Ленский всмотрелся в лицо девушки, смутно бледнеющее в утреннем полумраке.
И что же, я, по-вашему, сейчас лгу?
Конечно! Кэти с удовольствием, будто расшалившийся ребенок, кивнула головой.
Да, ведь, я и рта еще не успел раскрыть! неожиданно для самого себя Ленский рассмеялся, легко, бездумно, от души. Мы с вами и двумя словами даже не перекинулись!
Давно он уже так искренне, по-доброму, не смеялся. Все его напряжение, мнительность мгновенно исчезли, они разговорились, понемногу освобождаясь от оков подозрительности и сомнений, пока еще с недоверием, с робостью, открывая друг друга для себя.
У Кэти оказался смелый, наблюдательный ум, довольно легко она угадала все, что мучило и томило Ленского, и от пустой, ни к чему не обязывающей болтовни, очень скоро перешла к сути. Запахнувшись в его халат, уютно поджав ноги, уже через несколько минут она рассказывала ему интригу неудавшегося замысла Башаева.
На своем веку Ленский повидал немало таких замыслов, своих и чужих, некоторые наблюдая со стороны, во многих участвуя сам, так что, по праву мог считать себя специалистом. Игра была его профессией, уже давно стала неотделимой частью жизни, и иногда, в минуты поэтического настроения, Ленский сравнивал себя с современным ландскнехтом, продающим на перекрестках судеб свою удачу.
Мир несовершенен и редко бывает так, чтобы профессия человека не вступала в конфликт с его душевными устремлениями. У счастья много простых формул, одна из них как раз в этом.
Однако, и здесь его ждало разочарование, к которому, надо признаться, он был готов с самого начала. Почему цепь его несчастий должна прерваться, причем прерваться в таком узловом месте? Помимо вопиющего нарушения всех принципов мироздания, это нанесло бы довольно болезненный удар по самолюбию самого Ленского. Никаких исключений из правил, если уж постоянство так постоянство во всем!
И, раз за разом находя удовлетворение в работе, раз за разом из пестрого хаоса линий и красок создавая гармонию очередного своего триумфа, так никогда и не ощутил он полноты этого чувства. Какая-то внутренняя нестыковка, дисбаланс, какой-то микроскопический заусенец не позволял краям двух половинок его сущности сомкнуться в великолепии единого целого.
В мире, где случайность имеет ту же силу, что и закономерность, счастье лишь призрак, лишь мечта, и жизнь его коротка и непрочна, ничтожна по сравнению с тем могучим конгломератом сил, что обусловили его генезис.
Небеса недосягаемы, а в человеческий гений Ленский давным-давно не верил. Все, что было придумано кем-то или рождено его, Ленского, фантазией, даже если и выглядело образцово надежным и продуманным, тем не менее, носило едва заметный, неразличимый человеском изъян. И пусть замысел производил впечатление строения, сооруженного на века, и пусть вероятность его крушения составляла какие-то ничтожные доли процента, все равно, и в этом случае на нем лежала печать обреченности.
Словно где-то глубоко, невидимая для постороннего глаза, притаилась в нем готовность разрушиться при легчайшем дуновении ветерка, неизвестно откуда взявшегося и подкравшегося в самый неподходящий момент. Того самого ветерка, которого и быть не должно, вероятность возникновения которого вполне укладывалась в те самые ничтожные, микроскопически малые проценты допустимости.
Во всем виделось Ленскому присутствие некой слабости, некой незавершенности, словно скрытой уступки, предоставленной людьми игре провидения. Предоставленной по взаимному и негласному умолчанию, будто когда-то, в ветхозаветные времена человечество обманом принудили играть по заведомо невыгодным правилам, и до сих пор это унизительное условие остается в силе.
В этой тщательно замаскированной, лицемерной фальши, виделась Ленскому самая большая, самая обидная несправедливость в мире. Мысль о том, что совершенство украдено у людей, что оно для них навсегда недоступно, безмерно угнетала его.
Вот и сейчас, несовершенство конструкции, построенной Башаевым, заставляло его болезненно напрягаться. Откровенно слабых мест в ней было много, даже слишком много, чтобы назвать это построение планом, но разве энтропия не позволяет достичь порядка?
Это все Башаев, Абдул-Гамид был лишь разменной монетой, лишь приманкой для тебя в его игре, говорила Кэти, меланхолично накручивая прядь волос на палец. Это он нашел меня и познакомил с Абдул-Гамидом. Я и не знаю, кто он и откуда взялся, но главной его целью был ты. Я знакома с ним уже больше года и все время он только и говорил, что о тебе. Он бредил тобой. Все время твердил, что должен убить тебя, во что бы то ни стало, что ты исчадие ада и все такое. Это был страшный человек! Скрытный, непредсказуемый, злопамятный.
Однажды я застала его во время странного обряда. Вокруг него горело много свечей, пахло чем-то неприятным, а он разложил перед собой какие-то предметы и читал вслух из толстой старинной книги. Когда я вошла, он был так увлечен, что даже не заметил моего присутствия. Я подумала, что все так и надо и в шутку спросила, не вызывает ли он черта, но он рассвирепел и кинулся на меня, как зверь. Я долго потом в себя придти не могла! Как вспомню его безжизненные глаза, уставленные в книгу, трупный оскал на лице, меня дрожь охватывает. она зябко поежилась.
Откуда ты взялась? Ленский всмотрелся в ее силуэт, теряющийся в белесом свете наступающего дня.
Пространство все так же дрожало изменчивым светом, словно фресками времени, колышась его неверными повторениями.
