Эванс хитрым змеем скользит между дохлых орков, быстро обшаривая их карманы, присваивая любые мало-мальские ценные вещи, которых, по понятным причинам, у нападавших кот наплакал. Ну кто, будучи в здравом уме, пойдёт на дело, туго набив при этом свои карманы ценностями? Единственное стоящее внимание приобретение обнаруживается у дохлого шамана, поскольку тот был одним из всех, кто обладал хоть какими-то магическими предметами.
Не лапай! останавливает Эванса Арнолиус, который успел заметить действия Змея. Артефакты в неумелых руках могут взорваться или ещё чего похуже! И вообще вещи этого засранца мои!
Это ещё почему?
А чей топор торчит в этой зелёной лопоухой тыкве? тут же усмехается гном. И вообще, ты чем занимался во время боя? Что-то я тебя не лицезрел снаружи!
Я, да будет всем известно, тут же расшаркался де Грей, сияя самой своей ослепительной улыбкой. Сразу заявил, что для боёв не приспособлен, только для постельных баталий, разве что.
Потаскун!
Но-но! тут же оскорбился Эванс. За меня выступала Сорбонна! Девочка, ко мне!
Бард свистнул, подзывая к себе своего молосса, покрытого чужой кровью от носа до обрубка своего хвоста. Подбежавшая к человеку животина радостно ткнулась хозяину своим грязным холодным носом прямо в руки, чем вызвала у Змея лишь лёгкую брезгливость. Он сразу же вооружился большим платком, счищая со своих рук орочью кровь, перекочевавшую туда с пасти его питомца. После этого он занялся и самой собакой, оттирая её от начинающей засыхать крови, выбрасывая на песок изгвазданные платки один за другим. Потом он понял, что тратить свои вещи на подобные занятия негоже, а посему распорол на мёртвых орках их блузки и штаны, начиная использовать их в качестве тряпок.
Я, да будет всем известно, тут же расшаркался де Грей, сияя самой своей ослепительной улыбкой. Сразу заявил, что для боёв не приспособлен, только для постельных баталий, разве что.
Потаскун!
Но-но! тут же оскорбился Эванс. За меня выступала Сорбонна! Девочка, ко мне!
Бард свистнул, подзывая к себе своего молосса, покрытого чужой кровью от носа до обрубка своего хвоста. Подбежавшая к человеку животина радостно ткнулась хозяину своим грязным холодным носом прямо в руки, чем вызвала у Змея лишь лёгкую брезгливость. Он сразу же вооружился большим платком, счищая со своих рук орочью кровь, перекочевавшую туда с пасти его питомца. После этого он занялся и самой собакой, оттирая её от начинающей засыхать крови, выбрасывая на песок изгвазданные платки один за другим. Потом он понял, что тратить свои вещи на подобные занятия негоже, а посему распорол на мёртвых орках их блузки и штаны, начиная использовать их в качестве тряпок.
Разозлённый Малыш, который не любил магов до почечных колик и зубного скрежета, теперь ходил вокруг места побоища, растаптывая трупы орков или поддавая по ним ногой, отчего мертвецы разлетались во все стороны как футбольные мячи.
Этот шаман сыграл нечестно! рычал возмущённый Роберт. Он должен был выйти на честный бой, а не усыплять нас своей магией! Ну как так можно?!
Честным боем это назвать было бы тяжело, брат! попытался успокоить его Руперт. Мы же сильнее и больше. И, кроме того, против магии дяди Арни ты никогда не возражаешь.
Арнолиус нам помогает, а этот гадёныш нет!
Эй, парни! окликает их гном, отчего эттин сразу же поворачивает обе головы в его направлении. Хватит слоняться тут без дела! Лучше поднимитесь на барханы и посмотрите по сторонам авось тут ещё зеленокожие в округе остались.
