Да у тебя и шмотки, как я посмотрю, новые и кросселя шикарные?! неприятно удивился Кипренов, имея в виду фирменные адидасовские кроссовки невероятного размера на лапищах своего помощника. Откуда богатство, Роба?!
Кипа, отвали! хрипнул Воротов. Одесса город портовый! Торгануть можно чем угодно
С наркотой поосторожней посоветовал Кипренов. А то заметут надолго!.. И меня заодно
При чем тут наркота?! возмутился Воротов.
А что при чем?! настаивал Кипренов. Ему было неприятно пребывать в безденежье в то время, когда его помощник где-то явно подхалтуривал и с шефом не делился.
Отвали, я сказал, посоветовал угрюмый Воротов.
Ну, хорошо, отвалил А загремишь под бубны уголовки, меня за собой не тащи. Завтра же съеду в отдельный номер
Съезжай на здоровье Ну, что, идём?! На море?!
Какое море?! Темно!.. Спина горит, озноб колотит, будто с перепоя Пройдемся по бульвару, может, остыну.
К полуночи они прошли «тёщин» мост, что привел к Воронцовской колоннаде. Через Приморский бульвар подошли к зданию горсовета, откуда слышались истеричные выкрики «диск-жокеев». На площади перед бюстом Пушкина тусовалась пьяная молодежь. Рокотала музыка. Проводилась рекламная акция пивной зарубежной компании. Воротов и Кипренов обошли стороной шумное сборище, хотя оба заглядывались на симпатичных юных одесситок и каждый подумал с некоторым сожалением о пропавших актрисах, с которыми, казалось, складывались самые приятные дружеские отношения и у того, и у другого.
Оба молчали всю дорогу, пока не подошли к воротам парка Шевченко.
Разворачиваем оглобли? предложил Кипренов. Я остыл.
Может, по пивку? Воротов кивком головы указал на столики кафе перед угловым домом.
С приятным расслаблением операторы выдули по второй бутылке прохладного «Хайнекена», когда перед столиком склонился в угодливом полупоклоне худенький пожилой человек в мятом пиджаке и шляпе.
Извините, господа, вы таки не местные, утвердительно, но мягко, не найдя другого повода для знакомства, пробормотал Худой.
Пивка не желаете? За компанию? без обидняков предложил Воротов и пододвинул незнакомцу стул. Тягостное молчание с мрачным Кипреновым надоело, как и сам угрюмый «шеф». Незнакомец не производил впечатления пропитого бомжа, скорее это был неухоженный пенсионер, так же как и Воротов нуждающийся в дружеском общении.
Разрешите? на всякий случай, уточнил Худой у мрачного Кипренова. Ответа не получил. Худой слегка поклонился Воротову, приятно удивленный нежданному гостеприимству, осторожно присел на краешек стула, получив согласие Воротова кивком головы. Шляпы пенсионер не снял.
Мы таки москали, улыбнулся Роберт и махнул рукой официанту, подзывая для дополнительного заказа. Кипренов с досады тяжко поёрзал, сидеть на пластиковом стуле, не прикасаясь к спинке, было жутко неудобно. Главный оператор навалился локтями на стол, небрежно пододвинул старику свою бутылку с остатками пенной жидкости. Пенсионер остался неподвижен, кротко взглянул на Воротова, мол, я хоть и нищий, но гордый.
Еще три пива, попросил Воротов подошедшего официанта. Всю ночь работаете?
Есть клиенты работаем, ответил невозмутимый официант. Арахис, фисташки к пиву? Рыбку с лимана?
Воротов взглянул на шефа.
Будешь?
Мрачный Кипренов вдруг поднялся и прохрипел с неприязнью:
Не хватало еще с бомжами напиваться. Пойду. Спать охота.
Неделя простоя впереди. Выспимся, попытался его остановить Воротов. Но худосочная фигура оператора-постановщика уже нырнула в глубокую тень под деревьями и растворилась в вязком сумраке аллеи.
Извините, пробурчал Воротов. Не со зла он, с расстройства.
Ваш друг не отличается любезностью, заметил худой незнакомец и представился:
Гриша.
А по отчеству?
Какое в Одессе отчество, я вас умоляю? вяло отмахнулся Гриша. Отчество от отечества, а отечество наше всё растащили, разобрали по кускам. Обобрали, все, кому не лень.
Роберт, представился Воротов.
Рук друг другу жать не стали. Подождали, пока принесли три бутылки пива. Воротов отменять заказ не стал.
Знаете ли, уважаемый Роберт, сидим мы с вами на очень известной улице, сказал повеселевший после глотка прохладного напитка Гриша Григорий. Он так и оставался в своей перемятой старой шляпе, худенький, сутулый, как раздавленная грибником поганка. При татарском скуластом лице, с горбатым еврейским носом, с круглыми глазами навыкате, старый одессит смотрелся трогательно и демонически.
В Одессе каждая улица знаменита, заметил Воротов.
Ох, как это верно! порадовался Григорий.
Некогда на Малой Арнаутской множество артелей «лепили» товар с иноземными лейблами. На углу Екатерининской и Ланжероновской, в здании с кассами Аэрофлота, было знаменитое кафе Фанкони, где кучковались биржевые игроки и корабельные маклеры, блеснул эрудицией Воротов.
О! Да вы, я вижу, большой любитель и знаток Одессы! приятно удивился Григорий. Такое не часто встретишь среди приезжих.
Воротов улыбнулся искренности собеседника.
Снимаю кино в Одессе, как же тут не интересоваться историей столь примечательного города?!
Как это верно! И что ж вам рассказала история?
