Так ты, выходит, богач, Антон Бондаренко! Как же мне с тебя сторублевку не взять?
Антон опять выпучил глаза. Никак не мог уловить он тонкой усмешки, которою Кирилл сопровождал свои слова. Видя его недоумение, Кирилл сказал прямо:
Ну, иди с Богом, Антон. За венчание дашь сколько сможешь. А не сможешь, и так повенчаем. И всем своим землякам скажи, чтобы со мной не торговались.
Антон поблагодарил и ушел чрезвычайно смущенный. Он даже не знал, рассказывать ли землякам о своем разговоре с батюшкой. По дороге он рассчитал, что может безобидно для себя дать за венчание карбованец, не считая свечей, которые он купит особо. Будь это у отца Родиона, дешевле пяти рублей не отделался бы, а со свечами и все семь. Это было так приятно, что он боялся, как бы кто не помешал, не отсоветовал новому священнику. Очевидно, новый батюшка просто не знает порядков. А ежели это дойдет до отца Родиона, который ему растолкует, то дело примет другой оборот. Поэтому Антон решил сохранить это пока в секрете, а когда уже дело кончится, рассказать землякам. И когда его спросили, много ли взял новый батюшка за венчанье, он без запинки ответил:
Шесть карбованцев слупил!
Ого! Видно, порядки знает!
А то нет?! окончательно покривил душой Антон. Недаром же он, сказывают, ученый да переученый!
Когда Антон ушел и дверь за ним затворилась, Кирилл встал и в волнении прошел по комнате.
Знаешь, это даже обидно, до какой степени в них глубоко сидит эта болезнь! заговорил он, обращаясь к Муре. Ведь он приходит ко мне, как к торговцу: ваш товар, наши деньги! И я уверен, что он недоволен, даже, пожалуй, возмущен Нет, ты обрати внимание: я священник, я должен освятить союз его дочери с ее женихом, он за этим пришел. И он говорит мне: продай мне на пять рублей Божией благодати! Я должен был сказать: нет, нельзя, это стоит десять, и наконец, довольно поторговавшись, мы согласились бы на семи рублях Какого же мнения он будет обо мне?
Однако, Кирилл, надо же чем-нибудь жить священнику! возразила ему Марья Гавриловна.
Конечно, надо, Мура, конечно! Но это надо как-нибудь иначе устроить. Такая форма обидна мне Обидна!..
Мура ничего больше не возражала, но он нисколько не убедил ее. Она с малолетства видела, как спокойно торговались за разные требы, и привыкла думать, что это в порядке вещей и что иначе не может быть.
На другой день утром произошло венчание Горпины с Марком Працюком. Венчание было немноголюдно, так как пора была горячая, да и про Горпину было известно, что она уже не девушка. Молодые торопились, чтобы поспеть на гумно, собираясь вечером устроить пирушку. После венчанья Антон подошел к Кириллу и, сильно конфузясь, сказал:
Как уже вы разрешили, батюшка, так вот карбованец могу!..
Кирилл спокойно взял от него рублевую бумажку и тут же передал ее дьякону, отцу Симеону. Дьякон взглянул на рублевку и совершенно непроизвольно скорчил такую жалкую мину, что дьячок Дементий, уносивший в алтарь венцы, сейчас же понял, что дело неладно. Через полминуты они о чем-то шушукались на клиросе. Вслед за этим Дементий крупными шагами побежал через всю церковь, догнал уходившего Антона и схватил его за рукав.
Ты, бычачья голова, рехнулся, что ли? спросил он его низким сдержанным голосом.
Чего? проговорил Антон, хотя отлично знал, чего хочет дьяк.
Как чего? За венчанье карбованец даешь?
А ей-богу же, Дементий Ермилыч, я больше не имею!
Да я тебя не спрашиваю, имеешь ты или нет, а ты скажи, сколько тебе батюшка назначил?
