И вы отрицаете любую мораль? решила добавить вопрос Элли. Ну почему Напротив, признаю за каждым свою. То есть на деле все же отрицаете ее как нечто объективно истинное? азартно вопросил Беркли. Ну, в таком виде, безусловно. Хорошо, ну ты мне тогда предскажи, вмешался уже осоловевший Лаферье, который в течение всего разговора почти без пауз наливал и пил бокал за бокалом, чего нам ждать-то? Вот пришел Эври, обещает всех пересажать А я так скажу, что встретит он сопротивление всей системы. И либо поумнеет, либо она его сломает.
И что же вероятнее? спросил Беркли, я вот хочу заключить с кем-нибудь пари. На ящик хорошего ликера Увольте через месяц, много полтора станет окончательно ясно, насколько он упертый вот тогда я и скажу вам, какого результата ждать. Значит вы все же стоите на убеждении, что политика движется строго по правилам? И все зависит от мастерства игроков? Не всегда, кстати. Только между равными мастерами. В тех же шахматах начала стандартизированы, и будь ты трижды гений, если против тебя выставят сицилианскую защиту, то ты обречен. Есть мнение, отвлеченным голосом сообщил Беркли, что жизнь тем и отличается от шахмат, что в ней правила можно нарушать. Например, взять коня и шагнуть не углом, а вмазать противнику в висок. Что-то вы на это скажете?
В политике, ответил Трэвис с небольшой долей раздражения, подобные шаги не ведут ни к чему хорошему. Можно один раз нарушить правила, но потом на тебя обрушатся все игроки, вся система, стремящаяся сохранить свое равновесие. Такие были, и все они заканчивали быстро Это верно! горячо поддержал Беркли, иной раз вместе с доской!
Простите, я не очень уловил вашу метафору, без выражения ответил Трэвис. А, это старая математическая шутка. Если допустить в уме, что может быть абсолютный нуль, а не бесконечно малая величина, то мир мгновенно перестанет быть, ибо тогда он окажется пустым. Ведь самое малое число состоит из бесконечного числа бесконечно малых чисел. Поэтому-то если встать на голову, иной раз видишь, что на самом деле стоял на голове все время до этого. Что-то вы странное такое говорите, профессор, нервно ответила Иллария, и Элли показалось, что она выглядит испуганно мадам Лаферье ищущим взглядом посмотрела на мужа, словно что-то безмолвно у него спрашивая. Тот, однако, промолчал был занят очередным бокалом. Спасибо, профессор, за такой интересный факт, Полидор с вежливой и сладкой улыбкой кивнул Беркли. Благодарю, только это не факт, а шутка.
Полидор покраснел и тревожно посмотрел на родителей.
Что ж, Трэвис сел в кресле, было крайне приятно побеседовать, месье Гроссини, мадемуазель Крейтон, желаю всех благ и заклинаю, поменьше эмоций, побольше трезвого взгляда. Не раз потом пригодится. Кхм, профессор, вы как всегда, остроумны, руководитель аппарата улыбнулся, однако без какой-либо теплоты во взгляде, ну а мне пора: работы, к сожалению, всегда больше, чем хотелось бы, поклонившись всем сразу, он ушел. Элли мельком бросила взгляд на сверкающие от блеска ботинки и наглаженные почти до остроты стрелки брюк.
Сама она осталась в какой-то прострации. Мой вам совет, промолвил Беркли, поменьше слушайте выдающихся политиков и их советов, побольше опирайтесь на то, в чем видите истину. Саймон, конечно, знает, чего от жизни хочет, но не он один таков. Эври тоже у меня учился, и он, насколько могу судить, умеет добиваться своего не хуже. Но и своих не бросает. Да Ну, мне, в общем-то, тоже пора. И старичок все той же энергичной развалочкой покинул салон.
Противно как-то, сказала Элли вслух. Антуан лишь кивнул, грустно и задумчиво. На миг захотелось его обнять, но Элли стряхнула эту мысль, и, похлопав Антуана по плечу, отправилась искать Давида. Как бы там ни было, уже пора домой.
Глава 21. Темный Город
Альбина
Альбина проснулась неохотно вчера засиделась допоздна за чтением. Не то чтобы интересно было, но помогало отвлечься а отвлекаться было от чего.
Во-первых, папа Он еще в Америке, и чувствуется недостойная такая радость, что неизбежный взрыв оттягивается. На самом деле, выходило все ужасно и, скорее всего, как только папа вернется из командировки, его тут же огорошат «новостью». А это ужасно. Даже представить нельзя как он это выдержит? Ведь он Лорэйн любит, а они с Алексом последние полторы недели уже даже перестали скрываться, даже от самой Альбины. Тут уже и ума много не надо понять мосты сожжены. На брата вообще смотреть тошно, и уже нет сил сдерживаться в его присутствии. Сначала он просто завидовал популярности. Еще бы. Дура-мышь-бесполезная тварь вдруг стала известнее его, недооцененного гения. Впрочем, его остроты и насмешки теперь почему-то не задевали так, как раньше, не вызывали горечи, обиды, слез, стало как-то все равно, безразлично. Да и сам он какой-то как будто глупый ребенок-переросток. Но вот когда он начал буквально торжествовать, что «надутого попугая» (это он так о родном отце, если что) наконец «макнут в лужу», захотелось ему просто врезать. Ну почему, за что он его так ненавидит? Почему нельзя, чтобы все было просто и хорошо в семье, среди самых близких людей? Почему они должны друг друга непременно ненавидеть?