Старуха нашептала мне на ухо сухим языком документальных фактов, а хотелось бы послушать живую речь.
Извольте, обрадовался старик. Сидим мы с вами, уважаемый Роберт, на улице Маразлиевской перед интересным домом, где останавливался писатель Куприн.
Старик указал пальцем в сторону мемориальной доски с горельефом писателя.
Воротов снисходительно усмехнулся. Известные подробности его мало интересовали. Старик понял саркастический взгляд нового знакомого.
Но вы когда нибудь замечали лепные украшения фасадов одесских домов, разглядывали монограммы бывших владельцев, всматривались в лики нимф и кариатид? спросил Григорий.
Но вы когда нибудь замечали лепные украшения фасадов одесских домов, разглядывали монограммы бывших владельцев, всматривались в лики нимф и кариатид? спросил Григорий.
Так глубоко в историю Одессы я еще не зарывался, признался Воротов, шутя. Старик оценил двусмысленность сказанного.
Таки да, эта сторона истории лежит, казалось бы, на поверхности. А между тем, о ней мало кто знает. И совершенно не находится исследователей, желающих посвятить себя расшифровке тайн каменных изваяний.
Таки тайн? пошутил Воротов.
Таки да Поднимите выше голову, уважаемый Роберт, и вы таки откроете для себя много нового и необычного.
Воротов задрал голову. Синее бархатное небо в россыпи изумительных звездных градин накрыло Одессу своим вечным покрывалом. Вяло пошевеливались черные ладошки листьев акаций. Прохладный ветер с моря просачивался через густую растительность парка и мягким опахалом свежести обмахивал редких прохожих и посетителей кафе. Воротов в наслаждении легкого похмелья прикрыл в блаженстве глаза.
Хорошо, вздохнул он.
Хорошо не то слово! поддержал его Григорий. Великолепно! Вы вслушивались, Роберт, в мелодику этого слова. Велико лепно! Оно, как нельзя лучше, подходит моей любимой Одессе, Боже ж ты мой!
Вы поэт, снисходительно улыбнулся Воротов.
Каждый одессит поэт, не каждый, из природной вредности, может в этом себе признаться. Потому в прошлом, большинство из нас, оставшихся в городе, мелкие лавочники, торговцы и рыбаки. В прошлом. Нынче мы все жалкие, нищие пенсионеры. Да, в этом трудно признаться: нищий!.. Вся жизнь пошла прахом.
Не будем о грустном, Григорий, попросил Воротов. Однако, и мне пора. Спасибо за вступительное слово. Надеюсь снова встретиться
Пройдемся по Маразлиевской, я вас приглашаю, попросил старик.
Темно. Да и поздно уже. Мне на Французский бульвар добираться, к гостинице киностудии.
Так, а я живу совсем рядом! обрадовался старик. На Мукачевском переулке. Пройдемся?! С Маразлиевской попадем на Французский
Заберите пиво, предложил Воротов и позвал официанта, чтобы расплатиться.
Ляпота
Уставший, расслабленный от выпитого пива, Воротов шагал по остывающему мягкому асфальту улицы, оглядывал без особого энтузиазма фасады старинных домов, пропускал мимо ушей рассказ старика. Новый знакомец перемежал специфическую речь одессита вполне профессиональными пояснениями заядлого экскурсовода-любителя.
Слушайте меня сюда ушами, расстроился Григорий, когда понял, что гость половины не услышал из его вдохновенной путеводительной речи. Такого не скажет вам ни один одессит. Все наши дети и внуки разъехались на исторические родины, подались за океан ближе к большим деньгам и благополучию. Кому сдалась нищая, убогая старушка Одесса мама?! Только пасынкам. Они и угробят матушку. Окончательно. Я вас уверяю. Через год, через два, через десять распродадут по частям Вы слушаете меня ушами или таки нет?
Да да, извините, вздохнул Воротов. Устал.
Надо прививать детям их традиций. А кому это делать? Кому, я вас спрашиваю? настаивал старик.
Воротов с облегчением сообразил, что прошли они уже всю Маразлиевскую, в советском прошлом улицу малознакомого Энгельса, который к Одессе ни сном, ни духом не лежал. Даже не знал, небось, теоретик революций, об этом благодатном крае у моря.
Махнем ка мы до Французского на частнике, любезный, предложил Воротов как можно мягче, чтоб не обидеть старика. Ноги отказываются идти.
Как бы от усталости он картинно воздел взгляд к небу и в сумеречном свете уличных фонарей, меж двух оконец под крышей дома номер «5» заметил на фасаде два барельефа. Воротова поразило, что на шее женских ликов вместо традиционных украшений: бус, колье, листочков или веточек, явно вырисовывались тенями веревочные петли с узлами.
Вот так да! восхитился он совпадению своих грустных мыслей, переживаний за судьбу пропавших актрис и необычных гипсовых украшений весьма заурядного жилого дома. Что бы это значило? спросил он Григория.
Что?
Веревки на шеях девчонок?
А я что вам говорил, уважаемый Роберт?! обрадовался старик нежданному интересу приезжего. Часа не прошло нашей милой беседы.
И все таки, крутился на месте Воротов, забыв об усталости, пытаясь в сумерках вглядываться в фасады соседних зданий противоположной стороны улицы. Что за украшения такие? Очень необычно.
Жители полагают, неуверенно пояснил Григорий, что в доме этом повесилась от несчастной любви дочь владельца, некоего князя
И для симметрии прилепили два девичьих лика, с сарказмом заметил Воротов. Весьма схожих. Может, близняшки у прошлых хозяев повесились?.. Но без шуток. На других домах Одессы могут быть подобные маски?