С радостным рычанием великан устремляется наверх, и сложно себе представить лучшего вперёдсмотрящего, нежели этот двухголовый исполин. Во-первых, он будет наблюдать не в два, а во все четыре глаза, а во-вторых, делать это он будет с высоты четырёх метров, а не обычных для всех полутора или двух. Особенно Малыша порадовал тот факт, что в округе могут обнаружиться ещё орки, и тогда ему будет на ком сорвать свою злость от постыдного поражения. Что делать, но проигрывать, даже самую малость, Роб и Руп не умели. Даже имея в своём активе более дюжины разорванных, растоптанных и по другому растерзанных орков с фланга, Малыш считал себя проигравшим, поскольку он потерял сознание в бою.
Около получаса уходит на то, чтобы собрать разбросанные по дороге и пескам вещи. Пока артисты занимаются этим, Назин выбирается из повозки, залезает на её крышу и начинает озирать окрестности, делая наброски в своей книге, бегло зарисовывая картину последствий разыгравшегося побоища. Наверняка ведь потом напишет об этом какую-нибудь историю, которая поможет труппе заработать себе золотишка, поэтому полуэльфу никто не мешает и не заставляют его спускаться вниз и помогать остальным. Привести себя в порядок, помочь пострадавшим и успокоить лошадей на всё это уходит время, а потом балаган продолжает свой неспешный поход вперёд, оставив позади несколько десятков павших грабителей-орков.
К долгожданному оазису балаган добрался уже ночью, когда на небе вовсю светила ущербная луна, что впрочем не помешало гному, обладавшему инфразрением ориентироваться в темноте. Арнолиус более века провёл в так глубоко любимых всеми гномами шахтах, а также в рудниках в должности бесправного раба, а посему темнота его не пугала. Этого просоленного жизнью пройдоху скорее напугала бы потеря его драгоценной бороды или разлука с табаком, но никак не отсутствие света. Фургоны, следовавшие за головным, вскоре украсились светом зажжённых фонарей, мерно качавшихся в своих креплениях, и отбрасывающих на тентованные стенки повозок и песок причудливые тени. Часть артистов спала или откровенно клевала носом, лишь погонщики направляли своих лошадей и большого медведя вперёд.
Впереди огни! доложил Руперт громогласно.
Похоже, что в оазисе остановился на ночёвку какой-то караван! кивнул Арнолиус, привычно набивая костяную трубку табаком. Это хорошо значит, меньше вероятность нападения, и можно будет спокойно отдохнуть.
Скорее бы! пробурчал Руперт, на что его брат лишь отозвался злобным рычанием, а живот гиганта утробным рёвом.
Скорее бы! пробурчал Руперт, на что его брат лишь отозвался злобным рычанием, а живот гиганта утробным рёвом.
Что и говорить есть хотелось всем. Часть продуктов не вынесла путешествия по раскалённым пескам Восточной пустыни и приказала долго жить, в то время как сегодняшний погром на походной кухне уничтожил всё остальное. Тех жалких крох, что обнаружились в безразмерном сундуке сестёр, на всех не хватило, а посему отряду приходилось голодать.
Я же предлагал разделать и сожрать лошадь! в очередной раз злобно буркнул Роберт, однако его заявление проигнорировали.
Пришедший в себя Атос быстро понял, что ничего хорошего его павшую кобылу ожидать не может, поскольку на неё уже облизывался и Конан, и Малыш, который недвусмысленно сглатывал слюни, но Арнолиус пресёк попытки съесть павшего соратника, пусть тот и был всего лишь животным.
Золотце была дорога Атосу, поэтому её мы есть не будем! твёрдо сказал гном, на что обжора эттин лишь фыркнул.
Ты её ещё похоронить со всеми почестями предложи!
И прикажу, если хоть ещё одно слово на этот счёт услышу! нахмурился Арнолиус. Бери телегу и поехали вперёд. Нам нужно успеть до оазиса к закату!
