Тео и Шарлотта, несостоявшиеся брат и сестра Рейчел, проявляли к ней почтение, смешанное со скрытой тревогой. Оба говорили с ней торопливо, опустив головы, и ни разу не задали вопроса о ней самой, о ее жизни, словно, спросив об этом, они тем самым признали бы ее реально существующей. Они предпочитали воспринимать ее как нечто, надвигающееся на их дом из туманного мифа, но так и не достигающее входных дверей.
Морин, Тео и Шарлотта распрощались через час после начала обеда, испытав при этом такое облегчение, что в пяти шагах от выхода кинулись прочь как на крыльях. По словам Морин и Шарлотты, они боялись подхватить простуду, а дорога была неблизкой. Джереми потрясло то, насколько поспешно они удалились. Пока остальные стояли на улице рядом со швейцаром и ждали автомобиля, он взял руки Рейчел в свои ладони и велел ей не забывать во время медового месяца о люминистах и Колэме Джаспере Уитстоне, так как по возвращении ее ждет работа.
Конечно забуду, ответила она, и Джереми рассмеялся.
Поправив очки, он разгладил складки рубашки на пополневшей талии, так как в присутствии Рейчел всегда стеснялся своего избыточного веса. Затем обратился к ней с привычной неуверенной улыбкой:
Я понимаю, тебе хотелось бы, чтобы во время брачной церемонии рядом с тобой находился твой родной отец
Нет-нет! Она схватила его за плечи. Я очень благодарна тебе.
Мм-да Но Он неуверенно улыбнулся стенке за ее спиной, затем посмотрел ей в глаза и произнес уже гораздо увереннее: Для меня участие в этой церемонии значило очень, очень много.
Для меня тоже, прошептала Рейчел.
Она прислонилась лбом к его плечу. Он положил руку ей на шею. В этот момент она ощутила такую полноту бытия, о какой даже не мечтала.
После медового месяца они уже не могли встречаться так же часто, как прежде. Морин плохо себя чувствовала ничего серьезного, просто возраст сказывается, сетовал Джереми. Но ей требовалось присутствие мужа, что лишало его возможности проводить все лето в читальных залах Атенеума и Бостонской публичной библиотеки. Однажды им удалось все же выкроить время для совместного ланча в Нью-Лондоне. Джереми выглядел усталым, лицо его осунулось и посерело. Он признался, что у Морин со здоровьем дела обстоят хуже, чем он предполагал. Два года назад она перенесла рак груди, ей удалили обе молочные железы, но последние обследования не дали определенных результатов.
То есть?
Рейчел протянула руку через стол и накрыла руку Джереми своей.
То есть возможен рецидив. На следующей неделе сделают дополнительные анализы. Он тщательно поправил очки и посмотрел поверх них на Рейчел с улыбкой, говорившей о желании сменить тему. А как дела у молодоженов?
Покупаем дом, бодро ответила она.
В Бостоне?
Она покачала головой, не уверенная в правильности принятого ими решения.
Милях в тридцати к югу. Дом надо подновить и благоустроить, так что мы переедем туда не сразу. Но это хороший городок, и школы там хорошие, на тот случай, если будут дети. Себастьян вырос в тех местах. И катер у него там же.
А свой катер он очень любит.
Алё, меня он любит тоже.
А свой катер он очень любит.
Алё, меня он любит тоже.
Я не говорил обратного. Джереми криво усмехнулся. Я только сказал, что он любит свой катер.
Четыре дня спустя у Джереми случился сердечный приступ, когда он сидел в своем кабинете в колледже. Точнее, он подозревал, что это приступ, но не был уверен на сто процентов и отправился на своей машине в ближайшую больницу. Подъехав к приемной скорой помощи, он поднялся по ступенькам к дверям, и внутри произошел второй приступ. Дежурный приемного отделения, кинувшийся к нему на помощь, был удивлен тем, с какой силой Джереми схватился своими мягкими профессорскими руками за лацканы его халата.
Он притянул лицо дежурного к себе, выпучил глаза и произнес фразу, после которой в течение долгого времени не говорил ничего. Смысл сказанного был непонятен дежурному, как, впрочем, и всем остальным.
Рейчел в зеркале, прохрипел Джереми.
6
Утраты
Уже третью ночь Морин и Рейчел дежурили по очереди в больнице у постели Джереми.
Вы говорите, «Рейчел в зеркале»? переспросила Рейчел.
Так сказал Амир, кивнула Морин. У тебя усталый вид. Надо отдохнуть.
Через час Рейчел должна была появиться на работе. Она опять опаздывала.
Я чувствую себя нормально.
Джереми лежал на кровати, открыв рот и уставившись в потолок бессмысленным взглядом.
Дорога, наверное, ужасная, сказала Шарлотта.
Да нет, не такая уж плохая.
Рейчел села на подоконник, так как все три стула были заняты семейством Джереми.
Врачи сказали, что это может продолжаться несколько месяцев, если не дольше, сказал Тео.
Морин и Шарлотта заплакали. Тео подошел к ним. Все трое сгрудились, переживая свое горе. Несколько минут Рейчел видела только вздрагивавшие спины.
Через неделю Джереми перевели в неврологическое отделение, где у него постепенно восстановилась, хотя и частично, двигательная способность и элементарные речевые навыки на уровне «да», «нет», «туалет». Он глядел на жену так, будто она была его матерью, на детей как на внуков, а на Рейчел недоуменно, словно не мог понять, кто она такая. Они пытались читать ему вслух, прокручивали на айподе его любимые картины, записи обожаемого им Шуберта. Все впустую. Он хотел есть и спокойно лежать, отдыхая от болей в голове и во всем теле. Он воспринимал мир с ужасающим нарциссизмом младенца.
