Ну, садись же, Кирилл, и расскажи нам, что ты теперь есть!.. сказала она и сама села на стул. Кирилл поместился на диване. Он чувствовал сильное смущение. Ему с первого шага поставили вопрос, на который он хотел бы ответить последним. Он молчал.
Красавчик какой! Писаный? произнесла наконец тетка, и это, по-видимому, ее успокоило. Она перестала плакать. Мотя стояла на пороге и с кокетливой полуулыбкой глядела на брата. Вошел Мефодий, грузно сел на стул и закурил папиросу.
Значит, ты кончил Академию? Так, что ли? возобновила вопрос дьяконша.
Кончил! ответил Кирилл.
Ну, и теперь что же? Профессором будешь?
Нет, не буду, маменька, профессором!
А как же? Протопопом?
Протопопом тоже не буду!
Неужели в монахи пойдешь? Что ж, архиереем хорошо быть Только долго ждать.
Не советую в монахи идти!.. Свет глазам завязать! жалобно сказала тетушка.
И не пойду я в монахи, архиереем не буду.
Чем же?
Хочу в селе жить Сельским священником!..
Вот тебе и на!.. Священником всякий семинарист бывает! Для чего ж в Академию ездил?
Для науки, маменька!
А наука для чего? Вон отца Порфирия, что в Кривой Балке, священника сын, в прошлом году Академию кончил Так сейчас ему в уездном городе первое место дали.
Это бывает Да, сказать правду, я еще сам хорошенько не знаю, что будет. Ну, как вы поживаете?
Кирилл сказал это, чтобы смягчить жесткость своего заявления. Но впечатление уже было произведено. На его вопросы отвечали вяло. Семинарист смотрел на него подозрительно и по всем признакам хотел задать ему какой-то каверзный вопрос, но не решался. Мотя в глубоком разочаровании совсем удалилась в соседнюю комнату и села у окна. И мать, и она, и семинарист, и тетка, а более всех сам дьякон давно уже сжились с мыслью, что Кирилл будет профессором семинарии, а там, пожалуй, и ректором. Но главное, никто не понимал этой странной перемены, и все объясняли ее внешними обстоятельствами. Тетка опять принялась плакать. Кириллу подали есть. Он выпил рюмку водки и сказал:
Славная у вас рыба, хорошо пахнет!
Из города! Своей у нас негде поймать! ответила дьяконша. И после этого все замолчали.
Кирилл ел тоже молча. Радостное настроение, с которым он вступил в пределы Устимьевки, заметно уступало место досаде. Не ожидал он такого сухого свидания. Он понимал, что все зависит от его сообщения. Скажи он, как все говорят, что он будет профессором или протоиереем, у всех были бы радостные лица, все бы были удовлетворены. Понимал он и то, что мать затаила в душе обиду, которую он нанес всему семейству. Она сдержала себя из приличия, ради первого свидания. Но завтра она разразится потоком горьких упреков и слез. Эта женщина, много поработавшая в своей жизни и еще больше проболевшая, была раздражительна и желчна. Втолковать ей, в чем дело, заставить понять его идею Кирилл даже не думал пытаться. Лишенная всякого образования, почти неграмотная, она неспособна была понимать такие отвлеченные вещи, как служение ближнему на евангельской почве.
Тетка, сморкаясь от слез, вышла посмотреть, скоро ли дьякон приедет. Дьяконша пошла к Моте. Кирилл методично ел рыбу, медленно отрезал кусочки свежего огурца и разжевывал с необычайной серьезностью. Во всем чувствовалась неловкость. Мефодий, скрутив новую папиросу и закурив ее от прежней, дымил нестерпимо. Каверзный вопрос так и светился в его глазах. Он встал и, подойдя ближе к столу, сел у окна.
