В самом Риме в течение продолжительного времени ничего о восстании армии в Азии не знали.
Уже немолодой император Август Гней Юлиус был уверен, что его верные полководцы или доблестно погибли в бою с варварами, или же строго выполнили его волю о своем самоубийстве. Удивлению его не было приделов, когда он узнал, что его военачальники в Азии не только не мертвы, но еще и восстали против Рима. Удивление его очень быстро сменилось дикой яростью, а потом и ужасающим страхом. Ничего не знал стареющий император о настоящих мотивах бунтовщиков в Азии. В его сознании возникла идея о возможно скором крахе империи. В какой-то момент божественный правитель действительно решил, что изменники направляются в Рим, чтобы свергнуть императорскую власть, как когда-то, давным-давно, древние римляне свергли ненавистных царей и установили затем республику.
Но недолго продолжались опасения императора. Очень скоро хитрые и незаметные шпионы империи во всех деталях выяснили реальные цели и мотивы главных бунтовщиков.
«Это не война против империи и императора. Это просто восстание Спартака» объявил вскоре император своей приближенной свите, узнав, чего в действительности хотят восставшие.
Однако и после этого причины для паники все же оставались. Ведь огромное, злое и плохо контролируемое войско может пойти на что угодно. Император решил не идти на уступки предателям.
«Сегодня они хотят денег и жизни, а завтра захотят моей смерти» громко заявил он.
Вскоре владыка обратился к римлянам, которые из-за непонятных, оборванных и пугающих новостей стали постепенно поддаваться паническим настроениям.
Стоя на центральной площади города, на которой возвышался Форум, император объявил многотысячной толпе, что против него и его подданных восстало войско дикарей, которые по каким-то странным и нелепым, известным только богам, обстоятельствам объявили себя римской армией. Публично он объявил полководцев Марка Кентурия, Гая Сирийского и Сципиона Сокрушителя врагами Рима и назначил награду за их отрезанные головы. Всех римлян император призвал не слушать предателей и если потребуется встать на защиту родной столицы от войска изменников.
Одновременно с этим владыка объявил военное положение на всей территории империи. Он также назначил второго полководца Рима Гая Сицилийского главой чрезвычайной армии, которая должна была разгромить бунтовщиков.
Вскоре свора мятежников уже была под стенами Рима. Их предводители обратились с речью к жителям столицы, в которой они призывали открыть городские ворота и впустить своих героев в столицу. В таком случае, утверждали они, Рим избежит ужасной гражданской войны и защитит свой имперский авторитет в глазах варваров.
Несмотря на уверенность Гая, Кентурия и Сципиона в своей правоте и вере в неминуемую победу, их войско начинало терять самообладание. Многим солдатам из числа мятежников еще на пути к Риму начало казаться, что они, вернувшись из далекого азиатского похода и ослушавшись приказа императора, совершают измену своей родине. Еще не успело мятежное войско подойти к стенам Вечного города, как в среде армии бунтарей тут же выявилось несколько тысяч дезертиров. По ночам, предчувствуя скорое поражение этой авантюры, один за другим они начали покидать лагерь взбунтовавшихся полководцев и возвращаться в свои дома, чтобы затем объявить властям о своем неучастии в заговоре. Сначала дезертиров было всего несколько десятков. Затем, по мере приближения к массивным стенам, которые оберегали вечный Рим, их число моментально возросло до нескольких сотен, а позже и тысяч человек. Сами полководцы вначале пытались пресечь бегство своих солдат. Они вводили децимацию (казнь) или телесные наказания для беглецов. Однако вскоре они убедились в том, что такие меры лишь увеличивают количество беглецов. С тех пор отчаявшиеся противники императора пытались лишь только своими увещеваниями и обещаниями о достойном вознаграждении после победы остановить дезертирство своих сторонников.
Однако и это не помогло.
К тому моменту как войско полководцев-путчистов подошло к воротам Рима из четырехсот тысяч солдат, которые выступили с ними из Азии, с ними осталось едва только восемьдесят тысяч вооруженных и готовых сражаться воинов.
Тем не менее, казалось, что для победы хватит и этих десятков тысяч храбрых мужчин.
Однако и это не помогло.
К тому моменту как войско полководцев-путчистов подошло к воротам Рима из четырехсот тысяч солдат, которые выступили с ними из Азии, с ними осталось едва только восемьдесят тысяч вооруженных и готовых сражаться воинов.
Тем не менее, казалось, что для победы хватит и этих десятков тысяч храбрых мужчин.
Однако наивные и честолюбивые смутьяны крайне недооценили мощь Рима. Очень скоро перед ними распахнулись его ворота. Однако их открыли не для того, чтобы впустить осаждающих город и примириться с ними, а для решающей и страшной битвы.
Едва только центурии римских солдат, вышедших на бой с мятежниками, стали появляться из городских стен и выстраиваться в боевом порядке, у бунтовщиков и их командиров окончательно исчезли иллюзии о своей возможной победе.
