Отцу Александру, как любой яркой личности, тоже хватало преследователей. Они проявлялись в разных обличьях. Это мог быть и настоятель храма, приставленный «держать и не пущать». Могла быть староста церковной общины. Могли быть сексоты, легко растворяющиеся в пёстром и широком кругу «своих» прихожан. И уж конечно пресловутые органы, которые никогда не оставляли его своей бдительной опекой, которым был известен каждый его шаг и которым потом не по силам оказалось найти преступника. Самая характерная черта этого преследования его полная, по сути, безликость. Да и комиссар в романе: персонификация безликости, без-личности.
И вот безличная система, сосредоточившаяся в безликом комиссаре, начинает сжимать свои клещи. Священника вытесняют из города. Он вынужден скрываться в селениях, всё более и более удаленных. Впрочем, скрываться у него получается лишь до определённой степени: ведь он священник. Он служит мессы, совершает таинства, открываясь любому энтузиасту-доносчику. Да и не просто энтузиасту. За поимку священника назначена награда, весьма весомая для нищих жителей этой несчастной страны. Объявление о награде висит в полицейском участке, рядом с таким же объявлением о розыске вооружённого убийцы.
Ощущение преследования разрастается в романе до мистической фантасмагории и кому, как не нам, жившим при советской власти, ощутить реалистичность этой фантасмагории.
Священнику удаётся ускользать и спасаться, порою чудом, но не удаётся освободиться от сжимающегося кольца. Никто не берёт на душу иудин грех, кроме одного жалкого метиса, жадного до награды. Что ж, достаточно и одного иуды Пока у него не получается. Но по ходу повествования то и дело возникает мрачный символ: грифы, терпеливо дожидающиеся своей поживы.
По ходу действия мы многое узнаём о главном герое. Грин нарочито остро высвечивает его человеческие слабости. Священник оказывается выпивохой, а в одном из селений он встречает женщину, которая несколько лет назад родила от него ребёнка. Он мучается своим несовершенством и более всего страдает из-за той тени, которая падает от его человеческой натуры на его священство. И всё же он нащупывает в своей душе ту тонкую, но точную границу, которая отделяет одно от другого.
Важна была эта граница и для отца Александра. К счастью, он не был героем парадоксального романа, и человеческая жизнь его была светлой и чистой. Но он был очень внимателен к тому, чтобы священство не превращалось в его личную заслугу. Ему верно помогал в этом тонкий улыбчивый юмор. Он мог протянуть руку юноше, робеющему перед знаменитостью, и представиться: «Мень-пельмень». Мог сколько угодно подшучивать над собой, но никогда над своим делом, над своим «CREDO».
Вернёмся к сюжету. Тёмная безликая сила, заполнившая страну, вытесняет священника, вынуждая его покинуть пределы родины. Беглец, эмигрант, спасающий свою жизнь, устраивает систему, пожалуй, даже больше, чем казнённый герой, тут же попадающий в ранг святого великомученика. У самой границы священник встречается с тем самым бандитом, к которому он сопричтён в полицейском розыске. Бандит ранен, жить ему осталось недолго, но священнику не удаётся обратить его к раскаянию: тот полон желания продать свою жизнь подороже, с оружием в руке.
И вот граница позади. Спасение! И не только спасение. Герой романа снова в официально христианской стране, его венчает героический ореол человека, не поступившегося совестью перед лицом смерти. Ему платят большие деньги за службу в храме пограничного городка. Предлагают остаться, но возможности новой жизни, блистательной церковной карьеры впереди безграничны. Он только что был нищим и оборванным и уже седлает двух новоприобретённых ослов, нагружая их вещами, необходимыми для путешествия в столицу.
Жизнь сложнее романа. И время новых возможностей, открывшихся перед отцом Александром, не было отделено спасительной границей от преследований и угроз. Он жил всё стремительнее, действовал всё энергичнее, но никто не облегчал ему путь, а чёрные тени по-прежнему кружились вокруг него. По-прежнему? Или ещё настойчивее, чем раньше, с ростом его известности, с упрочиванием его авторитета, с расширением масштаба его трудов?.. Какие новые формы приняла безликая тёмная сила, вынужденная постепенно отказываться от привычных вызовов к чиновникам, уполномоченным на угашение духа?..
Рассказывая о книге, мы подошли к её кульминации. Из темноты перед священником, седлающим ослов, возникает знакомая фигура: метис-предатель, не слишком-то и скрывающий своё будничное томление по назначенным сребреникам. Он ничего не говорит, он лишь протягивает записку, коряво нацарапанную на случайном клочке бумаги. Записку от бандита, подошедшего к смерти вплотную и решившегося на исповедь и покаяние. Записку с просьбой прийти. Вот и всё. Решение за священником.
Пересечь границу обратно? Наверняка зная, что это бездарная ловушка, что спасительных вариантов уже не будет. Выбрать сознательно самому смерть вместо жизни, унижение вместо славы, слабость вместо силы Или отмахнуться от метиса, выпроваживая его в породившую его тьму, отбросить клочок бумаги как ненужный мусор, и продолжить свой выстраданный путь к новому взлёту жизни и призвания?.. Ясно, как решил бы человек. Но решение принял священник.
