Еще особый колорит худграфу придавал местный пес, обитавший на вахте, звали его Зарбазан. Был он коротконогой дворнягой грязно-коричневого цвета. Обладал довольно скандальным характером, и мы частенько слышали в своих аудиториях его возмущенную собачью ругань. При таком явном нарушении порядка и правил эксплуатации учебных заведений Зарбазан почему-то пользовался защитой всего начальства факультета. Декан и остальные серьезные дяди умильно улыбались, когда слышали лай нашего охранника, и качали головой: «Опять кто-то чужой зашел». Да, Зарбазан знал весь коллектив худграфа, а это пять курсов, стафф и преподаватели. Около двухсот человек. Никогда не вязался к абитуриентам в экзаменационную пору, зато начиная с 1 сентября ревностно контролировал каждого входящего. Каким-то образом запоминал новоприбывших первокурсников и не имел к ним в дальнейшим никаких претензий.
Студенты его любили молодой жестокой любовью. И частенько Зарбазан был окрашен в какие-нибудь невообразимые цвета. За пять лет учебы я периодически наблюдала у него смену имиджа. Он легко к этому относился. Зеленая спина или красные щеки его не пугали. Со временем окрас стирался, и он становился, как и прежде, грязно-коричневым неопрятным псом. А так иногда ходил, как увлекшийся творчеством художник.
Наш пес не ограничивался контролем над факультетом. В его ареал также входил довольно приличный отрезок нашей улицы Двадцати Шести Бакинских Комиссаров. Он беспрепятственно выходил на улицу и совершал обход территории, конечно, с целью в очередной раз ее пометить. Были случаи, когда мы, студенты, встречали его на улице в километре, а то и больше от худграфа. Радостно восклицали, как будто увидели своего давнего знакомого: «Зарбазан, привет!» Он нас узнавал, молчаливо улыбался, махал хвостом и продолжал прерванный путь. А мы еще долго оглядывались он так деловито куда-то спешил.
Несколько аудиторий худграфа окнами выходили на улицу Двадцати Шести Бакинских Комиссаров. В те времена это была одна из основных городских магистралей, этаким Бродвеем, где все «выгуливали» новые машины и новые наряды. Окна в аудиториях были огромные, почти в пол, и Зарбазан любил сидеть вот у такого окошка и поглядывать на улицу. Естественно, что его не оставляли равнодушным ни кошки, ни собаки, блуждающие по нашей улице. Завидев на своей территории посторонний животный объект, он надрывался диким лаем и носился по аудитории в приступах справедливого гнева. А ведь в этот момент у нас были лекции. Настоящие, со студентами и преподавателями. Те преподаватели, что давно у нас работали, относились к нему снисходительно, открывали входную дверь и выгоняли собаку прочь. Молодые впечатлительные преподаватели впадали в шок от возмущения и шли жаловаться к декану. А тот расплывался милейшей улыбкой из-под усов и с теплотой в голосе говорил: «Ну что вы. Это наш почетный студент Магомедов Зарбазан Магомедович. Наш, так сказать, талисман. Уж не обидьте собачку». Позиции Зарбазана были крепки. Молодым сотрудникам приходилось мириться с хозяйским нравом местного аборигена.
Один преподаватель проявлял себя по отношению к Зарбазану как истинный интеллигент. Это был Марковский, читавший нам историю искусств. Человек средних лет, с мягкими руками, мягкими манерами и очень мягким голосом. Частенько его предмет был у нас первым по расписанию. Мы, нахальные студенты, пользуясь его добротой, стали поголовно опаздывать на первую пару. Не спеша просыпались, спокойно завтракали и приплетались на занятия с двадцати-тридцатиминутным опозданием Марковский кивком головы принимал наши ленивые извинения и ничего нам не говорил.
Не в пример нам Зарбазан любил утренние пары Марковского, потому что они проходили в его любимой пятой аудитории, с огромными окнами и хорошим обзором улицы. Он занимал свою привычную позицию и наблюдал за внешним миром. Марковский рассказывал нам про барокко и рококо, когда в аудитории раздался душераздирающий лай Зарбазана. Преподаватель приподнял очки и взглянул на собаку. Зарбазан метался вдоль подоконника, взрывая наш мозг истошными воплями. Ситуация была комичной, и мы замерли в предвкушении развязки. Марковский аккуратно снял очки, положил на стол, подошел к собаке и осторожно взял ее на руки, примерно, под передними лапами. Зарбазан опешил от такой вольности, но промолчал, видимо, ошарашенный. Марковский осторожно и бережно на вытянутых руках вынес пса в коридор и захлопнул перед его носом дверь. Тщательно встряхнул руки, надел очки и продолжил лекцию.