Или это она какая-то не такая? У других ведь
Впрочем, у других родителей нет вообще. И все-таки, Альбина буквально только что поняла, насколько она устала от всего этого. Устала бесконечно гасить конфликты, скрывать правду, следить за тем, чтобы не вышло неловкой и болезненной для кого-то ситуации Почему нельзя, как другим? Вот той же Каролине. Нет, Альбина ей не завидовала, скорее бескорыстно и беззлобно восхищалась. У нее все в семье спокойно, хоть она и нагоняет мрака на пустом месте, на самом деле. Она, кстати, умеет нравиться людям и живет творческой жизнью, стихи пишет, ведет страницу с размышлениями в тераноме и пусть не так много, но читатели есть. Нет, не завидно, не завидно но хочется понять, почему. Может, просто смелости не хватает? Или кому-то надо признать что не дано, что нет в тебе ничего, что может кому-то быть интересным. Например, тому же Альберту. Да уж тут и надеяться не на что.
Альбина вполне разобралась в себе, чтобы понять она влюбилась, по-настоящему. А как не влюбиться? Человек летает, как птица, среди стран и городов. Он и счастлив и несчастлив одновременно а это удивительное сочетание. Счастлив потому что живет так, как хочет, проявляет свой талант и не оглядывается ни на что, ни на какие условности, ничем не скован ни снаружи, ни внутри, живет красотой текущего момента. А свободный, по-настоящему свободный внутренне человек это красиво.
Но и несчастлив потому что всего себя вложил в работу, упивается ей, живет процессом и сам понимает, что не хочет встречаться с собой лицом к лицу. И как же хочется, чем-то помочь, ненавязчиво поддержать, дать понять, что можно, не теряя свободы и призвания, найти в себе что-то еще доброту, гуманность, да и просто человечность. Впрочем, и этого ничего не надо. Хорошо бы просто хоть иногда быть рядом и иметь возможность хоть без слов, хоть просто взглядом, жестом да чем угодно, хоть ужином, хоть массажем выразить свою ненужную поддержку. Пусть бы ее просто были рады видеть, удостоили искренней, не купленной улыбки не из вежливости, не как родне, не по долгу службы а потому что рады ей самой
Но и несчастлив потому что всего себя вложил в работу, упивается ей, живет процессом и сам понимает, что не хочет встречаться с собой лицом к лицу. И как же хочется, чем-то помочь, ненавязчиво поддержать, дать понять, что можно, не теряя свободы и призвания, найти в себе что-то еще доброту, гуманность, да и просто человечность. Впрочем, и этого ничего не надо. Хорошо бы просто хоть иногда быть рядом и иметь возможность хоть без слов, хоть просто взглядом, жестом да чем угодно, хоть ужином, хоть массажем выразить свою ненужную поддержку. Пусть бы ее просто были рады видеть, удостоили искренней, не купленной улыбки не из вежливости, не как родне, не по долгу службы а потому что рады ей самой
Ну, хватит, так можно совсем разрыдаться, потерять себя и лишиться последних остатков самообладания. В конце концов, есть люди, которым помощь скоро будет куда нужнее, и есть свое собственное дело, а его важность не блажь и не второстепенный вопрос. Важность такова, что, возможно, все Королевство станет счастливее или несчастнее. И эта необходимость придает сил. Что можно сделать для отца? Во-первых, остановить неизбежное нельзя а раз невозможно, то надо принять как данность. А раз так, то остается одно быть рядом и любыми способами давать понять он не один, и жизнь на этом не кончается. Это больно, и он имеет полное право испытывать боль, но сдаваться нет. Он нужен людям, нужен ей, нужен, наконец, себе. Странно, но стало легче, просто от того, что принимаешь факт как данность. Удивительно Хотя если вдуматься то нет. Как раз вполне объяснимо. Тераном издал мяуканье (ну да, такой она поставила звук на сообщения) в рамках радикальной смены имиджа. Взяла устройство в руку, развернула текст письма гласил, что их срочно вызывают в Орден. Что ж, это тоже было ожидаемо.
Последние две недели ознаменовались новым политическим скандалом. Бернар Пети, министр государственного имущества, был обвинен в коррупции. У многих, и у Альбины, и до этого было стойкое предчувствие, что загадочный анонимный источник, дотоле обвинявший Тревиньона и его сторонников, появится снова. И он действительно появился. Вновь анонимная, но совершенно исчерпывающая информация.
Сложность и специфика дела заключалась в том, что Пети был одним из наиболее старых и заслуженных чиновников, и, естественно, обладал огромным количеством связей, формальных и неформальных, друзей, родственников и так далее. Конечно, трогать такое осиное гнездо было рискованно но Эври решился. Он произвел ряд перестановок в полиции, и все же потребовалось лично договариваться с капитаном Ламбертом, молодым и преданным сторонником Эври, чтобы тот произвел задержание. Вой поднялся немедленно информационная кампания, шумиха в прессе. Репортеры атаковали со всех сторон, но Эври ни на секунду не дрогнул лаконично и сухо, словно вопрос имел крайне малое значение, ответил: «Закон есть закон, и информация, представленная источником, как показала проверка, соответствует действительности. Закон предполагает меры пресечения, и мы делаем то, чего требует закон. Я говорил, что борьба с коррупцией станет моей целью и я выполню свое обещание». Конечно, шум и попытки саботажа завалили Эври, шквал негодования, статей, вбросов различной порочащей его информации в таблоидах весь этот вал бил с неослабевающей силой. Угрожали параличом работы, требуя выпустить Пети под залог. Тот захлебывался от возмущения, делал заявления о диктаторских планах Эври.