В какую примитивную ловушку заманили отца Александра, чтобы он подошёл к ожидающему его убийце? Что за обстоятельства побудили его не звать на помощь и на вопрос прохожей женщины «Что случилось?» ответить: «Ничего, это я сам»?.. Это простая фраза наполнена подлинным духовным героизмом. Может быть, так же ответил бы священник из «Силы и славы», если бы его, возвращающегося, просто убили из-за угла Слишком легко у нас расправиться с человеком. И легче лёгкого со священником. Когда-нибудь, когда всё станет известно, эти слова обретут свой понятный и глубокий смысл
Да, священник вернулся. Он принял исповедь умирающего разбойника. Он отказался взять в руки оружие, когда его окружил отряд комиссара. И комиссар, наконец, схватил его и повёз на казнь. Дорога была неблизкой, священник с комиссаром много общались, но комиссар оказался твердокаменнее разбойника. А священник, оставшись наедине со своими мыслями, молился (не очень складно, не по канону, просто беседуя с лучшим своим Собеседником) и просил прощения, что он оказался таким неважным кандидатом в святые
Да, священник вернулся. Он принял исповедь умирающего разбойника. Он отказался взять в руки оружие, когда его окружил отряд комиссара. И комиссар, наконец, схватил его и повёз на казнь. Дорога была неблизкой, священник с комиссаром много общались, но комиссар оказался твердокаменнее разбойника. А священник, оставшись наедине со своими мыслями, молился (не очень складно, не по канону, просто беседуя с лучшим своим Собеседником) и просил прощения, что он оказался таким неважным кандидатом в святые
Ещё запомнилось, как в обычной семье (кажется, в семье того самого любопытного мальчика, которому комиссар вывернул ухо) читают тайком жития святых, и постепенно сквозь величавые слова проступает жизнеописание нашего подлинного, живого священника. И как раз когда говорится о тайных его скитаниях из дома в дом, раздается стук в дверь. Мальчик выбегает и, вернувшись, говорит приглушённо и радостно: «Он пришёл к нам» То ли новый скиталец, то ли новый святой, мне трудно по памяти истолковать этот эпизод. Но главное здесь мальчик. Этот мальчик не будет мечтать о кожанке и портупее.
Роман куда богаче и глубже моего скудного пересказа. Тем более это относится к облику отца Александра. Но у него не будет недостатка в биографах. Мне хотелось рассказать лишь об удивительной истории перевода книги, в которой Александр Мень увидел нечто особое. Нечто значительное, особым образом связанное и с его жизнью, и с нашей общей судьбой. Мне видится в этой истории и некое предчувствие будущей трагедии, которая какие бы корни она ни имела стала для него гибелью на поле духовной брани.
Помните, как у Стругацких, в повести «За миллиард лет до конца света» силы зла, силы мировой энтропии всё сильнее ополчаются против тех, кто находится на острие интеллектуальных или духовных завоеваний человечества? Какие бы формы ни принимало это противостояние, в фантастической повести или в реальной жизни, смысл у него один, и тот, кто за этот смысл погибает, подлинный победитель.
Иногда я думаю: а что если некий всевед назвал бы мне имя убийцы, описал его внешность и подсказал, где его найти. Что бы изменилось от этого?..
У зла нет лика, у него всегда всего лишь личина.
Личность это замысел созидания. И если личность состоялась, она уже неуничтожима.
P.S. Это было написано осенью 1991 года и опубликовано в газете «Протестант». Её редактор, Александр Петрович Савченко, протестантский пастор, решил, что личность отца Александра значительна для любой христианской конфессии.
3. Не последняя встреча
На эскалаторе метро, пересаживаясь с Белорусской-радиальной на кольцевую, я обогнал человека, который показался мне то ли знакомым, то ли похожим (но на кого?) даже со спины. Впрочем, у меня и на лица-то никудышная память, я не поверил своему узнаванию ни насколько, не позволил себе понапрасну оглядываться и помчался дальше, как мчался. Только какая-то тёплая волна колыхнулась в сердце непонятно отчего.
Поезда не было, и я стоял у платформы, поглядывая на часы, когда кто-то дотронулся до моего плеча.
Это был отец Александр. Мы не виделись несколько лет (только однажды по телевизору мне попалось его выступление). Он расспрашивал меня о жизни, я что-то отвечал Не помню слов нашего недолгого разговора Помню ощущение громадной незаслуженной радости. И мне кажется, что разговор этот длится до сих пор, потому что он был последним.
Но разве последним?..
Стали выходить книги отца Александра. Уже не стопу машинописи можно было читать, не брюссельское издание под псевдонимом. Можно было читать и перечитывать, думать и обсуждать. Вышел белый шеститомник в семи томах. Вышла «Сила и слава» Грэма Грина в его переводе. Открыв эту книгу, я увидел стихотворный эпиграф, который когда-то отец Александр попросил меня перевести, это была моя крошечная капля соучастия в его работе.
Сколько раз в жизни слова «отец Александр Мень» становились своеобразным паролем к общению с человеком, который до этого момента был незнакомцем. Может быть, и это продолжение того нескончаемого разговора, который ведёшь всю жизнь с тем, кто продолжает участвовать в твоей жизни, даже если его нет рядом.