Тетка, сморкаясь от слез, вышла посмотреть, скоро ли дьякон приедет. Дьяконша пошла к Моте. Кирилл методично ел рыбу, медленно отрезал кусочки свежего огурца и разжевывал с необычайной серьезностью. Во всем чувствовалась неловкость. Мефодий, скрутив новую папиросу и закурив ее от прежней, дымил нестерпимо. Каверзный вопрос так и светился в его глазах. Он встал и, подойдя ближе к столу, сел у окна.
Скажи, пожалуйста, Кирилл, конфиденциальным тоном сказал он, опасливо поглядывая на дверь, куда ушла мать, ведь это неправда?
Что именно? спросил Кирилл.
Да вот это Ты ведь не кончил Академию? Тебе что-то помешало?
Кирилл улыбнулся:
Это потому, что я не иду в архиереи? Нет, брат, кончил А не веришь, так вот тебе!
Он вынул из бокового кармана сложенную вчетверо толстую бумагу и подал ее брату. Тот развернул бумагу, взглянул на нее и порывисто бросил на стол.
Ну, я этого не понимаю, совсем не понимаю! Уж это что-то особенное! Прямо магистрантом кончил Вот посмотрите, маменька, Мотя Ведь он прямо магистрант! И еще первый! У нас вот инспектор был, и тот до сих пор только действительный студент. Нет, ей-богу, ну, вот ей-богу, не понимаю!
Это я тебе после объясню! сказал Кирилл и перешел к молочной каше с сахаром, которую очень любил. Дьяконша и Мотя пришли и рассматривали диплом.
Его надо в рамку поместить! сказала Мотя. Она припомнила, что у настоятеля отца Агафона все дипломы и на священство, и на набедренник, и на скуфью висели в рамках на стене.
Что ж, только и остается! со вздохом заметила дьаконша.
Мефодий ходил по комнате с видом негодования и все говорил, что он не понимает. Тетка с красными веками явилась и с умилением разглядывала диплом.
Ну, что? Подкрепился? А? Накушался? спросил вошедший дьякон. Как человек, привыкший соразмерять и взвешивать каждый свой шаг, он пытливо заглянул в лица всех присутствующих и понял, что уже свершилось.
Славная у вас рыбица! сказал Кирилл и радостно взглянул на отца, как на единственного человека, который понимает и одобряет его намерения.
Из города! сказал дьякон. У нас ведь в колодцах рыба не водится!
Тут дьякон понял, что теперь самое время развеселить всех приятной новостью.
А знаешь, Ариша, обратился он собственно к дьяконше. Кирилл-то у преосвященного был; преосвященный целовал его и сказал: «Есть, говорит, у тебя брат дьякон Назар; он, говорит, во священники просился; так ты»
И видя, что все домашние слушают его с напряженным любопытством, дьякон на минуту остановился для того, чтобы подразнить их.
Или, может, не рассказывать? А?
Ну, как же?! Что же преосвященный сказал?
Ага! Любопытно! А вот возьму и не скажу!
Ну вот еще Тогда зачем было начинать! Впрочем, дьякон в конце концов, расскажет, и, конечно, ему самому хотелось этого больше, чем всем остальным.
«Так ты, говорит, скажи ему, чтобы он приехал, и я сделаю его священником».
Сказал?
Суровое и сухое лицо дьяконши расцвело. Священство Назара это была заветная ее мечта. Даже академическая карьера Кирилла стушевывалась перед этим благом. Что Кирилл! Вольная птица, заберется куда-нибудь за две тысячи верст, и поминай его как звали. Назар же человек, привязанный к месту, коренной, куча детей у него. Он будет жить до веку на ее глазах. Да, это обидно, что младший сын ее, магистрант, идет в сельские священники, но зато какое огромное счастье, что старший сын, дьякон, будет священником, хотя бы и сельским. Мефодий радостно потирал руки; Мотя прыгала в соседней комнате, потому что ей перед Кириллом неловко было прыгать; тетушка рыдала от радости.
Да ты правду ли говоришь? допытывалась дьяконша.