Я и сама не знаю, Кэти тихо засмеялась. Родилась здесь, в Москве, потом мама куда-то пропала, и ее родители, мои бабушка и дедушка, забрали меня к себе, в Душанбе. Там я и выросла.
А про бордель правда?
Девушка опустила взгляд, и Ленский почувствовал, как фрески онемели, застыв растерянными призраками.
Наполовину. Кэти неловко поправила волосы. Меня уже везли в Турцию, но в последний момент Башаев снял меня с парома. Для этого ему пришлось организовать целую полицейскую облаву. Почему-то его интересовала исключительно одна я.
Пространство тихо, едва заметно качнулось, плескаясь оттенками света, будто кинолента, складывая очертания изображений в живую мозаику яви.
А на паром как ты попала?
Меня продали. Кэти говорила едва слышно, не поднимая головы. Какой-то дальний родственник. Он приехал, чтобы поживиться чем-нибудь после смерти моих родных, а из имущества оставались только одни долги. Вот я и поехала в Турцию. Я должна была стать очередной женой какого-нибудь шейха или принца.
А что случилось с твоей семьей?
Их убили, когда я гостила у подруги. лицо Кэти на миг показалось из сумрака, снова нырнуло обратно. Никого не пожалели, даже друзей дедушки, которые пришли к нему на чай.
Прости А что, разве это так просто продать человека за долги?
Конечно, нет. Но мой родственник оказался очень жадным и, к тому же, был связан с мафией. Я сразу поняла, какая судьба ждет меня, но что я могла сделать? Каким-то люди осматривали меня, заставляли раздеваться Они цокали языками, их глазки масляно блестели Животные
Горячее удушье обожгло грудь.
Еще раз прости. А Башаев не говорил, почему ему нужна именно ты?
Нет. Лишь однажды он обмолвился, что Абдул-Гамид должен заглотнуть наживку на раз. Так и вышло, он как в воду глядел. Стоило мне только повстречаться с Абдул-Гамидом, как он стал оказывать мне знаки внимания. Цветы, приглашения, подарки Уже через месяц он сделал мне предложение.
А кем был Башаев рядом с тобой?
Братом, Кэти чуть слышно вздохнула. Но с Абдул-Гамидом они были знакомы задолго до меня.
Значит, ты нужна ему была лишь для того, чтобы подобраться ко мне? Ленский поднял с пола плед, бросил на диван.
Он и не скрывал этого.
Знаешь, я сейчас чувствую себя незаконнорожденным сыном Бога. Ленский с силой потер лицо ладонью. Лицо Кэти плыло перед глазами прекрасным видением, и он опустил глаза. Неужели я такая важная персона?
Они оба, и Башаев, и Абдул-Гамид относились к тебе с опаской. Даже не знаю, кто из них больше. Ты и твой телохранитель не должны были выйти из того дома. Башаев ждал только окончания игры.
Значит, он знал о твоей записке?
Я писала ее под его диктовку. Но он все же не был вполне уверен, что ты клюнешь на нее. Он даже поспорил с кем-то на большую сумму, что до этого дело не дойдет.
А с кем поспорил, не знаешь?
Не знаю, Кэти удрученно пожала плечами. Но это очень важный человек, очень сильный. Именно от него у Башаева вся информация о тебе, и именно он настоял на записке. План самого Башаева был надежен и прост, он хотел застрелить тебя сразу, воспользовавшись тем, что ты без оружия и почти без охраны. После этого должен был погибнуть Абдул-Гамид, якобы вступивший с тобой в перепалку. Все выглядело бы так, что ты устроил стрельбу, в которой вы оба и погибли. Если бы не тот незнакомец, мы с тобой сейчас не разговаривали. Кэти печально улыбнулась. Но он почему-то хотел, чтобы все было так, так, как он задумал. В конце концов, они поспорили, и Башаеву ничего не оставалось делать, как попробовать этот вариант, вариант с моей запиской. Для этого он и дожидался окончания партии.
Я стояла за дверью и слышала каждое ваше слово. Ты должен был предложить Абдул-Гамиду сыграть на меня, взамен поставив свою жизнь, и я молилась, чтобы ты не произносил этих слов или он отказался. Ведь, в этом случае твоя смерть была неизбежной, потому что теперь уже Абдул-Гамид должен был застрелить тебя. По замыслу того, неизвестного человека, он сделал бы это в любом случае. Если бы ты проиграл по условиям поединка, а если бы выиграл из ревности. Он мог убить тебя и сразу, возмущенный твоим предложением, и в любом из этих случаев, это развязывало бы руки Башаеву. Но только теперь вместе с Абдул-Гамидом должна была погибнуть и я, ведь, из приманки я превращалась в ненужного свидетеля, а ненужных свидетелей всегда убивают.
Я стояла за дверью и слышала каждое ваше слово. Ты должен был предложить Абдул-Гамиду сыграть на меня, взамен поставив свою жизнь, и я молилась, чтобы ты не произносил этих слов или он отказался. Ведь, в этом случае твоя смерть была неизбежной, потому что теперь уже Абдул-Гамид должен был застрелить тебя. По замыслу того, неизвестного человека, он сделал бы это в любом случае. Если бы ты проиграл по условиям поединка, а если бы выиграл из ревности. Он мог убить тебя и сразу, возмущенный твоим предложением, и в любом из этих случаев, это развязывало бы руки Башаеву. Но только теперь вместе с Абдул-Гамидом должна была погибнуть и я, ведь, из приманки я превращалась в ненужного свидетеля, а ненужных свидетелей всегда убивают.