Тема ангелов как объектов мысленных экспериментов в схоластической философии становится в последние годы все более популярной среди исследователей. Помимо отдельных статей, публикуются целые тематические сборники на эту тему и даже обширные монографии[41]. Этот всплеск интереса объясняется, с одной стороны, популярностью мысленного эксперимента в сегодняшней философии, прежде всего в аналитической философии сознания, и усматриваемыми здесь методологическими параллелями со схоластическим мысленным экспериментированием. Как справедливо заметил Доминик Перлер, «сегодня, конечно, философы не говорят об ангелах. Они предпочитают говорить о мозгах в бочке, о мозгах, отделенных от тела и отправленных на другие планеты, о зомби или о людях, живущих в черно-белом мире». Но «методологическая функция ангелов в средневековых дебатах очень схожа с функцией, приписываемой этим причудливым примерам, приводимым в современных дискуссиях»[42]. С другой стороны, исследовательский интерес к ангелам как объектам схоластической философии подогревается самой развитостью и многогранностью соответствующего дискурса: схоласты обращаются к ангелам, чтобы рассмотреть проблемы, связанные с онтологической структурой тварного мира, индивидуацией, движением, с категориями места и времени, действия и претерпевания; с мышлением, волей и речью.
Почему ангелы оказались особенно удобными объектами для столь многообразных мысленных экспериментов? Во-первых, они не подлежали соборным определениям и вообще строгим богословским ограничениям. Ангелология опиралась лишь на относительно немногочисленные высказывания Писания и святых отцов и на протяжении всей схоластической традиции оставалась, по выражению одного из исследователей, «заповедником философской импровизации, где теолог мог продвигаться безопасно»[43], не рискуя навлечь на себя обвинения в отклонении от ортодоксии. Это, так сказать, внешнее основание. Внутренним и главным основанием послужило, во-вторых, то, что ангелы, эти нематериальные мыслящие субстанции, были очень удобны для мысленного экспериментирования в идеальных условиях, в отсутствие отграничений, налагаемых материальностью. Эта особенность ангелов как объектов в полной мере использовалась в схоластической метафизике и физике, но особенно важное значение она приобрела в той области физики, которая восходила к аристотелевскому трактату «О душе» и занималась исследованием когнитивных способностей человека. С одной стороны, ангелы представлялись ближайшими к человеку творениями мыслящими и волящими; с другой стороны, они были свободны от ограничений материальности и не зависели от чувственного этажа познания. Поэтому рассмотрение процедур и возможностей ангельского мышления в мысленных экспериментах помогало высветить общую структуру и параметры работы чисто интеллектуального когнитивного аппарата, чтобы затем, mutatis mutandis, применить полученные результаты к человеку. Речь шла об анализе именно универсальных черт интеллектуальных актов, свойственных всем мыслящим творениям; и даже собственно ангельские характеристики мышления и познания были важны для схоластов прежде всего именно тем, что по контрасту высвечивали особенности работы человеческого интеллекта. При этом основным методом исследования оставался уже описанный метод мысленного эксперимента, состоящий в концептуальном анализе: схоласты рассматривают и тестируют базовые понятия, в которых мы пытаемся объяснять когнитивные акты, и задаются вопросом о состоятельности и взаимосвязи этих понятий[44].
Все сказанное в полной мере применимо и к мысленным экспериментам с ангельской речью. Эта тема разбирается во множестве схоластических сочинений: как в отдельных трактатах «De locutione angelorum» («О речи ангелов» например, у Раймунда Луллия), так и в текстах «Комментариев к «Сентенциям» или богословских «Сумм» (Александр Гэльский, Альберт Великий, Бонавентура, Фома Аквинский, Генрих Гентский, Дунс Скот, Оккам и др.), а на исходе схоластической традиции, в XVII в., в рамках философских и богословских учебных курсов.
Сама проблема ангельской речи артикулируется в виде комплекса, или последовательности, взаимосвязанных вопросов, из ответов на которые постепенно проступают универсальные характеристики речевой коммуникации. Общая ситуация мысленного эксперимента, positum, задается тезисом: ангелы, будучи совершенными разумными творениями, должны иметь возможность общаться между собой, открывать друг другу свои помыслы и воления. Вопросы и ответы, которые следуют затем, призваны прояснить, «что происходит» в этой ситуации: что представляет из себя ангельская речевая коммуникация по существу, в каких процедурах, с помощью каких средств, в каких внешних условиях она осуществляется. Проследим эту последовательность вопросов или, вернее, проблемных полей, каждое из которых, в свою очередь, разбивается на целый ряд более дробных вопросов.
Сама проблема ангельской речи артикулируется в виде комплекса, или последовательности, взаимосвязанных вопросов, из ответов на которые постепенно проступают универсальные характеристики речевой коммуникации. Общая ситуация мысленного эксперимента, positum, задается тезисом: ангелы, будучи совершенными разумными творениями, должны иметь возможность общаться между собой, открывать друг другу свои помыслы и воления. Вопросы и ответы, которые следуют затем, призваны прояснить, «что происходит» в этой ситуации: что представляет из себя ангельская речевая коммуникация по существу, в каких процедурах, с помощью каких средств, в каких внешних условиях она осуществляется. Проследим эту последовательность вопросов или, вернее, проблемных полей, каждое из которых, в свою очередь, разбивается на целый ряд более дробных вопросов.