Мы похихикали. Через пять-десять минут в дверь просочился очередной опоздавший студент, а с ним и Зарбазан. Опять через какое-то время он громко залаял. Марковский опять снял очки, засучил рукава и вынес собаку на руках, деликатно и бережно. Покачав головой, закрыл плотно за ним дверь. История повторилась еще через десять минут, потом еще и еще. И всякий раз Марковский невозмутимо, без проявления какого-либо гнева или злости, аккуратно депортировал нарушителя в коридор. А Зарбазан с удовольствием оказывался у него в руках и не возмущался выдворению. Может, ему нравилась нежность Марковского? Ведь он привык к грубому контакту с ногами и к крикам типа «Пошел вон». А тут вежливость и учтивость
Не знаю, сколько прожил на вахте худграфа этот пес. О его существовании знал даже ректор и почему-то тоже не имел возражений на его счет. Иногда к нам на факультет приводили иностранные делегации во главе с ректором. Действительно, как еще произвести впечатление на иностранцев, как не худграфом с его расписными стенами и скульптурами во дворе? И пока гордый ректор и услужливый декан размахивали руками, показывая те или иные украшательства, а иностранцы ошалело ротозейничали по сторонам, к ним в толпу врывался Зарбазан с неистовым лаем ведь иностранцы не входили в его ближний круг. Сначала гости в ужасе шарахались, потом их и Зарбазана успокаивали и опять презентовали пса как талисман факультета. Такая «мимимишная» история тут же начинала нравиться иностранцам и впоследствии приносила какие-то бонусы факультету. Гости были, конечно, просвещенные, из Европы или США. Короче, да здравствует Green Peace! Зарбазан был не только талисманом пединститута, но и символом доброго отношения к животным в постсоветском Дагестане. Бурные и продолжительные аплодисменты. Он стал бы звездой Инстаграма, если бы время перекрутили вперед.
До сих пор вспоминаю то ли собаку, то ли свою жизнь на худграфе. Эх, молодость!
Александр Филичкин (Самара)
Аспирантура
В школьные годы Андрей отлично учился в лицее с углубленным изучением ряда предметов. Постоянно ездил на районные, городские и областные олимпиады, где регулярно получал почетные грамоты на состязаниях юных физиков и математиков. Прекрасно играл в футбол и выступал за детскую, а затем и юношескую сборную своего района. Окончив десятилетку с золотой медалью, он поступил в строительный институт и в девяносто первом году с блеском завершил курс. Получил «красный» диплом и, недолго думая, решил продолжить образование.
Аспирантура «строяка» с радостью встретила молодое дарование и приняла его в свои объятия. А первого сентября замаячила новая жизнь, в которой, как думал Андрей, он будет заниматься «чистой» наукой. Он надеялся, что станет разрабатывать методики расчета несущих конструкций. Однако суровая действительность сильно отличалась от розовых грез и оказалась куда прозаичней.
Сначала выяснилось, что занятия будут вести те же люди, что читали ему лекции предыдущие пять лет. На взгляд новоявленного аспиранта, в этом не было ничего плохого. Он хотел подняться на более высокую ступень. Преподаватели обладали учеными степенями и теперь могли передать ему те знания, которые не были нужны обычным студентам. К огромному сожалению парня, все обстояло иначе. Оказалось, что доценты и преподаватели не имели за душой ничего, чего бы уже не рассказали на лекциях. Если у Андрея возникали вопросы по теме диссертации, то чаще всего его отправляли к давно знакомым учебникам. В лучшем случае советовали прочитать монографии каких-нибудь московских светил. Большая часть времени научных руководителей уходила не на подготовку достойной смены, а на решение шкурных вопросов. На ремонты в своих квартирах, на строительство дач, на «сшибание халтуры». Мало того, относились они к аспирантам так же, как к бесправным студентам. Скидывали на них кафедральную текучку по оформлению отчетов и прочих бумаг. Заставляли бесплатно выполнять работу, за которую брали деньги на стороне. Использовали в качестве землекопов на садовых участках и переносчиков тяжестей, необходимых им лично. В конце концов Андрей не выдержал подобного обращения и отказался выполнять нелепые поручения, никак не связанные с учебой. В ответ он услышал гневную тираду, из которой узнал много нового о себе. А в заключение получил заверение в том, что больше не получит ни одного дельного совета и ни одной консультации по работе. Мол, пусть пеняет теперь на себя и делает все сам.
Андрей и раньше не получал никакой помощи от преподавателя, поэтому не сильно расстроился и продолжил самообразование. Дописал диссертацию на заданную тему и отослал на конкурс, где она неожиданно заняла призовое место. Почетная грамота пришла на кафедру института. Там сильно удивились и вместо того, чтобы зарубить труд аспиранта, как советовал научный руководитель, были вынуждены дать ему ход.
Неуживчивый молодой человек сам нашел себе пятерых оппонентов специалистов такого уровня, который требовался для оценки его работы, в городе не нашлось. Пришлось обращаться к профессорам, жившим в Питере и Москве. Ученые мужи ознакомились с диссертацией. С большим удовольствием согласились поучаствовать в процессе, но поставили одно условие. Все, как один, требовали оплатить им проезд самолетом, питание в ресторане и проживание в приличной гостинице. Плюс ко всему организовать банкет по случаю защиты. Парень подсчитал предстоящие расходы и ужаснулся. Получалось, что на это нужна сумма, превышающая годовой заработок высокооплачиваемого инженера-строителя. Таких средств у него не было. Самое удивительное состояло в том, что в Интернете обнаружилось множество объявлений, где за те же деньги предлагали написать диссертацию, защитить ее во всех инстанциях и получить диплом кандидата технических наук на нужное имя. Таинственные доброхоты обещали сделать «болванку» за пару месяцев и за полгода все оформить задним числом. Причем не требовали от желающего «остепениться» ничего, кроме «бабок» и его личных данных.