Ну, вот, стану я лгать в таком предмете! А не веришь спроси у Кирилла!
Правда, правда! сказал Кирилл. Это мне сказал преосвященный!
Господи, как это чудесно!
Все были взволнованы, подходили друг к другу и делились восторженными восклицаниями, говорили о том, как будет рад Назар и его жена Луня, как они устроятся на новом месте, как отдадут старшую дочку в епархиальное училище, для чего прежде не хватало денег.
Эх, знаешь что, старуха?! Теперь я на покой, с умилением воскликнул дьякон. Пора ведь мне! Посмотри, как я сгорбился!
Куда на покой?
А так, на покой! Подам за штат и пойдем к сыну жить! Что ж мне! Мефодий скоро семинарию закончит, а Матрену на казенный кошт возьмут
Куда на покой?
А так, на покой! Подам за штат и пойдем к сыну жить! Что ж мне! Мефодий скоро семинарию закончит, а Матрену на казенный кошт возьмут
Лицо дьяконши сделалось суровым и строгим. Его как будто передернуло.
Этого никогда не будет! резко сказала она.
Ну, что ж такое?! Назар он добрый.
Все добрые, пока в кармане, а как из кармана так волками делаются Знаю я. Нет уж, лучше в работницы пойду, а на шею никому не сяду.
Кирилл смотрел на бледное лицо матери и думал о том, как, должно быть, жизнь ее несладка, если она так глубоко озлобилась. Прежде он как-то не замечал этого.
Ну, ну, пошла уже! добродушно сказал дьякон и махнул рукой в сторону жены. И вот всегда так. На людей злобится, никому не верит, даже детям своим кровным не верит.
И не верю! выразительно подтвердила дьяконша.
То-то, что не веришь. А я вот всему верю. Всякому созданию Божию верю. По-христиански.
И всякий тебя обходит за то.
А пускай его обходит. Он обходит, а я себе стою на месте. Все равно как дуб столетний: ты его хоть миллион раз обойди, а он будет стоять нерушимо. Вот оно что!..
Эта маленькая размолвка скоро была забыта. Дьякон не настаивал на своем намерении подать «за штат». Всю жизнь он уступал Арине Евстафьевне неужели же и теперь уступит? Скоро опять заговорили об архиерейской милости и вновь оживились. К вечеру созрел проект об извещении Назара.
Назар состоял дьяконом в селе Чакмарах, верстах в тридцати от Устимьевки. На другой день рано утром запрягли лошаденок в таратайку. Кирилл с Мефодием выехали со двора и направились по широкой степной дороге, которая вела в Чакмары. Солнце едва поднялось, над полем носилась утренняя прохлада. Кирилл чувствовал необычайную бодрость духа. Он говорил брату о том, что на него благотворно действует деревня и что он не променяет ее ни на какие столицы.
Что тут хорошего? Ни людей, ни развлечений. Одна скука! возразил Мефодий. Вообще, я тебя не понимаю, брат!
Если бы мне сказали это, когда я был в твоем возрасте, я точно так же не понял бы! ответил Кирилл. Тогда я, как ты теперь, тяготел к большому городу; мне казалось, что там только жизнь, а здесь сон и прозябание. Теперь я думаю иначе. Жизнь только здесь, здесь люди живут по существу, а там проделывают бесконечный ряд условностей. Все там условно: и приличие, и уважение, и порядочность, и ум, и чувство. На все есть кодекс, и человек там раб этого кодекса. Там можно жить только для себя, здесь можно кое-что уделить и ближнему. Возьми хоть это: жизнь в городе дорога. Чтобы жить прилично, надо все силы посвящать на добывание средств. У человека не остается ни времени, ни сил на то, чтобы быть человеком. А здесь жизнь стоит пустяки. Времени много, работай сколько хочешь. Здесь, и только здесь, ты хозяин своего времен, своих сил и способностей. Только здесь ты можешь отдать себя на служение ближнему!..