.
На молитвы досуг мой потрачен,
Я молюсь от зари до зари.
Я отшельник, не знающий мира,
Извивающегося вокруг,
Но во мне из любовного мирра
Драгоценный родится жемчуг.
Многолетнею схимой заслужена,
Средь кровавой всеобщей вражды
Для меня родилася жемчужина
Из глубокой и чистой воды.
И на сердце лелея болезную,
И нездешней любовью любя,
Я всё снова десницу железную
Отстраняю судьбы от себя.
Изумрудной стеною запружена
Неприглядность вокруг бытия,
И растет с каждым часом жемчужина
Ненаглядная подле меня.
И всё крепче мой дом перламутряный
Защищает от яви и бурь,
И всё ярче кораллы в час утренний
Рассыпает над морем лазурь.
И становится мир всё ненужнее
И всё крепче духовная сталь,
Всё таинственнее, всё жемчужнее
Вдохновенного слова скрижаль.
Аккорды
Крестоносец Анатолий
Много мельниц ветряных,
Много палиц и дреколий
Победил и змеев злых.
Черноризец Анатолий,
Светоч духа излия,
Много новых создал схолий
К Божьим книгам бытия.
Пальмоносец Анатолий
Неба искрылил лазурь,
Мира исшагал раздолье,
Водных приобщился бурь.
Псалмопевец Анатолий
Златострунную псалтырь
Разбивает в чистом поле
О горючий алатырь.
Умирающий Серафим
Аккорды
Крестоносец Анатолий
Много мельниц ветряных,
Много палиц и дреколий
Победил и змеев злых.
Черноризец Анатолий,
Светоч духа излия,
Много новых создал схолий
К Божьим книгам бытия.
Пальмоносец Анатолий
Неба искрылил лазурь,
Мира исшагал раздолье,
Водных приобщился бурь.
Псалмопевец Анатолий
Златострунную псалтырь
Разбивает в чистом поле
О горючий алатырь.
Умирающий Серафим
В лазурь стремившееся тело,
Как камень, падает на дно,
Одно крыло обледенело,
Другое солнцем сожжено.
Загрязнены одежд перяных
Когда-то снежные края,
И из-за облаков багряных
Душа, кадильница моя,
Глядит, как обгорелой мачты
Вздымаемый волнами пень.
Но некому сказать: Не плачьте!
Могильная прияла сень
Моих соратников немногих
Задолго до того, как Тасс
Пел грезу паладинов строгих
И Дант увидел Ипостась.
Один в синеющем сугробе,
Под паутиной мертвых вай
Лежу я, вспоминая в гробе
Душистый флорентийский май.
И ничему уже не веря,
Недвижим, холоден и чист,
Жду палицы народа-зверя,
Жду Каиновой дубины свист.
Но ты всё снова на колени
Склоняешься передо мной
И узел расправляешь звений
Моей кадильницы святой.
И снова синим фимиамом
Кадит уставшая душа,
И ты перед воскресшим храмом
Стоишь, молитвенно дыша,
И с крыльев чуть затрепетавших
Сметаешь снеговой балласт.
Тебе воздаст Господь упавших,
Творец архангелов воздаст!