Морин и дети дали понять Рейчел, что она может посещать Джереми, когда пожелает, сказать что-либо иное было бы слишком невежливо. Но разговаривали они преимущественно между собой и испытывали явное облегчение, когда она собиралась уходить.
Себастьяна все это начало раздражать. Он говорил, что Рейчел едва знакома с Джереми и окрашивает сентиментальными соображениями взаимную привязанность, которой, в сущности, нет.
Брось ты это, посоветовал он ей однажды.
Да нет, это ты брось, отозвалась она.
Себастьян поднял руку «извини» и закрыл на миг глаза, показывая, что не хочет ссориться с ней. Подняв веки, он спросил, мягко и примирительно:
Знаешь, что есть идея перевести тебя в «Большую шестерку»?
«Большой шестеркой» они называли Нью-Йоркскую национальную телесеть.[14]
Нет, не знаю, ответила она, стараясь скрыть охватившее ее возбуждение.
Все идет к этому. Тебе надо почистить перышки и сбавить обороты.
Еще чего.
Они дадут тебе для пробы важный материал, проблему общенационального масштаба.
Например?
Ну, не знаю. Ураган, массовое убийство, смерть знаменитости.
И как нам выстоять теперь, когда ушла Вупи?[15] произнесла Рейчел задумчиво.
Да, будет непросто. Но она не хотела бы, чтобы мы легко сдались.
Она засмеялась. Себастьян увлек ее на диван.
Вот такие мы с тобой, крошка, сказал он, поцеловав ее в щеку. Сиамские близнецы. Куда я, туда и ты, куда ты, туда и я.
Да, я знаю.
Думаю, жить на Манхэттене будет хорошо.
В каком районе? спросила она.
В Верхнем Вест-Сайде.
А если в Гарлеме?
Оба рассмеялись, как супруги, понимающие, что главные расхождения между ними могут быть только теоретическими.
В течение осени состояние Джереми Джеймса значительно улучшилось. Он вспомнил Рейчел но не свои слова медбрату насчет нее и, казалось, скорее терпел ее присутствие, нежели чувствовал необходимость в нем. Большинство фактов о люминистах и Колэме Джаспере Уитстоне по-прежнему хранились у него в мозгу, но несколько перепутались из-за того, что нарушилось общее восприятие хронологии событий. Уитстон, исчезнувший в 1863 году, переместился в 1977-й, когда Джереми впервые посетил Нормандию в качестве университетского выпускника-стипендиата. Он думал, что Рейчел младше Шарлотты, и удивлялся тому, что Тео так часто пропускает школу, навещая его.
Он совсем не занимается, пожаловался он Рейчел. Не хочу, чтобы он использовал мою болезнь для отлынивания от учебы.
В ноябре его перевезли домой, на Горэм-лейн, где за ним присматривала медсестра из хосписа. Постепенно он набирал силы, речь становилась более ясной и четкой, но мозг по-прежнему давал сбои.
Никак не могу ухватить суть, пожаловался он однажды Рейчел и Морин. Чувствую себя так, словно попал в прекрасную библиотеку, а все книги в ней без названий.
Во время одного из визитов Рейчел стоял конец декабря 2009 года он в первые же десять минут дважды посмотрел на часы. Она не обижалась. Кроме характера Элизабет Чайлдс и тайн, требовавших разгадки (у него выяснение отношений между Колэмом Джаспером Уитстоном и Клодом Моне, у нее поиски отца), у них почти не было тем для разговора. Ни общих планов на будущее, ни общего прошлого.
Рейчел пообещала, что даст о себе знать.
Идя к своей машине по каменным плиткам дорожки, Рейчел поняла, что во второй раз потеряла его. К ней вернулось привычное ощущение: жизнь та жизнь, которой она жила, это цепь утрат. Появлялись люди, некоторые задерживались возле нее на какое-то время, а потом все равно исчезали.
Дойдя до автомобиля, она оглянулась на дом. «Ты был мне другом, подумала она. Ты был мне другом».
Спустя две недели, в 5 часов дня 12 января, на Гаити произошло землетрясение силой семь баллов.
Как и предсказывал Себастьян, Рейчел поручили освещать события для «Большой шестерки». Первые несколько дней она провела в Порт-о-Пренсе. Вместе со съемочной группой она делала репортажи о распределении продуктов питания и прочих предметов первой необходимости, доставляемых самолетами. Как правило, все заканчивалось актами насилия и беспорядками. Они снимали трупы, сложенные штабелями на автостоянке Центральной больницы. Снимали импровизированные крематории на улицах города, где тела словно приносились в жертву ради умиротворения, а серные вихри крутились в черном маслянистом дыму, и он смешивался с дымом от тлеющих зданий и газопроводов, из которых постепенно улетучивался газ. Рейчел отправляла корреспонденции из палаточных городков и пунктов медицинской помощи. В бывшем торговом центре они с оператором Гретой Килборн, снимая стрелявших по мародерам полицейских, запечатлели молодого человека с выпирающими наружу ребрами и зубами и почти полностью отстреленной ступней. Он лежал среди пепла и обломков, а рядом валялись украденные им банки с консервами, до которых он не смог дотянуться.
Сразу же после землетрясения в городе, помимо голода и болезней, активность проявляли только журналисты. Рейчел и Грета решили сделать несколько репортажей из приморского городка Леоган, где находился эпицентр землетрясения. Дорога в сорок километров заняла двое суток. Трупный запах стал ощущаться за три часа до прибытия на место. От города не осталось ровным счетом ничего, населению не оказывалось медицинской и иной помощи, по мародерам никто не стрелял, поскольку полицейских не было.