Прорычав что-то нечленораздельное, он пнул Гришеньку в грудь, возвращая его в горизонтальное положение и, нагнувшись, сцапал валяющуюся у ног пешню, перехватил ее поудобнее и стремительно и мощно занес над головой.
Даурен!!! в ужасе закричали мы хором, я и тетенька, жена этого придурка Гришеньки. А Гришенька испуганно заслонил голову обеими руками.
Увы, разъяренного Даурена это не остановило. И окровавленная пешня, тускло сверкнув в лучах заходящего солнца, обрушилась на валяющегося в его ногах Гришеньку.
Я зажмурился, ожидая предсмертного вопля изверга, приговоренного решительным и суровым милиционером к такой ужасной экзекуции эквивалентной, кстати, совершенному им злодейству.
Но Гришанка лишь тоненько взвизгнул и вывалил на участкового новую порцию грязных ругательств.
Я несмело открыл глаза. Этот редиска, этот Гришенька Саркамысов был жив, и снова пытался встать на ноги. Но пешня была точно и намертво вогнана Дауреном между его ног в опасной близости от причиндалов и, пробив полушубок, намертво пригвоздила его к земле.
Ты мне ответишь за полушубок, мент! брызжа слюной, орал он на Даурена.
Да, да, мы на тебя заявление напишем! вторила ему издали жена. Затем она все же боязливо приблизилась к мужу и стала обеими руками раскачивать пешню, пытаясь выдернуть ее из стылой земли и таким образом освободить своего раздолбая Гришеньку.
Ты мне ответишь за полушубок, мент! брызжа слюной, орал он на Даурена.
Да, да, мы на тебя заявление напишем! вторила ему издали жена. Затем она все же боязливо приблизилась к мужу и стала обеими руками раскачивать пешню, пытаясь выдернуть ее из стылой земли и таким образом освободить своего раздолбая Гришеньку.
Даурен, не обращая более на них внимания, прошел к забившейся за поленницу собаке, стал внимательно осматривать ее кровоточащую рану. Пес тихонько поскуливал и не мешал старлею.
Вот урод, позвоночник вроде зацепил, с горечью констатировал Даурен.
Что будем делать? спросил я, тоже присев у Пирата на корточки и осторожно поглаживая его по голове. Пес благодарно лизнул мне руку горячим влажным языком.
К ветеринару понесу, решительно сказал Даурен, и начал расстегивать на Пирате ошейник. Отшвырнув его, негромко лязгнувший цепью, в сторону, он осторожно взял громко взвизгнувшего от невольно причиненной ему боли пса на руки, и мы пошли к выходу со двора.
Причитающая жена Саркамысова все еще пыталась раскачать мертво сидящую в землю пешню.
Куда понесли мою собаку, вы, уроды? сварливо сказал Гришенька.
Моли Бога, чтобы она живой осталась! недобро сверкнул в его сторону черными раскосыми глазами Даурен.
А то что?
Самого пристрелю, как собаку! Тварь!
Мы вышли с этого проклятого двора, и Даурен размашисто пошагал вдоль улицы, мимо конторы, где оставался незапертым его кабинет.
Слушай, там же у тебя не закрыто, напомнил я, шагая рядом и время от времени поглаживая тихо поскуливающего Пирата.
Да никто ничего там не тронет, отрывисто сказал участковый. Все уже разошлись по домам. Рабочий день-то окончился.
Я понимал, что сейчас не время и не место донимать его расспросами, и все же спросил:
А что ты с этим придурком, как его, Саркамысовым, делать будешь?
Да что с ним сделаешь, тяжело вздохнул Даурен. Посадить я его не посажу, вроде как не за что не убил же никого. Обычное дело домашний дебошир. Вызову завтра к себе, пропесочу, а потом где-нибудь одного поймаю, да морду набью без свидетелей. Ну, еще можно привлечь за оскорбление меня, как представителя власти. Если что, дашь письменное подтверждение?
Еще как дам! с жаром сказал я, и снова потянулся рукой к беспокойно завозившемуся на руках участкового псу.
И это Не пиши пока об этом ничего, ладно? просительно сказал Даурен, когда мы минут через пять ходьбы подошли к какому-то большому дому из красного кирпича, с нарядными ставнями и резными наличниками, и он взялся за щеколду калитки. А я тебе потом дам хорошее интервью, как я ловил цыган-конокрадов. Ладно?