1. Необходима ли речь ангелам как совершенным творениям? В самом деле, речь необходима людям прежде всего потому, что у них нет иного способа открыть друг другу свои мысли и желания. Будучи заключенными в материальные тела, индивидуальные разумные души непрозрачны друг для друга. И хотя мышление в принципе, как показал еще Августин в трактате «О Троице»[45], развертывается в форме внутренней речи, эта речь внятна только самому мыслящему: она должна получить внешнее чувственное выражение в звучаниях или письменах, чтобы стать доступной другому. Но ангелы, будучи чисто духовными творениями, не сталкиваются с чувственной преградой тела. С онтологической и физической точек зрения, мышление ангела и его речь вполне могли бы быть тождественными и прозрачными для других ангелов. Поэтому в другой формулировке тот же вопрос звучит так: каково отношение между ангельским мышлением и ангельской речью тождественны они или различны?
Сомнения в абсолютном тождестве акта мышления и речевого акта порождаются не онтологическим статусом ангелов как нематериальных субстанций, а их статусом свободных личностей. Действительно, если бы любой интеллектуальный акт одного ангела был всегда, независимо от его воли, открыт всем другим, в этом была бы принудительность, несовместимая с высоким личностным достоинством ангела: принудительность, от которой избавлен человек и которая тем более неуместна в чисто духовном творении. Поэтому, несмотря на отсутствие материальной телесной преграды, необходимо признать, что между актом ангельского мышления или воления и актом его сообщения другому или другим должно иметься различие. Или: необходимо признать, что в ангеле акт мышления как внутренней речи, с одной стороны, и акт коммуникативной речи, с другой стороны, не могут быть полностью тождественными. Но тогда открывается следующее проблемное поле:
2. Каким способом передается информация от одного ангела к другому? Или: благодаря чему другие ангелы получают доступ к мыслям и волениям говорящего? Люди используют для этой цели чувственные знаки. Однако бестелесные ангелы не имеют возможности ни производить такие знаки, ни воспринимать их разве что акцидентальным образом, когда ради общения с людьми они временно принимают материальные тела и способность общаться посредством чувственной речи. Но как они общаются между собой? Отсюда вопрос о том, нуждаются ли ангелы в особых речевых знаках и существует ли в их речи различие между знаком и означаемым.
Если допустить, что такие знаки существуют, тотчас встает вопрос о характере обозначения. Будут ли эти знаки означать по природе или по установлению? Если по природе, то чем они будут отличаться от актов мышления, которые совершаются именно по природе? Ведь словесное значение не вписано в природу как таковую, оно налагается на природные акты извне. А если это знаки по установлению, то кто и каким образом их установил? Если сами ангелы, как они смогли договориться об общих значениях? Ведь ангелы, в отличие от людей, лишены возможности просто указать кивком или жестом на вещь, чтобы дать понять, что именно она обозначается данным словом. А если каждый ангел устанавливает значения сам для себя, как ему удается оповестить об этом других? Встает также ряд более тонких вопросов: возможны ли метафоры и вообще тропы в ангельском языке? Возможно ли устаревание словесных значений и появление новых? Синонимия и омонимия? Каково могло бы быть отношение между формальным значением речевого знака и его понятийным содержанием?
3. Третье проблемное поле приватность ангельской речи. Может ли ангел говорить избирательно к какому-то одному или нескольким собеседникам или, начав говорить, он неизбежно сделает свою речь внятной всем остальным ангелам без разбора? Люди способны обеспечивать приватность беседы, обращая в свою пользу собственную материальную ограниченность: ведь для того, чтобы человеческая речь была слышна и внятна, разговор должен вести на определенном очень небольшом расстоянии, с определенной громкостью. Но как обеспечить приватность ангельской речи? А между тем все то же высокое личностное достоинство ангела требует, чтобы он имел возможность добровольно и свободно определять себе собеседников.
4. Четвертое проблемное поле: исчерпывается ли ангельская речь формальным содержанием или предполагает некое изменение в собеседниках? Или, если рискнуть сформулировать вопрос в современных терминах: имеет ли эта речь информативную или перформативную природу? Оба варианта ответа влекут за собой ряд следующих вопросов: как удается привлечь внимание другого ангела к говорящему? Как удается определить партнера по приватной беседе? Какова роль свободной воли говорящего в том, чтобы определить меру открытости своих мыслей? Как и в какой мере понимание речи и успешность речевого общения определяется со стороны каждого из собеседников?
5. Наконец, существует еще одна пятая проблемная область: ангельская речь и ее внешние факторы. Мы уже сказали, что речевое общение людей, по причине их материальной ограниченности, критически зависит от внешних условий: от расстояния между собеседниками и от их количества, от громкости голоса или четкости и размера букв на письме и т. д. А существует ли подобная зависимость у речи ангелов? Может ли ангел одновременно говорить с бесконечным числом собеседников? Отсутствие материальной ограниченности, казалось бы, позволяет ответить на этот вопрос утвердительно; однако это противоречило бы другому ограничению ангельской природы ее тварности, по причине которой мощь любого тварного сущего не может быть бесконечной. Так вопрос об ангельской речи обнаруживает у схоластов свое физическое измерение.