Но успеть туда к заходу солнца балагану было не суждено, поскольку Малыш и Конан не могли развить нужной скорости из-за полученных в бою ран и усталости. И вот теперь впереди замерцали далёкие ещё пока огни вставшего на ночлег каравана в оазисе.
Ну вот! вздохнула с грустью Лира. Это означает, что поплавать в озере голышом нам не светит!
Да ладно! донеслось из её фургона. Можно и при людях так покупаться от тебя не убудет, а мужикам за счастье на тебя поглазеть!
Ехавший рядом Эванс при этих словах лишь фыркнул, погоняя лошадей. Тракт в этом месте расширился и теперь две повозки легко могли ехать бок о бок, чего де Грей давно желал, чтобы иметь возможность трепаться с сёстрами.
Ежели желаете, барышня, тут же встрял он со своим замечанием. Я могу натаскать вам воды и помыть вас в укромном закутке, вдали от жадных взоров потных караванщиков!
Пф-ф-ф! тут же фыркнула Лира. Вот ещё! Эй, Нира! Толстушка ты наша! Ты ещё не спишь?!
Нет! донеслось из фургона. Сама толстуха!
Да я ж любя! рассмеялась девица. Скажи-ка мне лучше, каков наш хвастун-Змей в постели, а?! А то он всё ко мне пристаёт, а я вся в сомнениях!
А ты лучше у Стряпухи спроси! хихикнула из фургона сестра.
Слышавший этот разговор Коврига, сидевший на облучке, лишь покраснел от гнева, бросив через плечо назад испепеляющий взор на Эванса, который тут же поспешил отвернуться в сторону.
Да, Офелия! сплюнул на землю рогоносец муж, повернувшись к сидевшей рядом с ним бледной супруге. Расскажи-ка нам, каков этот Змей-искуситель в постели?!
Издав горлом непонятный писк, Стряпуха поспешила скрыться в фургоне, не желая снова пробуждать мужнин гнев или стать причиной новых разборок между ним и горе-любовником.
Ну а ты, засранец! обратился к де Грею Коврига. Что ты можешь сказать мне в своё оправдание, а?!
Смущённый таким пристальным вниманием к своей персоне Эванс заёрзал на сиденье, на всякий случай подозвав Сорбонну поближе.
Не будь с нами Арнолиуса и твоей псины, продолжает тем временем обманутый и оскорблённый муж. Я бы давно тебе твоё хозяйство бы отрезал, паскудник!
Не моя вина в том, что твоей жене не хватает ласки! подал, наконец, голос менестрель, который несколько приободрился от близкого присутствия верной собаки. Залазь к ней под подол почаще, и тогда не придётся бить любовников!
Слышавший всё это Арнолиус также хотел включиться в эту беседу, но кричать назад ему было лениво.
Чем же тебя так наша коротконогая и мохноногая Стряпуха-то соблазнила?! ухмыльнулся он мысленно, выпуская очередную струю дыма в воздух, а после заходясь в новом приступе кашля.
Именно этот вопрос вслух повторила и сама Лира, опустив при этом характеристики ножек бедной Офелии. Все с интересом уставились на де Грея, от которого ожидали ответа, но тот лишь растеряно пожал плечами, не зная, что и сказать. Он что-то пробубнил, промычал, шмыгнул носом и затих.
Подонок! заревел со своей телеги мрачный, как грозовая туча, Коврига. Сказал хотя-бы, что она красивая! Мерзавец! Мало того, что опозорил её и меня, так ещё и теперь ничего внятного сказать не можешь! Да этот кобель даже троллиху оприходует, если случай подвернётся!
Пунцовый от стыда Эванс хотел было скрыться внутри повозки, передав управление кому-нибудь из товарищей, но Атос и Назин спали, укрывшись плащами, и беспокоить их он не решился. Первого будить было жалко из-за его увечья, а второго велел не беспокоить Арнолиус, поскольку назавтра автору было необходимо закончить последнюю пьесу, чтобы труппа успела её отрепетировать и начать показывать по прибытии в Белокамень.