Батюшка? Батюшка сказали: «Сколько в силах, столько и дашь» Ну, я
Батюшка? Батюшка сказали: «Сколько в силах, столько и дашь» Ну, я
Дьячок Дементий совершенно растерялся, до такой степени это было дико. Этим воспользовался Антон и поспешил удрать, боясь, чтобы с него не слупили чего-нибудь лишнего. Дементий возвратился на клирос уже более сдержанными шагами и поведал дьякону то, что узнал от Антона. В это время Кирилл, сняв облачение, вышел из алтаря и направился к выходу. Они замолкли, но на лицах их явно выражалось изумление и неудовольствие, хотя они и старались скрыть эти чувства. Кирилл очень хорошо видел это, но сделал вид, что ничего не замечает, и вышел из церкви.
Нет, что ж это такое, отец Семен, я вас спрашиваю? во все свое широкое горло крикнул тогда дьячок Дементий. Этак и с голоду пропасть можно! Ежели за венчанье не брать, так за что же брать?
Новые порядки, Дементий Ермилыч! слабым тенорком ответил болезненный дьякон и прибавил: Ковшик с вином уберите, Дементий Ермилыч!
Дьячок Дементий ринулся к стоявшему посреди церкви низенькому квадратному столику, схватил ковш и помчался с ним в алтарь. Все это он проделал с неудержимым негодованием. Дьякон же стоял, смиренно опустив голову, как человек, привыкший смиряться перед всевозможными невзгодами жизни.
Знаете что? сказал дьячок, вернувшись из алтаря. Пойдем к отцу Родиону и расскажем ему.
А надо, надо! ответил дьякон. И, выйдя из церкви, они направились прямо к отцу Родиону.
Отец Родион принял их запросто. Он был в широких нанковых шароварах, спускавшихся в голенища высоких сапог, и в коротенькой куртке. Когда они вошли в комнату, которую называли гостиной, отец Родион стоял у клетки, висевшей над окном, и осторожно и сосредоточенно переменял воду канарейкам.
А! Наше воинство пожаловало! промолвил он, оставшись в прежней позе и не покидая своего занятия. Ну, как дела?
Нехорошо, отец Родион! пожаловался дьячок Дементий, в груди которого кипело негодование.
Ну-у? Что же именно?
Сейчас венчали Антонову Бондаренкову дочку. А за венчанье получили руб-карбованец.
Это каким же манером?
Отец Родион все еще оставался спокойным и не оставлял своего идиллического занятия.
Очень просто. Кончили это мы венчанье, подходит Антон к отцу Кириллу
Дьячок Дементий начал рассказывать, как было дело, останавливаясь на мельчайших подробностях. Когда он дошел до объяснения Антона и повторил его ответ: «Батюшка, говорит, сказали, сколько, говорит, в силах, столько, говорит, и дашь», то отец Родион внезапно оставил клетку, которая начала раскачиваться из стороны в сторону.
Вот оно что! Ну, это, могу сказать, нехорошо! сказал он.
Весьма даже нехорошо! жалобно подтвердил дьякон.
Ведь это только один раз надо сделать, а там уж пойдет. Это им очень понравится!..
Под выражением «им» отец Родион разумел прихожан. Он пригласил причт садиться, и началось основательное обсуждение положения дела.
Признаться, я сразу заметил в нем что-то такое этакое подозрительное, говорил отец Родион. Но, одначе, ежели так дальше пойдет, то можно и пожаловаться.
Совещание длилось более часу. В конце концов было решено не спешить и выждать, что дальше будет. Может, это от неопытности: просто человек не знает порядков.
Первая седмица Кирилла была богата требами. У кузнеца Пахома, подковывавшего всю деревню, умерла старуха-мать. Кузнец не особенно печалился, потому что старуха долго болела, никакой пользы ему не приносила, представляя только лишний рот вдобавок к семи ртам, которые составляли его собственное семейство. Он пришел прямо к дьячку Дементию.
Что, должно быть, Мавра Богу душу отдала? спросил Дементий.
В местечке было известно, что Мавра плоха. Притом же в такое горячее время кузнец не стал бы шляться к дьячку без важной причины.
Вот как вы угадали, Дементий Ермилыч. Именно отдала! Царство ей Небесное!