Вслед за закованными в броню солдатами, из городских ворот на большую площадь перед городом с железным грохотом выехали стальные гиганты-машины. Как и солдаты, они были покрыты непробиваемой броней, а их большие орудия, стреляющие разрывающимися стальными ядрами, были нацелены прямо на неровные шеренги восставшей армии. В конце устрашающего построения римской боевой машины, из городских ворот, не спеша, восседая на белом гордом коне, на поле боя выехал сам командующий главными военными силами империи Гай Сицилийский.
Без каких-либо обращений и воззваний к мятежникам, преданный императору полководец поднял свою руку в белоснежно белой перчатке вверх и приказал своему войску начать атаку.
Ни храбрость, ни отчаянье, ни оправданная злоба не могли возместить собой храбрым и отчаявшимся бунтовщикам отсутствие у них крепкого обмундирования (их доспехи истрепались в долгих походах и в кровопролитных сражениях с варварами), а также боеприпасов и мощной боевой техники.
В течение шести часов все было кончено. Сражение с некогда великими полководцами Римской империи было выиграно самой империей. Несколько десятков тысяч храбрецов, из числа решившихся бросить вызов своей родине были убиты. Выжившие либо предпочли бежать, либо сдаться в плен. Последних было немного. Ибо римские солдаты уже давно усвоили урок, что их главный повелитель не милостив к изменникам.
Что касается Сципиона Разрушителя, Марка Кентурия и Гая Сирийского, то, несмотря на свой крепкий триумвират, эти доблестные мужи разбежались в разные стороны, едва почуяв, что час их кончины близок. Однако долго им прятаться не пришлось. Зная, что от гнева и власти римского императора спрятаться невозможно нигде, они предпочли покончить с собой самостоятельно, не дожидаясь своей поимки и последующей унизительной экзекуции на улицах Рима.
Так закончился второй крупный бунт римских полководцев против своего императора. Едва Август Гней Юлиус получил известия о том, что тела всех трех заговорщик найдены мертвыми, он поспешил на Форум и велел собрать толпу у его подножия.
Не жалея своего красноречия император объявил умерших главарей восстания изменниками богов и самого Рима. Себя же, в присутствии многотысячной возбужденной и готовой к затяжному празднику толпы, он объявил победителем азиатских варваров. За этими словами владыки последовали бурные и неутихающие овации городской черни, а сам растроганный император объявил следующие десять дней всеобщим праздником в Риме.
Пока неустрашимые завоеватели Азии для Рима медленно становились прахом в сырой земле, их родина безудержно праздновала и ликовала, веселясь победе над своими солдатами.
После столь страшных и кровопролитных войн между императором Рима и его полководцами у властной верхушки империи появилась новая традиция. Август Гней Юлиус после своей победы над мятежными военачальниками решил раз и навсегда пресечь подобные попытки неподчинения императорской воле. Выступая перед римским сенатом шестнадцатого марта три тысячи двести двадцать седьмого года от основания Рима император, используя все свое честолюбивое красноречие, объяснил сенаторам, к каким страшным последствиям может привести своеволие и неконтролируемое могущество полководцев, управляющих большими легионами. Вздымая свои руки к потолку совещательного зала, Юлиус проклял ненавистных ему мятежников и преданных им солдат. Он также призвал сенаторов, ради спасения Рима, уберечь будущих римских владык от военного террора со стороны нечестных и властолюбивых полководцев.
Сенаторы выслушали доводы императора, и полностью с ним согласились. Весь день продолжалось обсуждение нового тайного закона империи. В конце концов, отцы империи пришли к выводу, что для достижения порядка и спокойствия в державе, важных и влиятельных полководцев в тот момент, когда они находятся на вершине своей власти, желательно устранять с политической арены, чтобы они не могли противоречить императору и претендовать на его власть. Как именно ликвидировать с политической сцены ненадежных военачальников сенаторы и император тоже обговорили.
Был издан эдикт, который предписывал всем без исключения полководцам империи принимать фактическое участие в любом мало-мальски важном военном конфликте. С этих пор любой военачальник Рима, командующий крупным соединением войск, обязан был сам браться за оружие и бок обок со своими верными войсками сражаться с противником. Если же командующий пренебрегал этим правом и во время битвы пребывал в своем лагере император имел законное право лишить его всех почестей, так же как и жизни.
Зачастую полководцы не смели нарушить это предписание. И большинство из них в последующих битвах из-за своего деятельного участия в бою нередко становилось легкой и желанной добычей противника. Чаще всего, после введения антиполководческого закона, видные командиры так и не возвращались в столицу с триумфом, а вся их слава после победы доставалась именно римским императорам. Но бывали все же случаи, когда у владыки римского могли возникнуть подозрения, что тот или иной командующий войсками жаждет повторить преступление Сципиона Сокрушителя, Гая Сирийского и Марка Кентурия.