Ну, так что же?
Схоронить бы!
А ты возьми да и закопай ее. А мы в воскресенье пойдем на кладбище да и отпоем. Может, к тому времени еще кого-нибудь Господь примет. Так разом уже.
Хотелось бы как следует, Дементий Ермилыч!
Да ведь мне хотелось бы быть архиереем, мало чего! Не велика была птица твоя Мавра! Небось, за четыре гривны хочешь всем собором схоронить!
Что ж, Дементий Ермилыч, чем смогу, отплачу. Может, когда-нибудь коняку подковать придется.
Это ты мне и так подкуешь!.. Нет, Пахом, брось ты это!.. У меня у самого пшеница не домолочена!
Это ты мне и так подкуешь!.. Нет, Пахом, брось ты это!.. У меня у самого пшеница не домолочена!
Коли так, придется к самому батюшке пойти! И Пахом направился к Кириллу.
«Вишь, пронюхали, каков этот батюшка. К отцу Родиону, небось, не пошел бы», подумал Дементий и решил выждать, что скажет Кирилл.
Пахом пришел к Кириллу и заявил о том, что у него вчера умерла мать. Он собирался изложить свою просьбу о похоронах.
Все ли у вас готово? спросил Кирилл.
Все, как полагается.
Ну, так кликни там дьяка либо дьякона!
Пахом замялся.
Дьяк говорит: «Сами, говорит, заройте, а мы в воскресенье отпоем!.. Мне, говорит, молотить надо, я за четыре гривны не могу дела бросить».
Кирилл промолчал, одел рясу и шляпу и вышел. С крыльца был виден ток Дементия. Дьяк был в ситцевой рубахе без кафтана. Соломенная шляпа съехала у него на затылок. Он усердно стучал цепом; пот катился с него градом. Увидев батюшку, вышедшего на крыльцо, он удвоил усердие. Кирилл постоял с минуту и подумал: «А ведь у него большое семейство!» Он прошел ограду, вышел в калитку и приблизился к току Дементия. Дьяк остановился и почтительно снял шляпу.
Помогай Бог! сказал Кирилл.
Прикажете на похороны собираться? спросил Дементий.
Нет, ничего, я сам отпою. Дьякон тоже, я думаю, занят?
Баштан сбирает.
Ну, ладно, я сам справлюсь! сказал Кирилл. В это время сторож принес ему узелок с облачением. Кирилл взял узелок и пошел вслед за Пахомом. Дементий смотрел ему в спину и думал: «Что ты есть за чудак? Бог ли в твоем сердце живет, или ты лицемер? Не разберешь тебя».
Кирилл отпел Мавру и проводил ее на кладбище. Когда кузнец, по окончании обряда, протянул ему руку с кучей медяков, он сказал, что не надо. Только что перед этим он видел мизерную обстановку, среди которой ютился Пахом со своим многочисленным семейством. «Как я возьму у нищего?» подумал Кирилл и сказал:
Зимой у меня будет повозка. Когда в ней шина сломается, я позову тебя, ты мне спаяешь ее!..
Что угодно сделаю вам, батюшка, за вашу доброту! с большим чувством сказал Пахом.
В самом деле, он был очень тронут вниманием нового священника. В местечке Луговом так уже водилось, что особое отпевание полагалось только богатым покойникам. «Меньше как за два карбованца с места не сдвинусь», прямо говорил предместник Кирилла. Для бедняков считалось достаточным, что их относили на кладбище домашними средствами, а потом разом отпевали, когда набиралось их с полдюжины. В особенности это практиковалось летом, когда все и священники, и причт были заняты каждый своим хозяйством. Прихожане свыклись с этим обычаем, который велся испокон веку, и не протестовали. Бывали иногда отдельные попытки склонить причт на уступку, когда в небогатой семье умирало почтенное лицо, как это случилось у кузнеца Пахома. Иногда в добрую минуту удавалось сойтись на карбованце с обещанием в будущем, по окончании молотьбы, принести мерку жита. Вообще вопрос о требах в местечке был поставлен прямо и открыто.